Литературный Альманах Урала

позже… Знаете, по принципу: либо падишах умрет, либо ишак сдохнет. Так и тут: либо немцы убьют, либо свои расстреляют. Один конец. Ну, свои-то, может, ещё и пощадили бы, боевые заслуги зачли и на Колыму отправили, а с немцами – без ва- риантов.

– У него был приказ, – медленно, с расстановкой произнес Крутицкий, – уничтожать высших офицеров.

– Да бросьте вы! Такого приказа у него не было. Во Львов Волков отправил его на свой страх и риск. Подверг смертельной опасности ценного разведчика. Точнеё, потерял его. И, заметь- те, не понёс за это никакого наказания! Как так?

– Не знаю… – с трудом выдавил из себя Крутицкий. – Я тоже этого не понимаю.

– Ну, слава Богу! – усмехнулся Пацула. – А я-то думал, что один такой… непонятливый.

В Куровичах их, разумеётся, никто не ждал. Улицы неболь- шого села, несмотря на не ранний уже час, словно вымерли. А, может, и действительно вымерли. До войны здесь было обыч- ное еврейское местечко. В сорок первом, когда в Куровичи пришли немцы, всем нашили на грудь и спины желтые звезды. В графском имении, хозяин которого бежал в Польшу, когда За- падная Украина вошла в состав Советского Союза, новая власть создала рабочий лагерь, согнав туда добрую половину еврей- ского мужского населения. Повезло тем, кому удалось бежать из родного села: пока не пришли красные, они прятались по лесам и даже помогали партизанам. Остальных расстреляли… В Куровичах после этого остались поляки да украинцы, которые до этого были в меньшинстве, а вдруг стали большинством.

После войны, конечно, вернулись в свои дома беглецы, прятавшиеся по лесам. Вернулись – кто на пепелище, кто – к могилам родных… Одни остались восстанавливать порушенное хозяйство, другие подались искать лучшей доли. Куровичи хоть

и не захирели, но назвать их большим селом язык теперь не поворачивался. Так, сельцо… Здесь, по имевшимся у Крутиц- кого сведениям, жил человек, последним видевший живым Васнецова.

Если евреи старались жить компактно, строя свои халупы как можно ближе друг к другу, то украинцы селились, как пра- вило, на отшибе, на хуторах. Вроде бы и в селе – и в то же время сами по себе. Тут тебе и хата, тут и огород, тут и выпаса для скота – всё рядом. Немцы хутора жгли, справедливо опасаясь, что они могут стать партизанскими базами. Уцелевшие хозяева уходили в леса и брались за оружие. Василь Давыдченко как раз был из таких.

Хозяин хутора жёг на огороде картофельную ботву. Ботва была сырая, горела плохо, белый дым столбом поднимался в низкое серое небо. Давыдченко – в ватнике и обвисших шта- нах, в мятой, потерявшей форму кепке, больше похожей на серый сморщенный гриб, стоял рядом с костром, опираясь на грабли, и пристально смотрел в огонь. Непрошенные гости увидели его издали, подъехали даже не к дому, а прямиком к ограде, – Давыдченко и головы не повернул на звук мотора, как будто не слышал. По всей видимости, справедливо полагая, что, если к нему, – окликнут.

Крутицкий, открыв дверь, высунулся из машины.

– Василь Михалыч!..

Давыдченко медленно обернулся, качнулся взад – вперед, словно раздумывал – идти – не идти, и, не спеша, приблизился к ограде.

Это был высокий, крепкий старикан лет шестидесяти – шестидесяти пяти с суровым лицом и насупленным взгля- дом. Лицо у него было – цвета сушёного яблока. И такое же шершавое. Именно шершавое, а не морщинистое. И пальцы, вцепившиеся в почерневшую рукоятку грабель, тоже были коричневые, с черной окантовкой ногтей. Колоритный старик.

– Ну и чего надо?

Голос у Давыдченко был негромкий, глуховатый и неласко- вый. Крутицкий вышел из машины.

– Василь Михалыч, я – Крутицкий Николай. Помните меня?

– Ну? – полувопросительно отозвался Давыдченко. И в этом коротком слове читалось: даже если и помню, дальше-то что?

– Поговорить бы, Василь Михалыч…

– О чем?

– О Васнецове.

Пацула не выдержал, открыл дверь, спрыгнул на мокрую траву. Давыдченко одарил его неласковым взглядом. Посопел, помолчал. Крутицкий тоже держал паузу.

– А чего говорить-то? Спрашивали уже. Ещё тогда, в сорок четвертом. Нового ничего не скажу.

– Но мы-то не слышали, – в голове Крутицкого звучали примиряющие нотки. – Для нас – все вновь.

– А это с тобой кто? – старик мотнул головой в сторону Пацулы.

– Это?

Крутицкий обернулся, словно хотел удостовериться, что за его спиной стоит именно Андрей.

– Журналист из областной газеты. Будет про Васнецова писать. Вот и ваш рассказ ему нужен. Для статьи.

– А-а-а-а… – Давыдченко смягчился. Он как будто ждал какого-то подвоха, а теперь вдруг расслабился и подобрел.

– Ну, идите во двор, там открыто.

Старик долго плескался под рукомойником на заднем дво- ре – Крутицкий и Пацула, сидя на рассохшейся от дождей и ветра скамейке, слышали, как брякал язычок, и лилась вода, вышел из-за угла дома, вытирая руки полотенцем сомнитель- ной свежести, присел на ступеньку крыльца.

– Ну, что, покурим?

Крутицкий торопливо вынул из кармана пачку папирос, а Пацула услужливо протянул зажигалку.

– Городские! – одобрил Давыдченко. Затянулся с удоволь- ствием, пыхнул дымом в сторону.

– Так чего рассказывать-то?

– Где вы Васнецова видели? Как? При каких обстоятель- ствах?

Пацула достал из кармана свернутый в трубочку блокнот, карандаш, приготовился записывать.

– Так не помню я уже ничего… Вот вы даете! Столько лет прошло!

– Ну, как же? Вы же сами говорите, что рассказывали…

– Ну, рассказывал… Тогда помнил. Сейчас забыл.

– Василь Михалыч…

Крутицкий старался сдерживать нарастающеё раздражение.

А курил Давыдченко с нарочитым спокойствием.

– Ну, бросьте себе цену-то набивать! Знаете ведь, что вы – последний, кто Васнецова живым видел. Так что же вы…

– Да ладно, ладно. Чего закипел? Что вспомню – скажу. Что ж я, не понимаю, што ли? Ну, дело было так… В сорок чет- вёртом, в январе – кажется, в сочельник… Ну, точно в сочель- ник! … Волков отправил отряд – человек двадцать, наверное. Для поддержки Васнецова, для прикрытия… Мы должны были здесь, в Куровичах, обосноваться – в лесу. У нас и рация с собой была, чтобы легче со своими связываться. Всё – чин чинарём. Выйти-то мы из-под Ровно вышли, а вот до Львова не дошли. Наши-то, Красная армия то есть, наступали, немцы оборону усиливали, леса прочесывали, облавы устраивали. Раз мы на засаду наткнулись, едва отбились, второй – на бандеровцев вышли… Опять бой… Кого убили, кого просто потеряли – раз- брелись, кто куда. Радиста убили, – это я точно видел. А рация

при нём была, – ну, значит, немцам и досталась… В общем, до Куровичей только я добрался и со мной ещё один, Федор Заступа. И не дошли бы, может, да я здешние места, как пять пальцев, знаю. Ну, вот… Это, считай, уже за вторую половину января перевалило. Однако перед самым Крещеньем…

– Верующий вы? – неожиданно перебил старика Крутиц- кий.

Тот смутился на секунду.

– Ну, верующий – неверующий, а праздники не нами при- думаны. Народ сроду по церковным календарям жил. Число иногда из головы вылетит, а праздник – не забудешь.

– Пусть рассказывает, – вступился за Давыдченко журна- лист. – Ну и?.. Васнецов-то когда у вас появился?