Катюша

–– … Что этот Лангемак занимался вредительством, но секретную информацию своим соотечественникам не передал?

–– Не успел, товарищ Сталин. Мы знали, что агенты абвера интересуются им, и наши органы проявили бдительность.

Несколько минут Сталин молча ходил по ковру кабинета, о чем-то раздумывая. Берия продолжал стоять навытяжку, ожидая дальнейших вопросов. Наконец, Сталин остановился перед ним, долго смотрел ему в глаза немигающим взглядом, отчего у бесстрашного наркома поползли мурашки по телу, а затем неожиданно сказал:

–– Как интересно получается! Сначала Ежов проявил бдительность и расстрелял разработчика секретного оружия, так необходимого Красной Армии. А затем Берия проявил бдительность и расстрелял самого Ежова… – И, снова помолчав, не меняя выражения глаз, спросил: – А ты не боишься, Лаврентий, что однажды найдется кто-нибудь, кто проявит такую же бдительность, и расстреляют тебя?

Лицо наркома покрылось испариной. Заметив это, Сталин похлопал его по плечу:

–– Не пугайся, Лаврентий! Я пошутил.

Лица участников совещания снова расплылись в улыбках. Но Берию эта ремарка вождя не успокоила. Кто-кто, а он хорошо знал, что подобные шутки «хозяина» очень часто имели реальный подтекст.

Держа в руках набитую табаком трубку, Сталин сделал жест в сторону наркома обороны:

–– Продолжайте, товарищ Тимошенко!.. Кто будет командовать батареей?

–– Предлагаем, товарищ Сталин, утвердить командиром экспериментальной батареи ракетных установок капитана Ивана Андреевича Флерова. Это опытный офицер. Отличился в боях с финнами. Награжден орденом Красной Звезды. В настоящее время слушатель Артиллерийской академии имени Дзержинского. С Лаврентием Павловичем эта кандидатура согласована.

–– Не возражаю. Объясните капитану, что батарея должна проявлять чрезвычайную бдительность и осторожность. Ни при каких обстоятельствах нельзя допустить, чтобы секретное оружие оказалось в руках врага. Даже если для этого потребуется пожертвовать собственной жизнью.

–– Слушаюсь, товарищ Сталин!

–– О результатах использования ракетного оружия постоянно докладывайте мне.

–– Будет исполнено!..

Когда последний посетитель покинул в эту ночь кабинет Сталина, часы показывали 2.40. Появится здесь он снова ближе к вечеру. Оперативные сводки с фронта не порадуют вождя. Больше всего его огорчила утеря связи с командованием Западного фронта, отсутствие информации о положении под Минском. Судя по тем же записям в Журнале посещений, 28 июня Сталин находился в Кремле с 19.35 до 00.50. Принял 21 человека. Приказав немедленно выяснить обстановку, уехал к себе на «Ближнюю дачу». В кабинете собрались Молотов, Маленков, Микоян и Берия. Подробных данных из Белоруссии все еще не было. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем поехать в Наркомат обороны, располагавшийся на улице Фрунзе, и на месте разобраться с обстановкой.

В Наркомате, кроме Тимошенко, находились Жуков и Ватутин.

Буквально с порога Сталин спросил:

–– Что известно от Павлова? Где находится командование Западного фронта? Есть ли у него надежная связь с 13-й армией?

Докладывал Жуков.

–– Товарищ Сталин, с 22 июня генерал армии Павлов на связь не выходит. Предпринимаем все возможные усилия для ее восстановления. Пока безуспешно.

–– Что это за Генеральный штаб и вы как начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует! – вспылил Сталин

Обиженный таким обвинением, не сумев совладать с нервами, в полуобморочном состоянии, Жуков выбежал в другую комнату. После минутного колебания, получив молчаливое согласие Сталина, Молотов вышел вслед за ним. В комнате повисла гнетущая тишина, все были в удрученном состоянии. Минут через десять Молотов и Жуков вернулись в кабинет. Внешне начальник Генерального штаба был спокоен. Но увлажненные глаза выдавали его обиду.

–– Немедленно разыщите генерала Павлова и отзовите его в Москву. Вы, товарищ Тимошенко, до выяснения катастрофического положения на Западном фронте назначаетесь его командующим. В помощь себе возьмете маршала Кулика, – приказал Сталин. Покидая наркомат в крайнем раздражении, бросил на ходу:

–– Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали!..

Утверждения о том, что в первые дни войны Сталин находился в крайне подавленном состоянии и, якобы, отстранился от руководства обороной, носят чисто спекулятивный характер. В качестве аргумента в пользу этой версии приводят тот факт, что о нападении гитлеровской Германии на Советский Союз сообщил не сам вождь, а народный комиссар иностранных дел. Вячеслав Молотов объяснил это так:

«Решение о том, что буду выступать именно я, принималось Сталиным. Но не потому, что, как считают некоторые, он был в растерянности. Понимал: народ ловит каждое его слово, ждет ясных ответов. И в дни, когда решалась судьба страны, не имея ясного представления о положении на фронтах, хотел избежать поверхностных суждений».

Сталин выступил по радио 3 июля, в шесть тридцать утра. Редакции газет еще накануне вечером были оповещены о том, что на первые полосы поступит важный материал, но его содержание держалось в строгом секрете.

Те, кому доводилось слышать вождя ранее, утверждают, что на этот раз он волновался, отчего явственнее слышался грузинский акцент, чаще и продолжительнее, чем всегда, были паузы. Особенно заметно это на первых фразах: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!..»

В девять утра газеты с публикацией речи Сталина были уже в киосках, возле которых сразу же образовались длинные очереди. Кому-то не удалось прослушать выступление по радио, а кто-то хотел еще раз прочувствовать проникновенные слова вождя, найти ответ на самый главный вопрос, который острой болью отзывался в сердце каждого советского человека: «Почему все произошло не так, как пелось в песнях, изображалось на киноэкранах? Отчего наша «несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед… любимая, родная армия» оказалась беспомощной, позволив гитлеровцам за несколько дней продвинуться чуть ли не вглубь страны?»

Задумывался ли над этим сам Сталин? Вспоминал ли жаркие дискуссии о военной доктрине Красной Армии, о том, каким родам войск надо отдать предпочтение при ее перевооружении? Он внимательно выслушивал всех выступавших. Молодые полководцы – маршалы Тухачевский, Егоров, Блюхер, командармы Якир, Уборевич, Корк на каждом из совещаний страстно убеждали, что исход предстоящей войны решат машины, указывали на серьезные конструктивные недостатки имеющейся техники, на слабую подготовку личного состава. Это подтвердила и война с финнами. Маршалы Ворошилов и Буденный оставались в плену опыта Гражданской войны, где главную роль сыграла конница. И он не одергивал их, не убирал с ответственных постов, хотя понимал, что их представления о современной армии безнадежно устарели, а бесконечное восхваление этих кавалеристов, забывших уже, когда в последний раз садились в седло, раздражало. Едва ли не ежедневно лилось из репродукторов:

Мы – красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ:

О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные

Мы гордо,

Мы смело в бой идем.

Веди, Буденный нас смелее в бой!

Пусть гром гремит,

Пускай пожар кругом…

Допускал ли Сталин хотя бы в мыслях, что инициированная им и во многом оправданная чистка РККА зачастую строилась не на проверке деловых качеств и умонастроений комсостава, а на доносах и сведении счетов с инакомыслящими? Голословно обвиненные в заговоре, вынужденные под пытками признать свою вину Тухачевский, Блюхер, Якир, Уборевич, Корк были расстреляны; первого заместителя наркома обороны СССР, маршала Егорова пощадили, но в тюрьме оставили, спустя полгода он скончался, не выдержав истязаний. Их отсутствие трагически отразилось на состоянии армии в начальный период войны.

Обладая феноменальной памятью, Сталин прочитывал ежедневно по пятьсот и более книжных страниц, не пропуская ни одной заслуживавшей его внимания новинки. Не сомневаемся, имел он в своей личной библиотеке и вышедшую в 1935 году книгу двух талантливых ученых Лангемака и Глушко «Ракеты, их устройство и применение». Не мог не оценить значение нового вида оружия. Однако же дал санкцию или, по крайней мере, не воспрепятствовал разгрому руководства Реактивного научно-исследовательского института, что на годы задержало выпуск легендарной «катюши», ставшей «оружием Победы».

Глава 2

Мрачная, три на четыре шага, комната. Железная кровать у стены с тощим, пропахшим чужим потом матрасиком и мышиного цвета байковым одеялом. В углу бачок, закрытый крышкой. В окно изнутри вделаны железные решетки, стекла густо замазаны серовато-белой краской, оставлена лишь узкая полоска вверху; дотянувшись до нее, можно увидеть кусочек неба… «Вот и твоя последняя, Лангемак, квартира. Привыкай!» – слышится откуда-то издалека чей-то голос. Или ему только показалось, и это его собственные мысли в едва тлеющем сознании материализуются в слова?..

Из личного дела конструктора Георгия Лангемака

Родился 8 июля 1898 года в Старобельске Харьковской губернии. Служил в царской армии. Окончил Военно-техническую академию РККА. Работал в Реактивном научно-исследовательском институте. Ввел в научный оборот термин «космонавтика». Один из авторов знаменитой «катюши». Расстрелян 11 января 1938 года по обвинению в саботаже и причастности к троцкистской антисоветской военной организации.

С трудом приоткрыв отяжелевшие, будто налитые свинцом, веки, Георгий пытается вернуть себя в реальность. «Почему и когда я оказался здесь?.. Ах, да, это случилось вчера… Или позавчера?.. Ко мне зашел Валентин. Мы с ним о чем-то спорили. Потом пили у самовара чай. Глушко, как всегда, был галантен, говорил Леночке комплименты, я даже чуточку заревновал. Потом он ушел, и почти сразу же следом появились двое в черных тужурках. Кажется, показывали мне какую-то бумагу. Затем рыскали по всей квартире, разбрасывая в беспорядке вещи. Напугали Асю и Майю. Что-то искали?.. Ну, конечно, как я забыл! Искали мой космический архив! – на этих словах на слипшихся от крови губах Лангемака появилось жалкое подобие улыбки. – Спасибо тестю, вовремя предупредил, что его нужно спрятать, и я передал папку какому-то мальчику. Сыну?.. Стоп! Наверное, я брежу! Мой сын еще только должен родиться. А это, скорее всего, внук Петерса…»

Громко лязгнувшая дверь вывела из полузабытья.

– Осужденный Лангемак, на допрос!