fb:заметки в метро

fb:заметки в метро
Игорь Викторович Север

Плотно заполненные мясом джинсы торчали из кожаного картуза, козырек кепки практически закрывал вздернутое наглостью с выпуклыми пустотами глаз лицо.

Игорь Север

fb:заметки в метро

20 килограммовый кот спит в будке, его храп мешает мне, железная дверца на клетке в такт скрипит и шатается и вот-вот оторвется, он всегда спит и храпит, клочья шерсти вылетают сорванные дыханием и вибрацией.

Черная, в форме перевернутого горшка кепка с лого «армани» натянута на пол лица, черный пальто-картуз, короткие рукава с торчащими красными руками краба, кувалдоподобные кулаки напряженно сжаты, прямой пробор нарочито прилизан к узкому лбу, бугры надбровных дуг с мелкими невзрачными глазами сверлили всех вокруг.

Много раз проходил вдоль этого забора и только сейчас заметил потайную дверцу в бетонной стене, в темном выступе облепленный известью черный звонок с кривой надписью у кнопки-»зво-ног».

На здании ряд вывесок- мед для пчеловодов, зачем?, парикмахерская, пикантный шопинг для взрослых, автосалон Фараон, далее мясо и рыба, может здесь скрыт смысл, каббала? Еще загадочней, указатель-компьютеры, под ним еще надпись-сауна, баня и ритуальные услуги.

Перешагнул впопыхах через лужу, в ней плавала затоптанная картонная табличка с надписью шариковой ручкой-дайте на покушать…

Продолжают удивлять свойства человеческого глаза, он прекрасно различает цвета и малейшие оттенки, он фиксирует бесчисленные формы и поверхности, он реагирует на яркость и нервные импульсы ужаса или восторга, но что более поразительно, так его способность отличать мертвое от живого.

Лучшие натурщицы-это картинки из Плейбоя. В пятницу купил у выхода из метро журнал, на меня сверкнула глазами бабуля в каракуле-и в укор, громко потребовала у продавца – а, мне альбом Джотто…

Громадная девица, в штампе-коробки для зубных щеток, кожа куртки с пузырьками пота на поверхности изломов, полуистлевший серый и сырой рюкзак на коленях, мочалки нитей по уголкам, безнадежность.

Пустыня растет…Знак близок… Извращенная пачкотня и эстетизм. Размалевщики плоттерных распечаток, хорошо я тоже так могу, лучше Швиттерса, я кумир дегенеративного искусства, сморщенное губчатое лицо с желтой пластмассой электронной читалки в руках, клочья меха, рябой шарф, усталость.

Кабульское метро, невероятно квакающие особи сопровождали меня

повсюду, что это, невозможно понять и оценить всю пустоту этой среды,

живые мертвецы в суете прихотей, отчетливо вплоть до мельчайших

деталей вижу картины своего детства, двор на Кавказе, голос любимой

бабули, траву и щербинки и трещинки на стене дома, возможно ли

переместиться во времени, кажется что да.

Дизайн и любование, это уже психоз,

все загнано в стереотипы толпы, крошечные головы в вязаном

непотребстве, мощный зад с оттопыреными корневищами клетчатого пальто

пролетарского модника. Боюсь этих людей. В клубах снега у выхода

раскачивается и мычит-ремонт кальянов, на столбе свежие листки

приказы о последней распродаже конфиската из новой коллекции.

Во всем

прикольный подход, в фото-исключительно жалкий комизм или мармелад

эротики, отвратное манипулирование обьектами и смыслом, гнусный

подтекст и акцентирование мысли в другом противоестественном ракрусе,

скучный и монотонно изжеванный прием.

Бледно-фиолетовое лицо

дебила, с трудом говорило что-то и ворчало, хамизация хамов.

Исчезли юмор и ирония, последний признак еще тлеющей духовной жизни,

мертвый рационализм, косный просчет, гогот уродливых баб.

Осел любит лакомится ферулой, но для других животных она-страшный яд, от которого они неминуемо погибнут, пора покупать мои картины. Зачем ослу салат , если достаточно чертополоха.

Желатиновое кокетство утомляет, в духе-что вижу, то и говорю, гладенько, стройно, прилично, волосики, ноготки, тельце без полотенца, даже если и читает, сплошь дрянь и пошлость. Это и хорошо, не думай, все уже решено, ты внутри мегамашины, степень осознания своего бессилия не зависит от ума, он тоже проводник и инструмент мегамашины.

Смелость, однако состоит в том, чтобы скорее уж убежать, а не жить спокойно и лицемерно в ложных убежищах. Они ничего не знают о том неимоверном крушении, к которому они, в самозабвении, приближаются в монотонном гуле своих все ускоряющихся шагов…(Ж.Д, Ф.Г.)

Полутораметровая тетка, втиснулась и смяла внешний ряд в вагоне, она полностью состояла из мешков с песком, намертво ввинченных в друг друга, кепка крышка бочки венчала рыжее лицо уличного работника, некоторые в меховых шубах, измором брали окружающих.

Токубецу кенинся-специальный трактор. Практически полностью седой, с увлечением читая техническую дребедень в журнале, брови электрощетками скребут золотые крючки оправы, болотная тина куртки, в ляпах и патине древностей, механика руки извлекает из нагрудного кармана-щели, комок изношенного клетчатого платка, мнет и комкает снова в щель.

Много злых и тупых женских лиц, вблизи жуть, надзирательница из лагеря смерти, в тканевом саркофаге, с жестяными пряжками соцреализма, в колодцах глазниц колеблются матовые шарики, упорство и кошмар, все неожиданно осветилось смыслом.

Рядом тридцатилетняя девица, в роговых очках, строчит заполняя хаос квадратиков, кольца нет, отчаянье.

Телочки, телочки, мокрые телочки-громкая музыка из припаркованой

тонированой машины. Безлюдье, очень точно сказано, приехав в Москву,

из далекого северного скита, где и послушников то всего несколько, а

до ближайшей деревни часа два езды на горемычном автобусе, походив по

улицам этого города, оставил один комментарий-безлюдье.. Выпил чаю, с

пряником, поклонился и уехал навсегда.

Металлическая змея машин,

монотонно втягивалась в город, колба бабки исхлестанная надписью

метрорекламы, суетилась, в круговерти людей, расшвыривая вялые листы