Катюша

Конвойный бесконечно долго вел его длинными, петляющими по этажам коридорами мимо густо зарешеченных лестничных пролетов. Он никак не мог сообразить, зачем это сделано, и лишь уловив однажды собственное настроение, понял: потеряв всякую надежду выйти отсюда на свободу, обреченные на смерть люди кончали с собой, бросаясь в пролёты.

Следователь, младший лейтенант НКВД Михаил Шестаков встретил его самодовольной улыбкой.

–– Ну что Георгий Эрихович, будете говорить или по-прежнему играть в молчанку? По-дружески предупреждаю: чтобы остаться в живых, у тебя, Лангемак, есть единственный выход – признаться, что под влиянием своего тестя, немецкого агента Владимира Николаевича Петерса, скрывающегося под фамилией Камнев, был втянут в преступную деятельность против Красной Армии. Руководил ею Михаил Тухачевский. По его указанию ты и твои сообщники передавали германской разведке секретные документы, саботировали завершение работ по ракетным установкам. Кстати, маршал перед расстрелом во всем сознался.

–– Это клевета! – возмутился Лангемак.—Я и мои товарищи разработали новое оружие и делали все возможное для того, чтобы Красная Армия своевременно получила его.

–– Клевета, говоришь? Ты знаком с инженером Костиковым?

–– Знаком. Бездарный человек. Все разработки, в которых он принимал участие, признаны негодными и отклонены для внедрения.

–– Не буду спорить – возможно, бездарный. Я – всего лишь простой лейтенант, и мне недосуг разбираться в технических тонкостях. Но он, преданный партии большевик и подробно описал все ваши уловки. Если сознаешься, может быть, суд и сохранит тебе жизнь.

–– Мне не в чем сознаваться. Спросите об этом руководителя института Клейменова.

Следователь рассмеялся:

–– Наивный ты человек, Лангемак! Хотя и не положено, но так и быть, скажу: Клейменов арестован в тот же день, что и ты, и уже раскололся. Уверен, подтвердит показания Костикова…

Шестаков нагло лгал. Иван Клейменов держался на допросах мужественно и однажды даже дал следователю Луховицкому в морду, за что был избит до полусмерти…

Появлению в отделе жидкостных ракетных двигателей выпускника Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского Андрея Костикова ни Лангемак, ни Валентин Глушко и Сергей Королев внимания не придали. Когда тот попытался набиться к ним в друзья, отшили в резкой форме. Узнав об этом, Клейменов упрекнул их за неосторожность.

–– Накликаете на себя беду!

–– Иван Терентьевич, не беспокойтесь. Кто он такой, этот Костиков? Рядовой инженеришка! Только путался бы под ногами, – успокоил Лангемак. Как главный инженер института, он пользовался в коллективе особым авторитетом, а друзья и вовсе боготворили его

Клейменов укоризненно покачал головой:

–– Большие беды приходят именно от мелких людишек.

Из личного дела конструктора Ивана Клейменова

Родился в селе 30 марта 1898 года в селе Сурава Тамбовской губернии. Окончил Военно-хозяйственную академию РККА и Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. Участник Гражданской войны. В 1930—1932 годах – заместитель начальника инженерного отдела Советского представительства в Германии. В 1933—1937 годах – начальник Реактивного научно-исследовательского института. 2 ноября 1937 года арестован, 10 января 1938 года расстрелян.

Костиков оскорбление запомнил. В душе он считал себя не менее талантливым, чем конструкторы; то, что Клейменов, Лангемак, Глушко и Королев были в институте на привилегированном положении, получали более ответственные задания и чаще других премии, целиком относил на счет покровительства Тухачевского. После ареста маршала почти не скрывал злорадства: «Доберутся, выскочки, и до вас!» Стал тайком собирать компромат.

Впрочем, первый тревожный звоночек прозвучал для талантливых конструкторов намного раньше, в ноябре 1933 года. Для показательного пуска ракеты, разработанной Группой изучения реактивного движения, потребовалась азотная кислота. В Москве ее нужного количества не оказалось, и решили везти из Ленинграда. Проводив Глушко с двумя помощниками, Лангемак уехал домой. Ночью его разбудил громкий стук в дверь. Увидев сотрудников НКВД, жена замерла в ужасе.

–– Что случилось, Жора?!

–– Понятия не имею.

–– Вы подозреваетесь в организации покушения на товарища Кирова, – пояснил старший. – Собирайтесь!

–– Какие глупости! Можете объяснить, что именно произошло?

–– На месте все объяснят.

–– Леночка, не волнуйся! Произошла какая-то ошибка. Я скоро вернусь…

В линейном отделе милиции, куда его привезли, были уже Клейменов, его также подняли с постели, и возвратившийся из Ленинграда Глушко. Он рассказал, что из-за резкого перепада температуры, стоял сильный мороз, бутыль лопнула, и кислота залила весь вагон. К несчастью, в этом же поезде должен был ехать первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) С. М. Киров. В НКВД заподозрили попытку теракта. Выяснив все обстоятельства, Лангемак объяснил причину случившегося. Виновников происшествия отпустили под подписку о невыезде, дело передали в суд. Не найдя в их действиях злостного умысла, он ограничился вынесением наказания по административной линии и штрафом.

С этого незначительного факта за Лангемаком и его друзьями была установлена слежка. Фиксировали даже откровенные мелочи. Отмечая новоселье, Валентин Глушко рассадил своих гостей на подушках на полу, разжиться мебелью еще не успел. Одна из плотно набитых подушек лопнула, перья разлетелись по всей комнате. Над этим в институте шутили, говорили: «Глушко нельзя доверять конструирование ракет, у него даже подушки взрываются!» Кто-то написал в НКВД донос, утверждая, что ученый тайком изготавливает у себя дома взрывные устройства.

Несмотря на неоднократные предостережения Клейменова, Георгий Лангемак вел себя крайне неосторожно. Даже догадываясь о слежке, продолжал дружить с Михаилом Булгаковым, познакомился с ним еще во время учебы в Артиллерийской академии РККА. Часто бывал у него в гостях. Литературоведы высказывают предположение, что в романе «Белая гвардия» Булгаков вывел Лангемака в образе поручика Леонида Юрьевича Шервинского. Сблизились еще больше, когда писатель оказался в опале; его произведения не печатали, шельмовали в прессе, и он вынужден был, надеясь на лучшие времена, писать в стол, а для близких друзей устраивал по вечерам у себя в квартире негласные читки. На одной из них Лангемак прослушал его шедевр «Мастер и Маргарита». Догадаться, с кого списал Булгаков образ Воланда, не составило труда. Сказал Булгакову:

– Миша, ты с ума сошел! Зачем скрестил в образе главного персонажа Кобу Джугашвили с царем Николаем, да еще и наделил его сифилисом?

– Дьявол должен быть уязвим. Его оружие материальность, следовательно, в чувствах и эмоциях он уязвим, поэтому старается и не испытывать их…

– Откуда ты знаешь, что у дьявола есть эмоции?

– Должны быть. Иначе откуда возьмутся страсти.

– Да, управлять страстями и не быть им подверженным невозможно даже для дьявола, – согласился, задумавшись, Лангемак…

К счастью, среди тех, кто был в этот день у Булгакова, доносчиков не оказалось…

Допросы продолжались каждый день и всякий раз сопровождались жестокими истязаниями. Их прекращали лишь тогда, когда заключенный терял сознание. В таком состоянии волокли и бросали в камеру. Просьбы сокамерников вызвать врача вызывали у конвойных лишь саркастические ухмылки.

Ломали не только физически, но и морально. 14 ноября 1937 года следователь подсунул ему на подпись заявление на имя наркома внутренних дел Н. И. Ежова, в котором Лангемак якобы признавал: «До сегодняшнего дня я упорно сопротивлялся в даче показаний… но сейчас решил отказаться от никчемного запирательства и дать следствию правдивые показания о своей контрреволюционной преступной деятельности…». В этой фальшивке Лангемак назвал своих друзей сообщниками. Доведенный до сумасшествия конструктор, не осознавая, что делает, заявление подписал. Аналогичное «признание» сделал под пытками Клейменов. В ряду других выбитых силой доносов они стали для НКВД поводом для ареста Глушко и Королева…

Долгими, бессонными ночами, когда сознание чуточку прояснялось, Георгий Лангемак перебирал в памяти всю свою жизнь, стараясь понять, где и как оступился, что привело его к таким печальным последствиям. Он все еще верил, что произошла трагическая ошибка, и рано или поздно там, наверху, это осознают.

Ярким пятном проступала сквозь мрак сознания картина знакомства с будущей женой. Дочери генерал-майора Владимира Николаевича Петерса, светловолосой Леночке, было тринадцать, ему – неполные шестнадцать лет. Впервые в доме начальника Елисаветградского артиллерийского училища оказался, благодаря его сыну Алексею, с которым учился в гимназии. Переступал порог на дрожащих ногах. Кавалер орденов Святого Валентина двух степеней, Святой Анны двух степеней и Святого Владимира двух степеней казался ему небожителем, а его родители были всего лишь простыми педагогами: отец – преподаватель немецкого и французского языков в гимназии, мать – домашняя учительница французского языка. Но зная, что они потомственные дворяне, генерал не принимал во внимание материальное неравенство. Вспыхнувшей, словно яркая звездочка на семейном небосклоне, любви юной дочери к талантливому подростку, грезившему военной службой, был искренне рад. Не прервал ее даже тогда, когда узнал, что ослепленная чувствами девочка слишком рано лишилась невинности. Счел это божьим знаком и благословил Елену и Георгия на брак. Поставил лишь одно условие – дождаться совершеннолетия дочери.

Вспомнив о дне бракосочетания, Георгий через силу громко рассмеялся, вызвав подозрения у охранника: слышать рыдания здесь было привычно, но смех! Приоткрыв крохотное окошко в железной двери, служившее для наблюдения и подачи пищи, заглянул внутрь камеры. Осужденный с блуждающей по лицу улыбкой лежал на кровати. «Видать, сбрендил, бедолага!» – ухмыльнулся охранник…

Венчаться решили 25 апреля 1921 года в Морском соборе в Кронштадте, где служил Георгий. Но в военной форме в церковь не пойдешь, а купить приличный костюм в условиях тотальной разрухи немыслимо. Стали рыться среди старых вещей, расспрашивать соседей. Пиджак нашли быстро, а с брюками были проблемы. Побегав по знакомым, нашли двое. Одел одни, а на штанинах дырки, одел вторые – там тоже. Что делать? Других-то нет. И тогда он под смех домочадцев напялил на себя сразу двое брюк. Дырки не совпали! В таком экзотическом наряде и привел невесту к алтарю…

О венчании узнали в воинской части. К несчастью, именно в те дни проходила партийная чистка. Из двух тысяч большевиков крепости достойными носить партбилеты с портретом вождя признали лишь четыреста. Когда дошла очередь до Лангемака, тут и всплыл этот позорный с точки зрения Устава ВКП(б) факт. Комиссар и комендант Кронкрепости Николай Куйбышев вызвал его к себе.

–– Георгий Эрихович, объясните мне, как случилось, что вы, кадровый офицер, героически зарекомендовавший себя в войне с Антантой, не переметнувшись на сторону врага в дни Кронштадского мятежа, за что были даже приговорены к смертной казни, и вдруг так опростоволосились?

–– Товарищ комкор, я следовал семейной традиции, не хотел обидеть родителей и тестя – генерала Камнева.

–– Я знаком с Владимиром Николаевичем. Храбрый офицер, для него честь превыше всего. Но ведь у нас, большевиков, должно быть и свое представление о чести. Какой пример показываете вы своим поступком подчиненным?!

Лангемак молчал. Куйбышев расценил это как знак согласия с его оценкой.

–– Сдайте партийный билет!..

«Если не считать венчание преступлением, ничего противоправного в отношении Красной Армии я не совершил, – продолжал в мыслях Лангемак свою мучительную, прерывавшуюся лишь на время допросов, исповедь. – Правда, была еще непродолжительная служба у гетмана Скоропадского, а затем у Петлюры. Но это ведь случилось в период всеобщего идейного разброда и шатаний. Разве я не доказал впоследствии верность своему Отечеству? Дважды был приговорен к смерти, но не изменил ему».

В первый раз жизнь Георгия Лангемака оказалась на волоске в дни позорной из-за предательства сдачи финнам форта Ино – внешнего оборонительного рубежа Кронштадта. Вместе с другими офицерами его отвезли в Ревель. Желая избежать личного позора, по дороге он пытался застрелиться, но матросы-большевики успели выхватить револьвер.

Как командир одной из батарей форта Лангемак должен был подписать капитуляцию своего подразделения. Его привели в комнату, где за грязным железным столом сидел незнакомый человек с погонами гауптмана, плохо говоривший по-русски. Перед ним лежала выписка из личного дела Георгия.