Вторник, №20 (39), март 2022

– Так твои родители и не пришли? Вот беда! Где они? Пьют, что ли?

И он полез на забор. Полез не как мальчик с короткими руками-ногами, а как большой и очень сильный… неизвестно кто. Валентина так обрадовала ловкость и сила, которой обладал, что он даже не стал смотреть на свои новые руки и ноги. Другим было и тело, ну и пусть! Зато он бежал сейчас по забору, а если ему захочется – может и по стене дома побежать…

Ай! Резкая боль в мизинце. Валентин на ходу засунул палец в рот. Боль прошла.

Так и бежал, пока на него не залаяла соседская собака. Валентин остановился, стал прежним. Подошла соседка, хозяйки собаки:

– Валя, а мама в больнице… Арто, ты почему на Валю рычишь? Нельзя! Пойдём к нам, я тебя покормлю, чаем напою. А завтра к маме отвезу!

– Я домой! – насупился он.

Соседка повела к себе. Валентин спрятал мизинец в кулак, пил чай, кивал. Соседка выполнила свой долг добра и сочувствия, отпустила. Дома было темно и без мамы. Он включил свет в ванной, достал аптечку. Ноготь на мизинце был сорван.

Утром Валентин сам пошёл к матери в больницу. Она спросила про палец. Валентин замялся. Маме он рассказывал всё, но не тут, в палате, с двумя тётками на больничных койках.

Мама долго смотрела на него, вздохнула.

Маменька Валентина была самым обычным человеком и самой лучшей мамой на свете: она любила Валентина. И никаких превращений. А отец… Отца Валентин больше не видел.

Когда Валентин уже был, кажется, в классе девятом, пришло письмо. Написал его доброжелательный пенсионер, который жил по соседству с отцом. Нашли вашего мужа и отца утром возле гаражей. Мёртвого и растерзанного. Много крови, рядом с телом – лапа и хвост. Но куртка была соседа, и голова его. Милиция шукала, да не дошукалась. Решили, что мужики пили у гаражей, да поспорили. И забили собутыльника насмерть. Откуда взялись лапа и хвост – тут без нечистой силы не обошлось.

Валентин с маменькой об отце никогда не говорил. Но наследство осталось: сила, которая спала внутри Валентина, свернувшись в клубок. Она могла спать месяц и даже полгода. Что будило её? Могла молниеносно развернуться, выпрыгнуть наружу и оскалить пасть, если Валентин чувствовал обиду, ярость. Потом сила стала слышать его отчаяние, тоску и даже сильный голод.

Самым большим удивлением были ни лапы с длинными когтями, ни клыкастая морда. И к хвосту, который он сначала не знал куда девать, и даже наступал на него, Валентин приноровился. И бегал и прыгал с хвостом.

И то, что может лазать по отвесной стене, тоже перестало его изумлять.

Удивлением – до сих пор! – была вода.

Он тогда погнался за выдрёнком. Шел к метро через парк. В парке река. И парк, и река старинные. Толстые деревья, высокий берег. Шорох в листьях, движение к реке. Валентин мгновенно навострил уши и глаза: юркое, с хвостом, на четырёх лапах, и та-ак пахнет рыбой! Выдрёнок!

Выдрёнок нёсся к воде: позади враг, сильный и ужасный, который вот-вот догонит, схватит длинными когтями и сожрёт. Добежал до реки и нырнул – вниз, под воду.

И Валентин домчался, но чуть-чуть позже.

И полетел над водой. Это ему так показалось, что он летит. Потом понял, что бежит. Бежит по воде. Вода покрыта плёнкой, будто на речку бросили прочную ткань. И если бежать по ней, бежать быстро, то вода держит даже Валентина с его лапами, мордой, длинными тяжёлыми туловищем и хвостом.

На мгновение Валентин замедлил бег, высматривая выдрёнка, и лапа провалилась в воду.

Валентин выдернул лапу и помчался к противоположному берегу. Выдрёнка нигде не было. Хорошо, тогда было солнечно и тепло, футболка и джинсы высохли, пока он шёл к метро.

С тех пор Валентин полюбил бегать по воде. Беги, беги! Остановишься – утонешь. Будь сильным, но прячься, иначе уничтожат, как отца.

Маменька тревожилась, вздыхала, спрашивала, когда Валентин найдёт себе ровню, женится.

Валентин хмыкнул, вспоминая маменькино лицо. Встал, походил по комнате. Прислушался – у соседки-курицы было тихо. Посмотрел в окно – дождь присмирел.

В круглосуточный магазин идти было лень и далеко. Но можно прогуляться по стене, скорее всего, под крышей дома спят голуби. Схватить одного и перекусить…

Только он подумал про голубя, его писк, хруст косточки, когда перекусываешь шею, голубиное мясо, как тут же мгновенно обернулся.

Вылез в окно и пополз по стене наверх, минуя окна.

Почти все окна были темны, светились два этажом выше. И одно почти под крышей.

Валентин не удержался, глянул в два окна.

Одно было кухонным. Внутри, за окном, на кресле возле стола питон обвивал поросёнка.

В другом окне светился торшер, это была спальня, на кровати лежала коза, рогатая, с копытами. Мигал телевизор, слышалась пряная музыка. Коза смотрела индийский фильм.

Попробуй отними у питона поросёнка! Да и с козой повозиться пришлось бы. Валентин вздохнул, вспомнил о голубях под чердаком. Не отвлекаться, наверх, наверх!

Прополз мимо форточки, из которой слышалось что-то про воду, по которой гулять…

– Со мной-ой-ой…

Валентин не прислушивался, подумал: «Почему гулять? По воде надо бежать, быстро бежать».

Наверх, наверх! Уже слышно, как возятся под крышей голуби. Один этаж, другой, и то самое третье освещённое окно… Валентин поднял лапу, чтобы ползти дальше, да так и замер.

На кухне за столом сидела прелестница. Какой изящный длинный хвост, а лапы, лапы! Она почесала лапой с коготками морду, вздохнула, глядя на тарелку, на которой было не пойми что, трава какая-то. Красавица мечтала о мясе. Сейчас она помается, повздыхает, и юркнет на стену, под крышу, чтобы схватить голубя.

«Тут мы и встретимся», – Валентин вздохнул, лапа его царапнула по стене, соскользнула… Он заскрёб всеми лапами по стене, красавица кинулась к окну… Но Валентин уже летел вниз, на мокрый асфальт. И всё, и ничего, и неужели так?

Он зацепился лапой за какой-то провод, повис, покачиваясь. Изловчился, схватил провод двумя лапами. И засмеялся.

Саша Ирбе

Готический роман

Новелла

К чему скрывать?! Эта новелла написана почти по реальным событиям моей жизни, но не для того, чтобы рассказать о перипетиях своей судьбы, а для того, чтобы и себе, и (я надеюсь) другим ещё раз напомнить, что наше представление о боли и боль другого человека различны.

1. В детстве меня схоронила от этого мама

Я явственно помню тот последний день моей яркой, стремительно и ничем не омрачаемой жизни.

Вверху, надо мною, плыли чёрные, безликие ветки деревьев, а вместе с ними плыло всё: кресты, стволы и, точно яичной скорлупой, обсыпанные снегом могилы…

Я никогда не была на кладбище. В детстве меня схоронила от этого мама, а потом?.. Потом как-то и не случалось, чтобы кто-нибудь умирал. А если и умирал, то обстоятельства всегда складывались так, что именно в этот день на меня сваливалось неимоверное количество дел, и при всём моём великом желании я не успевала приехать.

Наверное, вы удивляетесь, почему «великом». Здесь я грешна! Меня, как писательскую душу, всегда интересовал вопрос встречи жизни со смертью. Будучи наполовину язычницей, я относилась к последней как к неизбежной участи бытия, к тому, без чего гармония в мире была бы непредставима.

Вы только представьте, какое желание власти и страсти явилось бы в каждом из нас, если бы мы только знали, что мы – бессмертны?!. И лишь одно праздное любопытство и вечная жажда ещё не испытанных впечатлений, а вовсе не стремление с кем-то печалясь проститься, влекло меня на таинственные погосты.

Вы только не подумайте, что я вовсе не видела кладбищ!