Ученица Лесника. Сердце каменной птицы

– Ах, вот это кто! – она строго посмотрела в ту сторону. – Тебе что, не объясняли, что подглядывать нехорошо?

В кустах зашуршало. Чей то голос сказал:

– Прости, тетя Ирина. Я больше не буду.

– Простить тебя? – она добавила в голос суровости. – Это надо еще очень хорошо подумать…

За кустами начали бояться всерьез. Ирина видела, как любопытство сменяется красными ниточками страха. Вот такой аурой, когда человек чего то боится, управлять легче всего. Делай, что хочешь, хоть в лягушку превращай. Конечно человек останется при этом человеком, но квакать начнет и мухи ему придутся по вкусу.

Лежа на животе, она подперла голову кулаком и спросила:

– Что бы с тобой сделать? Водяному скормить, или хвост тебе вырастить? Ладно, не трясись так. Выйди-ка сюда.

Семка, сын колхозного плотника, выбрался из кустов и с опаской подошел поближе. Об Ирине он конечно кое-что знал. Про нее вся деревня шепталась, а у мамы этого пацана именно она принимала роды. Когда это было? Ну да, лет за пять до того, как Меченого выпнули с его недолгого президентства. Это получается: тринадцать лет назад. Мальчик с тех пор успел подрасти, а мир измениться.

– Да не дрожи ты так! – сказала она. – Не стану я с тобой ничего делать. Так подумать: зачем тебе хвост? Рога гораздо лучше. Как родители? Здоровы?

– Здоровы, тетя Ирина.

– А дома в хозяйстве как? Все в порядке?

– Все в порядке, тетя Ирина.

– Тогда просьба к тебе будет. Беги сейчас в это свое хозяйство и у лошади настриги прядей с гривы. Столько, чтобы в кулаке удержать можно было. Понял?

– Ага.

– Как настрижешь – возьми еще черную курицу, сунь ее в мешок, чтобы не орала и со всем этим добром возвращайся сюда. Родители спросят, зачем – скажи, что я просила. Но лучше будет, чтобы они тебя не заметили. К восходу луны как раз вернешься. Давай, беги.

Когда он убежал, Ирина снова вошла в воду, смыла с себя песок, восстановила “платье” и, забравшись на обрыв, стала глядеть на закат.

* * *

Мальчишка вернулся быстрее, чем она ожидала. Луна еще не поднялась над горизонтом, когда внизу, под кручей, послышалось тяжелое дыхание.

– Я здесь. Посмотри вверх.

Степка забрался к ней, вытащил из кармана большой пучок конского волоса.

– Вот! Хватит?

– Хватит. Ты ведь рыбачить шел, когда меня увидел?

– Ага.

– Принеси мне поплавок. Любой, какой больше нравится.

Он снова убежал, оставив рядом с нею мешок с курицей. Вернулся, протянул кусочек пенопласта, проткнутый шпилькой и зачарованно смотрел на то, как она обвязывает белый, мягкий пластик конским волосом, делая частые, очень тугие узелки.

– Есть спички?

Он кивнул, порылся в карманах и протянул ей коробок. Ирина осторожно пережгла остатки волоса и вернула ему нехитрую рыбацкую снасть.

– Держи. Только не жадничай и помногу не лови. Тогда его надолго хватит.

– Это что? – Степка держал поплавок двумя пальцами, как скорпиона. – Он теперь заколдован?

– Вроде того. Не бойся. Это как будто знак для водяников. Ничего особенного в нем нет, однако они вредничать не будут.

– Спасибо.

– Особо не хвастайся им. Силу он не потеряет, но тебе будут завидовать. И не жадничай, еще раз говорю! Теперь иди отсюда. На речку шел? Вот туда и шагай.

Что-то получив от человека, нужно дать ему что-то взамен. Если постоянно брать и ничего не отдавать, то жить колдуну останется ровно столько, сколько нужно пауку, чтобы обожраться и лопнуть. Паук ведь никогда не наедается. Пока есть пища, он будет поглощать ее, не обращая никакого внимания, что она уже вываливается с другого конца из треснувшего вдоль брюха. Но паук не понимает, что делает, а человек должен понимать. На то он и человек. Но и отдать слишком много – не лучше.

Ирина прошлась вдоль границы пшеничного поля и быстро нашла то, что было нужно: два маленьких деревца. Рябина и осина, растущие рядом, в полуметре друг от друга. Больших ей было жаль, сойдут и такие. Избавившись от иллюзии платья, которая сильно мешала ей, она быстрыми движениями пальцев начала связывать жесткие волоски. Лунный свет лился на нее, вплетаясь в заговор. Вскоре между тонкими стволами натянулась нить основы и Ирина начала вязать на ней сеть. Без челнока, только на собственных пальцах.

У нее ушла почти вся ночь и почти весь конский волос. Последним она вплела свой. Восход был уже совсем светлым, когда она наконец оглядела сделанное и осталась довольна. Теперь предстояло самое неприятное… Она вытащила из мешка слабо трепыхавшуюся курицу, глубоко вздохнула, взглянула на Луну и решительно впилась зубами птице в шею.

Глава четвертая

– Зигфрид, я возьму твою куртку?

– Что? – немец разлепил глаза. – Зачем она тебе в четыре утра?

– Спасибо!

Подхватив висевшую на гвозде в сарае черную кожанку, она унесла ее к сторожке, развесила ее на крыльце и принялась подшивать сплетенную ночью сеть к подкладке. Зигфрид окончательно проснулся, вышел, скептически посмотрел на то, что она делает. Ничего не сказав, потянулся и, зевая во все горло, пошел к колодцу. Из кармана его джинсов торчала рукоять пистолета.

Когда он закончил умываться, все было готово. Ирина завязала последний узелок и снова воткнула иголку в косяк двери, где той и полагалось торчать. Куртку она протянула Зигфриду.

– Держи!

– Что это было? – спросил тот.

– Это называется: “оберег”.

– Рыжая, ты о чем? Заклятье я и так остановлю, а пулю он все равно не удержит.

– Проверим?

– Ладно, хватит! Пошутили и достаточно. Не нужно портить хорошую вещь.

– Нет, спорим!?

Она все еще держала куртку на весу. Зигфрид, вздохнув, вытащил “Вальтер”, сделал шаг в сторону, чтобы не попасть в нее и выстрелил, но того, что произошло, не ожидал никто из них. Ударил беззвучный взрыв. Ирину с ног до головы осыпало мельчайшими ледяными осколками пули, которая разлетелась буквально на песчинки. Иллюзию платья (в который уже раз за этот день!) сдуло с нее, как будто она сдуру вошла в церковь. Зигфрид опустил ствол и пальцами левой руки недоверчиво потрогал неповрежденную кожу.

Дверь сторожки открылась и в дверях появился Лесь. Посмотрел на них, сразу все понял и спросил: