Глава одиннадцатая
Первая очередь ушла в никуда. В колонне никто даже не обернулся на звук выстрелов, далековато было. Я поздравил себя с этим, перевел прицел и дал еще одну. Подействовало! Сразу двое вылетели из седел и единое, слитное движение мгновенно застопорилось. Взяв чуть ниже, я высадил остаток диска.
Вдали начался бардак. Кто-то пришпорил коня и поскакал вперед, выходя из под обстрела, кто-то разворачивался, пытаясь определить, откуда только что попали в его соседа. Остальные пока просто вертели головами. На самом деле – обычное поведение людишек. До них всегда с трудом доходит, что кто-то нападает. Нужно какое-то время, чтобы человек понял и осознал простой факт: начался бой.
Сменив магазин, я расстрелял его несколькими длинными очередями, целясь в голову колонны, по знаменосцу. Вдали падали лошади, люди летели с них наземь, но пока я менял диск, ситуация изменилась. Тот, кто ими командовал, принял совершенно верное для данной ситуации решение и всадники быстро рассыпались, обхватывая мою позицию слева и справа. Часть казаков спешилась и залегла.
Грамотные ребята и дисциплинированные. Действуют тоже вполне логично. Одинокий пулемет вполне мог оказаться приманкой. Штурмовать его в лоб всеми силами опасно, можно попасть в засаду. Нужно развернуться, провести разведку, в общем: начать бой по всем правилам, а мне только того и надо было. Однако, если сейчас я прекращу огонь, то противник продолжит движение к городу, пусть даже не так быстро. И я остался.
Засвистели пули. Противное ощущение, надо сказать. "Фьють!" над головой и ты думаешь: "Повезло…" Но везение рано, или поздно, должно закончиться и то, что нужно вести огонь, а значит высовываться из укрытия, хорошего настроения не добавляет. Проще говоря: меня всё это бесило и очень хотелось кого-нибудь из людишек придушить голыми руками, предварительно оторвав ему всё, что торчит.
У меня остался один полупустой диск, когда казаки приблизились перебежками примерно шагов на двести и кусты закрыли их от меня. Пора было заканчивать. Несколькими заученными движениями я разобрал пулемет, вытащил затвор и отбросил его далеко в сторону. Зачем оставлять врагу исправное оружие? В другую сторону швырнул мешок, а сам отполз шагов на тридцать и притворился большой травяной кочкой. Притворился в самом прямом смысле. Альф тогда не соврал: магия, направленная на себя, прекрасно работала. Я это проверил еще в свою первую ночь в карауле. Да, я больше не смог бы сделать из тролля стог сена, но отвести глаза от себя – ничего сложного. Мой след в траве выглядел так, будто это была моя запасная позиция.
Из-за кустов заорали, значит нашли разобранный пулемет. Потом заметили мешок. Раздался крик: "Туда побежал! Туда!" – и мимо меня промчались трое солдат с винтовками наперевес. Ничего не может быть лучше, чем лежать вот так, прикрывшись иллюзией и улыбаясь слушать, как противники ругаются, обыскивая заросли крапивы.
Потом рядом простучали конские копыта и властный голос задал вопрос. Ему ответили что-то вроде: "Сбежал, собака, ищем!" Увидеть, кто это подъехал, я не мог, потому что любое активное движение сбило бы маскировку, а смотрел я в другую сторону. Зато я видел, что по железной дороге со стороны станции в нашу сторону движется облако черного дыма. Еще пара минут – и я понял, что это тот самый бронепоезд, так напугавший меня недавно. Белые, занятые поисками, его пока что не заметили, а если и заметили, то не обратили внимания.
Мой план мгновенно изменился. Санька рассказывал, как работают орудия, которых на платформах бронепоезда было целых два. Были на нем и пулеметы, причем не ручные, какой я только что бросил разобранным, а станковые, стрелявшие гораздо точнее. Нужно было как-то подать сигнал и способ напрашивался сам.
Оттолкнувшись руками от земли, я вскочил и обернулся. Сидевший на лошади офицер смотрел, как его солдаты матерясь обшаривают холм в безрезультатных поисках. Меня он не видел и видимо очень удивился, когда был выдернут из седла. В следующую секунду я уже был верхом, лошадь испуганно закрутилась подо мной, а потом понеслась вниз по склону. Сзади опять заорали. Хлопали выстрелы, но попасть в меня так никто и не смог. Зато теперь за мной во весь опор неслись несколько всадников. Кто-то из них выстрелил на скаку, но я даже свиста пули не услышал.
Бронепоезд, между тем, останавливался. На платформах вокруг орудий суетились люди. Заметили цель! Отлично! Не успел я как следует обрадоваться этому, как переднее из них выбросило небольшое облачко белого дыма. Земля в нескольких шагах справа взлетела фонтаном вверх, меня вынесло из седла и последнее, о чем я успел подумать, было составление краткой характеристики наводчика на эльфийском с перечислением всех его криворуких и слепых на оба глаза родственников.
Глава двенадцатая
Обучение эльфийскому языку у нас в лагере всегда начинали именно с ругани. Дело в том, что на нём обычная, вроде, бы фраза может являться невероятно оскорбительной для длинноухих. Например "заняться семейными делами" лучше в присутствии эльфа не произносить, если вы не хотите получить врага на всю жизнь. У них много таких “каламбуров” и в таких вещах разведчику надо разбираться, потому что к каждому пленному подход нужен индивидуальный. Многие из них моральные страдания переносят гораздо хуже, чем физические.
Именно тот временный лагерь мне почему-то вспомнился, пока я приходил в себя, глядя в серый от пыли потолок. У нас тоже были палатки, серые от вулканического пепла. Вспомнилось, как утром дежурный кобольд орал: "Подъем! Строиться с мешками!" – и в него летели со всех сторон ботинки.
Так… Меня, похоже, опять продырявили? Я вспомнил взрыв, взлетевшую землю и свой полет наперегонки с лошадью. Потом мы приземлились и лошадь оказалась сверху. Да, это было немножко покруче, чем наш взрывчатый порошок. Но где я теперь? У своих, или у чужих? Глупый вопрос. Здесь всё чужое. Но все-таки: у красных, или меня белые утащили?
Не поворачивая головы, я скосил глаза, но это не дало ровным счетом ничего. Такого же, как и потолок цвета, стены и дощатый пол. Рядом еще одна кровать, но пустая. Место было незнакомым, однако дверь довольно хлипкая, в тюрьмах такую не ставят. Дышать почему-то было тяжело. Я согнул руку и ощутил повязку вокруг груди.
Сразу, как у нас говорят, от задницы отлегло. Повязка – это значит госпиталь. Значит я у красных. И только я об этом подумал, как дверь открылась. Вошел Альф.
– Ну что, доходяга, проснулся наконец? – спросил он, увидев мои открытые глаза. – Силён ты дрыхнуть! Шесть дней прошло, как тебя привезли.
Сказал он это, разумеется, на всеобщем.
– Зато отдохнул, – проворчал я. – Что со мной было?
– Как обычно, весь в дырках и четыре перелома. Долго пришлось с тобой возиться. У тебя ведь природная защита от моей магии, так что работал инструментами. Хорошо, что местное обезболивающее на тебя подействовало, но все равно пришлось ввосьмером держать.
– Ты говорил, что магия действует только на себя, но не на других?
– Вот и видно, что ты с белой дела не имел, только с черной. Когда лечишь, заклятие накладывается именно на себя.
"Дурак сто лет живет, сто лет учится, но умным себя считает" – есть у нас такая пословица. Это к тому, что все мы чего-то не знаем. Чего он лыбится?
Альф тем временем что-то искал в ящике, который выдвинул из моей кровати.
– Держи, – сказал он, протягивая мне маленький бумажный сверток.
Я развернул бумагу. Внутри было несколько небольших кусочков металла и две пули.
– Что это?
– Из тебя достал.
– Ну и выбросил бы. На что они мне? Говоришь, прошло шесть дней? Белых остановили?
– Конечно. Иначе ты здесь не лежал бы.
– А почему в отдельной комнате?
– Это моя комната. Ты бредил на всеобщем. Местным незачем это слушать. Я сказал, что за тобой особый присмотр нужен.
– Понятно. А…
– Вещи твои здесь.
– Отлично! Там есть бутылка с черной жидкостью?
– Эта?
Он вытащил из того же ящика мой орочий эликсир, который я оставил настаиваться, да так и не успел попробовать, что получилось.
– Эта, – сказал я, аккуратно вытаскивая пробку. – Проверим…
Судя по тому, как маг сморщился и как он замахал перед лицом рукой, зелье настоялось как нельзя лучше. Я сделал маленький глоток. По телу заструилось приятное тепло. Вот оно – лучшее обезболивающее! А еще он кровь останавливает. Не выхлебай я бутылочку перед той схваткой в Белом Городе – вряд-ли ожил бы.