Собирание игры. Книга первая. Таинственный фьорд

Она с некоторым удивлением для себя и нечаянно вторя, машинально облизнув губы, посмотрела на Дебору другим взглядом, с другим интересом. «Эта девочка тоже меня увлекает. Опять… опять эта горячая волна, это щекочение, сладко защемило в груди… и ниже…» – подумала Алла и неожиданно нежно улыбнулась девушке.

Если бы Алёна и Дебора не смягчили ситуацию, Алла бы «дрогнула нервами, сокрушилась сердцем» да и пустила крупную, бриллиантовую слезу. Актрисе полагается иметь…, да нет, не обязательно скандальный и склочный характер, а просто… возбудимый, рефлексирующий… Ну «Чайка», одним словом: «львы, орлы… рогатые олени… пауки, молчаливые рыбы… все жизни, свершив печальный круг, угасли…». Нет, характер Аллы Максимильяновны, имевшей в жилах немецкую кровь, а следовательно, нордическую стойкость и внешнюю невозмутимость не был мечтательно-наивным. Отнюдь! Но обида невостребованности, вечно требующие и ждущие приглашения на роль глаза, глаза, жаждущие признания не могли быть всё время сухими, а губы сжатыми. Потрескается же всё от такой сухости. Нашу гордость, нашу внутреннюю, спрятанную почти в каждом небестолковом человеке гордыню, высокомерие, себялюбие так легко «лягнуть». Да походя плюнуть в чьё-то тщеславие – одно, скажу вам, удовольствие! Честолюбие, вишь, – оно ещё в почёте. С ним связанна «успешность». А вот тщеславие, гордынька – это «плохое» самолюбие! Фу! Как полезный и вредный холестерин. Особо за скромность ратуют самые хитрые, наглые и двуличные!

– Девочки наши! Зачем вам волноваться? Берегите красоту! Вот наша Владочка (она вышла даже) подумала про нас: «Странный корпоративчик..Хотя… Чего я только не насмотрелась… Нельзя ничего принимать к сердцу… И думать… Надо беречь кожу… цвет лица… Это главное!» Да-а-а-с! Дама-с! Козырная-с! И у нас с вами – мир! Чего вы испугались?! Ну – другие мы! Ну и что? Умеем мы кое-что… Да-с. Мысли читаем. Ну извините уж… Ещё раз говорю: зла вам не желаем! И не будет ничего смертельно опасного. – Воловьев был прямо-таки «сердечен». – Ну хорошо… Я Татьяне Эдвардовне объяснил перед поездкой о форме… необычности, что ли, нашего «реалити-шоу»… Нет… Никакой пошлости… Никакого видео… Вы должны нам доверять!

Наморщившейся большой лоб актрисы разгладился, опустившиеся и съёжившиеся пухлые плечи распрямились. Она взяла свой и правда первозданной чистоты платочек, с кружевами и надушенный и, несколько манерно приподняв с шеи рыжеватые вьющиеся кудри, отёрла и обмахнула взмокшие от волнения корни волос. А когда в дополнение к этому она обмахнула испарину со лба своим веером, все смогли ощутить, как приятно благоухала эта богемная дамочка и как она чистоплотна! Породистая кошечка – и всё тут!

«Не быть высокомерным, не быть заносчивым для человека науки или искусства нелегко! Принимать других, совсем не похожих на тебя. Принимать их образ мыслей, их идеи, их нравственные позиции, их мировоззренческие концепции. И без снисходительности, а как равных! Осознавать, что этот – другой, в чём-то более «высок», чем ты, и в чём-то более прав. И как разнообразна эта наша субъективная «правда». В разных ситуациях тем более. Кто судья? Кто избавит, отчистит от внешней обманчивости, избавит от примитивных наших человеческих «ловушек»? Кто убедит? Кто избавит от «пут, капканов и иллюзий»? Тем более, если принять гипотезу, что всё – иллюзия. Кому-то дано быть покаянным, смиренным, способным вывернуть себя буквально наизнанку и увидеть главное, истинное. И воскрешаться из пепла как птица Феникс. Сожжёшь вот так себя – ан и не воскреснешь вовсе!? Или не будешь понятым вовсе!».

Об этом размышлял Ростислав Всеволодович, самый старший из присутствующих туристов, петербуржец, ждавший своей очереди представления Воловьевым, казавшимся сейчас тихим, мудрым, доброжелательным другом и наставником. Но порученец ещё «не слез» с актрисы, вернувшей в своё сознание убеждение, что она здесь самая красивая и что у неё лучшее платье. В самом деле: её имя – Алла – означает «Световая колонна»! Так то!

– Ваши роли в Пермском театре, особенно в инсценировках по Ибсену – очень хороши! Вы действительно очень талантливы, Алла Максимильяновна! Вы заслужили наше пристальное внимание. Но вашему уральскому зрителю психологизм и отчуждение норвежца Ибсена, да и других скандинавов с их темой «разжижения мозга» не близки. Им даже «деперсняк» Достоевского и Чехова чужд! Людям-потребителям хочется «хавать» простенькое. Не желают они, чтобы их «распяли» ни на сцене, ни в зрительном зале! И вы умница, что начали работу в Филармонии. В вашей Перми прекрасный органный зал. Камерная обстановка. И чтение (декламация, игра) Ибсена, Стриндберга, Чехова и Бернарда Шоу в музыкальном сопровождении – великолепная находка! Это – ваше! Ваше здоровье!

Распорядитель сделал паузу, чтобы присутствующие могли выпить очередной тост и закусить. Затем продолжил:

– И, наконец, наш новый Чехов, Ибсен и Стриндберг, наш многоуважаемый драматург Ростислав Всеволодович. Вполне успешный писатель! Его пьесы лет двадцать назад шли по всей России! По его сценарию снят фильм о Рюриках. Интереснейший! Спорный. Мысль, что Рюрики – славяне, ярлы из скандинавского племени древних «русов» нам импонирует. Но история – тонкая, сложная, политизированная вещь. И мы с вами ещё вернёмся к творческим проектам… вашей компании. Но сейчас о другом… Вот кто может (и хочет!) написать Большую пьесу! Я не зря сказал: «Новый Чехов и Ибсен». Вот чья душа, чей ум созвучны нашему «северному» психоанализу, кто может и расплавить и разжечь мозги людей. Вот кто Судья себе! Вот кто «во всём хочет дойти до самой сути, в работе, в поисках пути, в сердечной смуте, до сущности протёкших дней, до их причины, до оснований…».

Да, «поиск и смута» привычно гнездились в опущенных уголках губ этого человека. Набрякшие веки могли свидетельствовать о возрасте и, конечно, о болячках уже пожилого человека. Но в случае с «успешным» Ростиславом Всеволодовичем всё было печальней. Он-то не считал себя «успешным», он считал себя «заблудшим» и не рискующим так обнажить совесть, так написать о «другой стороне», чтобы хоть чуть ослабла эта «петля сомнений», чтобы хоть какой-то свет появился «в конце тоннеля». Его страх был трусостью перед непознаваемым, невыразимым. И был ещё страх попроще, и трусость попроще… перед чем-то внешним, что (кто?) придёт и накажет… Уже наказывает… Кто он, этот внешний, Иной?

– У-у-у! Мы заканчиваем знакомство… Пора! Мы же на балу! – порученец как-то засуетился, посмотрев на часы – Следующая часть бала, (нет, не танцы пока, депутат вы наш вальсирующий), мы назовём её «Бал сорванных масок», даже сколотых. Ха-ха! – лицо герра Витольда вновь стало ядовитым, голос завибрировал опасностью и провокацией – «Да и нет не говорите… Вы поедете на бал?». Не слышу возгласов радости и аплодисментов… А,… ладно… – и он развернулся к сидящей по правую руку от него Татьяне Эдвардовне – Любезнейшая наша фрау Лучевая! Я бы хотел далее побеседовать с моими подопечными наедине… э-э… посекретничать…

– Да, да, господин Витольд. Я помню уговор. – спокойно отреагировала несколько уставшая гид.

– Но вам – уполномоченный с рожицей флиртующего факира (маской!) достал из кармана невероятной красоты кольцо и ловко надел на пальчик растерявшейся дамочке. – О! Пр-р-релестно! Ваше… ваше… Отдохните! Погуляйте!

– Да…, спасибо! Но… что же это…, это же рубин?

– Рубин-с! Лучистый как вы! За вашу аккуратность-с! Не спорьте… Это для нас пустячок… а вам, труженице, к началу учебного года хочется ведь закончить методичку… Вы и с собой бумаги взяли… ха. И мы будем ждать… Почитаем… Интересненько! Темочка-то «Мироощущение Эдварда Мунка. Евангелие от мастера». И ещё мы вам приятный сюрпризец приготовили…

– Вам бы в разведку… – смутилась Татьяна.

– Я и так в разведке!

– А я почему-то не люблю экспрессионитсов… Тревога от них… Голова от их «Крика» болит… Извините… – тихо, сама себе, проговорила Деби-Даша.

– Всё, всё! Ве?сна, девочка, привезите, пожалуйста, чайный стол и вино с закусочками в музыкальный салон. Мы там поиграем-с! В салон! В салон, друзья мои!

Глава 3. «Рулеточка грешков-с»

Подопечные Валовьева отдыхали в кают-компании. Отдыхали? А экспрессия? А «Крик» Мунка? Герр распорядитель дал-таки настройчик! И будет сейчас продолжение… Спектакля? Театр абсурда? Реалити-шоу?

Ещё какое!

Алёна наигрывала на пианино какое-то лёгкое попурри из классики. Виктор Семёнович вальяжно расположился рядом в кресле, поставив себе на подлокотники и пианистке на край инструмента коктейли. Он «типа» знал толк в подобных «салонных» мизансценах. Ещё ему хотелось (раз уж его не отметили дарованиями) продемонстрировать (перед дамами в особенности) широту души (кошельком толстым раздутую) и понимание новых духовных ценностей – красиво жить! «Эпикур» да и только! Только не трезвый настолько, что мог претендовать, пожалуй, лишь на среднего российского сибарита из «средненькой» полосы России. «Чем богаты – тем и рады!». Чё ужо…

Режиссёр тоже не изменял своей любимой мизансцене сидеть обособленно. Он занял позицию у окна и тоже поставил на подоконник бокал. Но не коктейля. Его мятежный дух требовал виски и содовой. Не меньше! По-прежнему хмуро он смотрел на панораму моря, сейчас мощным своим спокойствием раздражающего этого «человека с вечной занозой в душе». Всё-то ему не так! Хотя, постойте-ка… О,… да он поглядывает на милашку Деби! И взгляды эти «смахивают» на стрелы Амура. Мужские стрелы. И Деби стреляет глазками в его сторону. Женские востренькие стрелочки. И мысли её сейчас маленькие, в её росточек. «Отчего я не сделала причёску… хоть «паж», хоть «сессон», а то всё «гарсон», да «гаврош»… Зря ты, добрая душа, беспокоишься. Стрелы Амура целятся в сердце. Что им твоя причёска. Только твоё золотое сердце!

– Чего этот Варфоломеич нас тут держит – злился Владислав – Пропустим и «капитанский коктейль» и концертную программу… И танцы… в конце концов – он неуверенно посмотрел на художницу. Та ответила лёгкой соглашающейся улыбкой.

– Да ладно… Успеем… Ночь-то длинная – отозвался репликой бодрый депутат.

– Ага! Варфоломеевская… ночь! От Варфоломеича… – парировал «вредный» мастер представлений.

На минуту все тревожно «ушли в себя».

И тогда Алёна Игоревна вскинула руки над клавишами и «сломала» тягостную паузу оптимистической песенкой «Жил отважный капитан». Затем «слабала» песенку о «весёлом ветре». Алла от души ей подпевала!

Из-за пианино, словно «чёрт из табакерки», точно леший из-за трухлявого пня, материализовался проводник.

– Поёте? Молодцы! Да-с, скоро занесёт нас вольный ветер странствий… «обшарим и мы моря и горы», узнаем про «глубокие тайны морей»… – по обыкновению интригующими фразочками заговорил он.

– Давай, Варфоломеич, выпьем с тобой! – совсем уже выпадая из реальности, предложил бизнесмен Викто?р.

– Он пьёт по большей части кровь… грешников… – буркнул Владислав.

– Где-то так! А где-то не так! А про грешки – хорошо! Сами-с, сами-с вы пьёте свою кровь и вообще пьёте… Пьяненькие вы-с оба! Я же просил уже воздержаться вас, всенародный наш, неприкасаемый, ха. И вам, ворчун больших и малых сцен… Ха! Ох и сценки вам приснятся сегодня…, ха, «варфоломеевской» ночью: и «капитан, что оттрахал много стран» и «весёлый ветер под юбчонками»… Пардон-те! Эр-р-ротический «капитанский коктейль». «А ну-ка, дай нам на пропой, весёлый ветер, весёлый ветер, весёлый ветер…». Эх, помилуй мя Тролль наш пузатенький… – «уполномоченный по снам» вытащил из-за пианино какую-то штуковину. Тяжёленькую.

– То же мне «распорядитель»… Мерки нам тут назначает… распоряжается… – Владислав вновь наполнил стакан классическим американским бурбоном (ему нравился именно кукурузный виски), почти пренебрегая «содовой». – Маски он будет скалывать!

– Да-с! Тяжёленькое-с! Тяжёленькое-с спасение кое-кого ожидает! Но сначала эту вот тяжёленькую рулеточку мою-с нужно приспособить… хо-хо-хо… – Витольд Варфоломеевич разложил на ломберном столике ту «рулетку», складную, керамическую на стальной тонкой «подошве», что принёс с собой.

– Прошу поближе, вокруг… вот семь секторов… А я тут сбочку, восьмым. Крупье-с!

«Рулетка» оказалась копией известной картины.

– «Семь смертных грехов и Четыре последние вещи» Иеронима Босха – воскликнула художник – А где?… Где четыре?… и почему нет «чревоугодия»?… А… вот… заменили на «трусость». Правильно! Люди живут своими страхами и «заедают» их! Отсюда и обжорство… Чаще всего.

– Умница! И всё вы здесь – достойные люди! И мы эти Четыре последние вещи убрали. Это же Смерть, Страшный Суд, Ад и Рай. Ха! Уж больно наивно и упрощённо-с!

– Да не буду я в вашу эту хр… играть! – в очередной раз волчонком огрызнулся режиссёр, уронил свой бокал, разбившийся несколькими крупными осколками.

– Извините-с! – в голосе «проводника» послышалось холодное пение режущей бритвы – Извольте уйти! За борт, хе-хе, мы вас не выбросим, но за отказ участвовать в Игре Приглашённыхон вас должен будет наказать. «Страшный суд» – то всегда есть! Не хотите быть судьёй себе – будет вам судья и Суд! Вас придётся превратить. В другое тело… Грешки оставить… а судьбу… нейтрализовать. Нужен седьмой. Да-с! Я – при исполнении, я – всего лишь порученец.

– Ну чего ты, Варфоломеич! – замямлил, заступаясь и заминая инцидент бизнесмен – Давайте, пацаны, в «бутылочку» лучше поиграем! И девчонкам нашим скучать не дадим. Зря Татьяну-то ты спровадил…, приятная дамочка…, аккуратненькая.

«Варфоломеич» даже не ответил, а только прожёг (сквозь очёчки свои зелёненькие умеет, гад!) не блещущего умом, расшалившегося депутата презрением. «Кто хочет – тот добьётся, кто хочет – тот напьётся» – подумал лишь.

– Я умоляю вас! – буквально взмолилась Дебора – Простите его!

Она подбежала к Владиславу Фёдоровичу. Тот, пытался подобрать осколки, поранил руку. И эта милосердная девчушка взяла в свои руки его окровавленную руку, поднесла её к своим губам. На губе остался кровавый след.

– Извините… Что вы так волнуетесь за меня…, извините… – режиссёр благодарно смотрел в распахнутые влажные глаза Деби. – На вас моя… – он аккуратно взял у подбежавшей Алёны платочек и нежно отёр кровь. Его глаза стали ясными.

Просить прощения у Воловьева он не собирался.

И Витольд Варфоломеевич не спешил остыть от вспышки гнева. Он с завистью, зло смотрел как Алёна обматывала платком рану на пальце Владислава. Но на Алёну тот не смотрел. Повторял:

– Спасибо, Алёна Игоревна… Не стоит – а смотрел на Деби. Не отрываясь, словно нашёл что-то очень важное для себя.