На Калиновом мосту

– Что останется с тобой за час до смерти. О чем ты будешь думать, уходя навсегда. И ты это не хуже меня знаешь. Поэтому и боишься оказать на девятом кругу. Поэтому и пришел.

Глава 7

– Неплохо мы вчера погуляли… Но только ты, Эдик, поручи этим своим бесам, которые у тебя эскортницами занимаются, привозить девок попроще… а то эти… – Михаил Борисович вспомнил, как мелькнуло на несколько мгновений отвращение в глазах девушки, которой он накануне предложил уединиться, – слишком высокомерные.

– Миша, а ты вообще в свой жизни когда?нибудь с нормальными бабами пробовал? Или ты их боишься? – хихикнул его собеседник и старый приятель Эдик, ныне глава финансового контроля Эдуард Горемыкин. – Каких тебе попроще? Плечевых из?под дальнобойщиков?

– Да хоть бы и этих… А то я вчера к одной подкатил, а она смотрит на меня, как на говно, – заместитель премьер?министра Михаил Чернуха был уже сильно пьян – несколько рюмок водки на пустой желудок сделали свое дело.

– А как она еще должна на тебя смотреть? – с презрительной ухмылкой спросил Эдуард. – Ты вчера и был в говно… Упился как колхозник после получки. А ведь серьезно – я тебя никогда с нормальной женщиной не видел, а только проститутки?эскортницы.

– Это про каких нормальных ты говоришь? – развязано ответил Чернуха. – Не про одну ли бездарную актрису самарского театра, которая вдруг стала московской светской львицей, писательницей и звездой инстаграма сразу после того, как стала твоей женой? Да она бы там так и трахалась по гримеркам с помрежами и осветителями, если бы какие?то люди не надоумили продать квартирку, да дать кому надо денег, чтобы ее пару раз к нам в высшую лигу пустили. А здесь уж она свой шанс не упустила. Но она и сейчас о своем самарском колхозе мечтает, – громко захохотал Чернуха, – потому что у помрежа…

– Прекрати! – взвизгнул Горемыкин. – Моя жена меня любит. А ты и в колхозе никогда не был, – добавил он непонятно зачем.

Михаил Борисович Чернуха, конечно, был в колхозе и как раз там впервые и решился пообщаться с нормальной женщиной. Они, студенты второго курса, строили там колхозный свинарник. Он поехал, чтобы заработать денег, которых ему больше взять было негде. Мать, работая уборщицей на двух работах, могла его лишь накормить и одеть, но на карманные деньги уже ничего не оставалось.

Работать физически он не любил, да и делать ничего не мог, поэтому в отряде был при кухне. В его обязанности входило поднести?унести, убраться, почистить картошку и съездить в город за продуктами и заодно купить ребятам кто что попросит. Зарабатывал он меньше чем другие, но зато не нужно было прыгать по стропилам и таскать кирпичи. Да и времени свободного было больше.

Может от безделья он и решил приударить за местной библиотекаршей. Библиотека находилась в том же здании, где и размещался их стройотряд.

Первые дни Миша просто ходил туда каждый день поменять книжки, которые даже не читал. Наконец решив, что время уходит и деревенская девушка будет счастлива от внимания москвича, прошел за ней за стеллажи, прижал ее к стене и попробовал поцеловать. Даже сейчас, спустя много лет, он слышал в ушах звон от ее пощечины.

Это его не остановило, а лишь необычайно сильно раззадорило. Он решил, что надо идти другим путем. На следующий день он съездил в город и купил тоненькую золотую цепочку. Специально не оторвал бирку с ценником и вечером вручил ее девушке.

– А теперь согласна?

Она несколько секунд изучала ценник, где было написано: «Цена 85 рублей». Столько она получала на работе за месяц. Вдруг девушка молча  встала и вышла на улицу. Обойдя здание, она вошла в комнату к командиру отряда и передала ему цепочку.

Инвентаризация на кухне показала недостачу. Мишу не били. Но ночевать ему пришлось в недостроенном свинарнике…

– О чем задумался? – прервал его воспоминания Горемыкин. – У тебя лицо стало, как будто ты убить кого?то решил.

– Подлая тварь… – прошипел Михаил. – Это я не тебе… Так, вспомнилось кое?что. А ты не думал, почему Кауперман выбрал именно нас? – быстро сменил он тему разговора.

– Потому что доверяет, – пожал плечами Горемыкин.

– А мне кажется, что хотят нас сделать крайними, козлами отпущения. А вся это хрень – какая?то большая финансовая афера.

– Да что ты понимаешь в мировых финансах? Ты же в институте все у меня списывал. Если б не я, то тебя бы выгнали.

– Нас бы обоих выгнали, если бы… – Михаил опять вспомнил институт. – Все ты со своими бизнес?проектами. Забыл, как ты у гостиницы «Россия» сначала жвачку выпрашивал у иностранцев, а потом решил рубли на доллары менять?.. Идиот. Там нас и поймали… Самое смешное, что сдали нас эти самые твои любимые западные туристы. А ведь ты им готов был жопу целовать. Бизнесмен хренов! За валютные операции тогда могли и расстрел организовать… Хорошо тот кагэбэшный майор нас тогда у милицейского следователя перехватил.

Даже сейчас они не смогли найти в архивах и изъять свое дело. Там, кроме всего прочего, хранилась их расписка о согласии сотрудничать с КГБ в информировании того, что творилось в их студенческой группе и, вообще, в институте. Но это было давно и почти забылось. Теперь они были уважаемыми людьми: одними из главных руководителей страны.

Сейчас Чука и Гека беспокоило совсем другое. Три часа назад позвонил Доктор Кауперман, их не то чтобы куратор из?за рубежа, но человек, просьбы которого они выполняли беспрекословно. Он сказал, что у него к ним архиважное дело и в самое ближайшее время с ними встретится его доверенное лицо и все им объяснит. «Вы будете моими ангелами Апокалипсиса», – как?то очень серьезно сказал Доктор. И уже через пять минут позвонил поверенный Доктора и попросил о встрече. Через полчаса он был у них. Абсолютно не запоминающийся мужчина в темно?сером костюме объяснил, что от них требуется. Они согласно кивали, хотя понимали мало, а переспросить стеснялись.

– Все равно я не понимаю, – Михаил Чернуха встал с кресла вместе с фужером в руке и, подойдя к бару, в очередной раз наполнил его почти доверху. – Зачем нас привлекать к такой ерунде? Ты вообще понял, что мы должны сделать?

– Получить шесть контейнеров и развести их в шесть стран. Что здесь непонятного? Там к нам должны подойти люди и забрать их. Обо всем мы должны докладывать только Доктору Кауперману.

– Вот я об этом и говорю. Мы же по другой части, а для этого полно всяких других служб.

– Дело настолько важное, что никому нельзя доверить. Он же так и сказал: «Только вас я вижу своими всадниками Апокалипсиса».

– Эдик, посмотри на себя в зеркало, какой ты всадник Апокалипсиса? Всадник, наездник… – Михаил Борисович сделал большой глоток и даже не поморщился, как будто пил не водку, а обычную минералку. – Ты на хорошей бабе больше десяти секунд продержаться не можешь. Тебе же сексом заниматься можно только с кардиобригадой за стенкой.

– Не хами, – обиделся Эдуард.

– Ладно?ладно. Но все равно мне кажется, что это подстава. Думаю, нас хотят вывести из игры и поставить здесь, в России, на наше место кого?то другого.

– Так сложно? Могли бы придумать варианты попроще. В конце концов, просто сказать и мы бы сами с радостью переехали в теплые края, – Эдуард обиделся теперь на Каупермана, не поверив, что Доктор не может с ними поступить так по?хамски. – Никто нас убирать не будет. Мы столько для них сделали. И к тому же мы иконы российского либерализма – просто нас не уберешь.

– Не обольщайся. Нас под Большим Москворецким мостом утопить – это народу праздник устроить. Поэтому нас и берегут, как балласт на воздушном шаре. Чтобы сбросить в самой критической ситуации. Народ отвлечь.

– Не выдумывай. Это задание подтверждает, что нас очень ценят. И почему ты решил, что нас все ненавидят? Все опросы показывают…

– Ненавидят потому, что живем хорошо, – оборвал его Михаил.

– А им кто мешает?

– Они думают, что мы с тобой и мешаем. А на самом деле – лень и трусость. Чтобы хорошо жить, смелость нужна.

«Почему моя семья всегда хотела блага для этой страны, а в ответ получала лишь ненависть?» – подумал глава финансового контроля  Горемыкин. Он вспомнил черно?белые старые фотографии с митингов рабочих, специально организованных после суда над его прадедом. Рабочие в первых рядах держали плакаты с лозунгами: «Пристрелить этих бешеных собак», «Смерть английским шпионам». А его прадед всю жизнь посвятил улучшению жизни этих самых рабочих. Он даже сидел в царской тюрьме, был в ссылке в Сибири и много лет вынужденно жил в эмиграции в Швейцарии и Италии. В детстве Эдик и сам часто ощущал эту зависть и скрываемую ненависть своих сверстников, которые видели, что в школу его отвозит правительственная «Чайка».

– Им всегда кто?то мешает жить хорошо, – поддержал он приятеля. – То царь?батюшка, то Сталин, то Брежнев, а теперь вот мы. Может, Сталин был прав с лагерями: только так их можно заставить работать и не воровать, – зло сказал Эдуард.

– Ты аккуратнее с такими комплиментами, – рассмеялся Михаил Борисович. – Ты же либерал. Ты Сталина должен ненавидеть.

– А я и ненавижу. Он моего деда в 37?ом к стенке поставил.

– А скольких твой дед до этого к стенке поставил? – ухмыльнулся заместитель премьер?министра.

– Это к делу не относится. Время такое было, и Сталин был прав: быдло надо в трудовые лагеря загонять. Но вот элиту ему было трогать не надо.

– То есть таких, как я, из рабочей семьи, надо было в лагеря, а таких, как ты, в Лондон?

– Какой Лондон?

– Ты дурачком не прикидывайся, – вдруг разозлился Михаил Чернуха. – Если бы он твою элиту не трогал, она уже тогда всю страну продала бы и на Запад убежала. За этим их сюда оттуда и прислали. А Сталин своих коллег?революционеров хорошо знал. Только мало он ваших большевиков?ленинцев на тот свет отправил. Еще бы пару лет и может действительно придушил бы и вас, а потом и Запад ваш вместе с этими Кауперманами.

– Это ты сейчас поменьше языком трепи, – так же резко ответил Горемыкин. – А то Кауперман тебя быстро опять нищим сделает.

– Надоело его бояться. Его время прошло. Мы ему сейчас можем ракету прямо в форточку прислать. Пора плюнуть на всех этих Кауперманов. Мы и сами можем свое стадо стричь, ни с кем не делясь…

– Идиот ты, Миша. Был идиотом и помрешь им. Он нас раздавит легче, чем клопа… Вместе с твоими ракетами.

– Почему это?