На Калиновом мосту

– Значит, есть в чем признаваться? – спросила Маша, пристально и все еще улыбаясь, глядя на него.

– Дай?ка подумать…

– Стоп, стоп, стоп! – Маша замахала руками. –  Ничего не хочу знать. Раньше я тебя не предупреждала, и ты отвечал за свои дела только перед собой. С этой минуты знай – наказание неизбежно.

– Хорошо. Со мной разобрались. Ну а что ты делала эти дни? – Иван облегченно принялся за мясо на тарелке.

– Валялась на кровати. Смотрела наши фотографии, вспоминала и думала, думала, думала… О тебе… О нас… Даже всплакнула один раз…

– Не надумала от меня  уйти?

– Да что ты меня опять куда?то гонишь! Куда же я от тебя?

– Не знаю. Может обратно на Васильевский остров?

– В жизни вторых попыток не бывает. Стоит немного пройти по другой дороге и вернуться уже не получится, только заблудишься.

– А ты бы смогла мне изменить? – как бы между прочим спросил Иван, рассматривая насаженный на вилку аппетитный ломтик.

– Не слишком много серьезных вопросов на завтрак?

– Ты первая начала.

– Из похоти или для самоутверждения переспать с соседом или коллегой – точно нет. Это удел закомплексованных неудачниц и озабоченных тетушек.

Мария сразу же подумала, что сама встретилась с Иваном, когда была замужем.

«Значит, ты и есть закомплексованная неудачница? Но я же решила, что брак не удался еще до встречи с Иваном. Но никому не сказала, – рассуждала она сама с собой. – Надо было сказать мужу сразу, если знала, что все кончилось. А теперь, наверняка, за это придется платить. За все надо платить».

– А как могла бы? – вернул ее в реальность Иван.

– Если бы твердо знала, что старые отношения кончились и их не вернуть. Но сначала я скажу об этом тебе, – Мария села к Ивану на колени и, обняв одной рукой, добавила: – Мы можем расстаться только когда я перестану видеть картинку из нашего будущего, где мы старенькие ковыляем под ручку по осеннему парку.

– Другими словами, клятву вечной любви ты мне не даешь? И мосты не сжигаешь?

– Я?то даю, – засмеялась Мария и опять встала к плите перевернуть поджарившийся бифштекс, – но есть еще кое?кто…

– Я что?то пропустил? – Иван перестал жевать.

Мария подвинула стул и села напротив него.

– Когда я тебя ждала, то познакомилась с интересным человеком, – начала она, заметно волнуясь. – Я обнаружила, что в каждом из нас живет еще одно существо. Я назвала его – человек первичный. Такой базовый вариант. Исходник.

– Ты осторожнее с такими открытиями, а то можно и до сердечного приступа довести, – улыбнулся Иван.

– И мне кажется, – продолжила Маша, – большинство важных решений в нашей жизни принимает именно он.

– Прямо?таки вмешивается в наши дела?

– Да. Почти всегда. Манипулирует с помощью отлаженной системы кнута и пряника. Сделал хорошо – получи дофамин или серотонин. Зашел в опасную зону – страх, паника и выброс адреналина. Значит надо бежать и прятаться.

– И чьи решения лучше? Человека первичного или разумного?

– За ним миллионы лет эволюционного опыта выживания, а за нами – окультуренными – лишь пара тысяч лет условной цивилизации и пока не видно, что она в чем?то положительно на нас повлияла.

– Ну а он что приобрел за миллион лет? Что в его понимании хорошо и что такое плохо?

– А в базовой версии человека всего?то две программы: самосохранение и воспроизводство. И он рассматривает все поступки, исходя из этого. Может это и есть тот самый голос сердца, еще не смешавшийся с расчетом и выгодой.

– Вот и мой знакомый тоже считает, что инстинкты часто управляют миром лучше всякого разума,– Иван вспомнил тяжелый вчерашний разговор с Вахромеевым. Чтобы опять все это не ворошить, шутливо спросил: – Я вот уверен, что этот твой внутренний друг говорит, что мужчину надо любить не только до свадьбы, но и после. А то рассказывают, что у некоторых женщин, как замуж выйдут, голова начинает часто болеть. И забота о мужчине перестает быть главным приоритетом.

– Мой внутренний друг, – улыбнулась Мария, – постоянно  предупреждает, что самое страшное наказание для женщины – прожить всю жизнь с больной головой по ночам.

– Кстати, еще не так давно в Индии жен, после смерти мужа, сжигали вместе с ним на костре, – вспомнил Иван.

– Может и правильно, – вдруг совершенно серьезно сказала Маша. – Что она будет мучиться неприкаянная.

– Да нет, – немного опешил Иван от такого ответа. – Есть же еще дети, внуки…

– Дети – это уже новая семья, новая жизнь. Мать там нужна только когда со внуком посидеть некому.

– Так вот о чем ты думала, когда была одна дома?

– Да. И еще о том, что такое счастье, – тихо сказала Маша.

– Ничего себе! Ну и темы у тебя. И что решила?

– Счастье – это когда знаешь, для чего живешь.

«Это ты права, а не болтаешься как говно в проруби», – вспомнил Иван о своих сомнениях.

– Но ведь ты говоришь, – уже вслух произнес он, – что любовь может кончиться. Через год, через три, через десять… И картинка будущего растворится.

– Если это любовь, то она не кончается. Чем больше отдаешь, тем больше остается.

Маша смотрела на Ивана и ей казалось, что она видит все на много лет вперед. Она улыбалась. Потому что ей нравилось то, что она там видела.

* * *

Через несколько часов они решили пойти погулять. На бульваре под каштанами, платанами, липами и рябинами прятались от солнца ухоженные немецкие старички, молодые влюбленные парочки и большие веселые компании. Вокруг было много уличных музыкантов и актеров: клоунов, жонглеров, акробатов. Было ощущение, что они попали на праздник, который здесь никогда не кончается.

– Не ожидала, что Берлин такой многонациональный город, – заметила Маша.

– Тебе это не нравится?

– Мамин брат, дядя Миша, которого я трезвым никогда не видела, считает, что вокруг России живут чурки поганые и обезьяны, которые вчера еще по пальмам скакали. Да еще наши вечные враги: американцы с немчурой, которые последнее время совсем охамели и надо бы их опять поучить.

– Квасной патриот? – усмехнулся Иван.