Повелитель четверга. Записки эмигранта

Голый мужчина, стоящий на коленях, заткнул уши руками, плакал, плевался, раскачивался из стороны в сторону и повторял: «Не убивайте, братцы, не убивайте, рубашку возьмите, брюки, кошелек… жены-страдалицы ради…»

Мы не знали, что делать, продолжать комедию было глупо и жестоко.

И тут Боренька не растерялся. Перестал выть, посмотрел на свои наручные часы с будильником, и сказал будничным тоном: «Двадцать минут второго. Ребята, пошли назад, с него хватит. Видите же, психованный… А мне мать весь отдых испортит, если я после двух приду».

Мы не возражали, наоборот, были благодарны, развернулись и уже были готовы ретироваться, но тут неожиданно услышали тихий смех и хихиканье.

Смеялся голый человек, стоящий на коленях на лесной тропинке перед кучей трепья. Глумливо хихикал. Ничего он не боялся. И психованным не был. И мольбы его были мерзким притворством.

Мы как зачарованные смотрели на него. А он, насмеявшись вдоволь, встал, растопырил ноги, ничуть не стесняясь, поднял и распростер свои костлявые руки. Стал похож на букву «х». И начал медленно расти. И рос, рос…

Тут мы впервые увидели его лицо в зеленоватом лунном свете. Оно не было человеческим. Оборотень? И его тело – было не человеческим телом, а только его имитацией, под пятнистой кожей как будто ползали змеи…

Существо это стонало и корчилось как надуваемая снизу сильным вентилятором фигура из полиэтилена.

…

Мне было очень страшно, а Бореньке и Володе-Чайнику видимо нет. Или в них проснулся охотничий инстинкт? Не знаю. Не сговариваясь, они решили атаковать оборотня.

Чайник ударил его теннисной ракеткой. А Боренька метнул в него свой трезубец. Хотел его продырявить.

В тот момент, когда ракетка и трезубец коснулись кожи оборотня, все вокруг нас изменилось.

Кто-то в один миг сменил декорации. И включил свет.

Пропало кладбище, пропал лес. Могилы, деревья, тени…

Володя, Боренька, Цапля и я сидели по-турецки на пластиковом полу чистой и хорошо освещенной комнаты. Комнаты без мебели, без дверей и без окон. И без видимого источника света.

– Где это мы?  – спросила дрожащим шепотом Цапля.

– Где, где, в нигде,  – ответил всезнающий Боренька.  – В пространстве зеро.

– Это что еще за дребедень?

Боренька ударился в объяснения. Использовал понятия, взятые из учебников по термодинамике и квантовой механике. Я ничего не понял, кроме того, что в нашей жизни что-то пошло наперекосяк.

Боренька предполагал, что из этого «пространства зеро» можно при желании попасть в любую точку мира.

– Понимаете, то, что мы увидели на кладбище – это не чудовище, а инопланетянин. А эта «комната», где мы сейчас сидим,  – это его транспортное средство. Не ракета, а пространство зеро. Технология будущего.

– Инопланетянин? Какой мерзкий. Боюсь, никуда это дурацкое пространство нас не переместит. Пупок развяжется. И вообще, никакое это не пространство. И не комната.

– А где, по-твоему мы находимся?

– А черт знает где. Похоже, мы все под гипнозом и нам все это кажется. И комната эта и оборотень на кладбище. А на самом деле – мы валяемся в лопухах. Пьяные или дурные.

– Кто же нас загипнотизировал?

– Леший его знает. Может быть, этот дядька с сумкой. Никто не знает, что в другом человеке кроется. Может, он Мессинг?

– Зачем спорить о том, что легко проверить?  – сказал Чайник и произнес громко и отчетливо, явно обращаясь не к нам:

– Прошу перенести нас в Нью-Йорк, в Музей Метрополитен.

Губа не дура. В Нью-Йорк!

Будь моя воля, я попросил бы перенести меня в нашу комнату в Доме отдыха. Боялся, что бабушка не спит и беспокоится обо мне. У нее мог начаться приступ астмы. Но сказанного не воротишь. Кто-то явно услышал и понял слова Володи. Нашу комнату и нас вместе с ней несколько раз встряхнуло. Потом завертело. А затем… нас с огромной скоростью потащила куда-то неведомая сила. На Луну или в преисподнюю.

Я зажмурил глаза.

А когда я их открыл…

Я и мои друзья находились в большом зале с средневековыми христианскими скульптурами и картинами на стенах.

Неужели мы действительно в Нью-Йорке, в музее? Трудно было понять. Жалюзи на окнах были опущены.

Что-то было однако не так. Мы не сразу поняли, что…

Тут, в этом зале, полном предметов искусства, мы не были людьми. Наши души и сознание были вложены (как ручки и карандаши – в школьные пеналы) в деревянные скульптуры. Мы видели все вокруг деревянными глазами, мы могли телепатически общаться друг с другом, но не могли пошевелить и пальцем или хотя бы моргнуть.

Занесло нас в скульптурную группу «Поклонение волхвов».

Володя-Чайник оказался в молодом золотистоволосом Каспаре в красной персидской шапке. Бореньку-умного забросило в коленопреклоненного лысого старика Мельхиора с золотой чашей в руках. Я был заключен в деревянном теле чернокожего короля Эфиопии Бальтасара. Несчастная Цапля томилась в теле Богородицы.

По залу бродили посетители музея, подолгу задерживаясь у скульптур и картин. Нашу группу они тоже рассматривали долго и внимательно. Норовили потрогать. Но как только рука приближалась к деревянной плоти слишком близко – ревела сирена.

Судя по одежде и обуви, посетители музея не были советскими людьми. Говорили они между собой тихо и на разных языках, в том числе и на английском. Я понял только несколько восклицаний, вроде «какая красота» или «восхитительно».

…

Спустя какое-то время молчащая прежде Юлечка послала нам телепатический сигнал: ребята, у меня сердце в пятках, посмотрите на младенца.

– У тебя нет сердца, сестричка, как у Железного Дровосека,  – проворчал Чайник.

Я не сразу понял, зачем надо было глядеть на младенца.

Ужас продолжался. Пухленький мальчик с красивой головой и умным печальным личиком на наших глазах превращался в знакомое нам чудовище. Из его глаз, ноздрей и ушей вылезали твари, похожие на угрей. Они щерили свои зубастые пасти и щетинили черную шерсть…

На картинах вместо ангелов, апостолов и Святого Семейства – показались когтистые косматые дьяволы. У некоторых из них были крылья.

Скульптуры превращались в демонов-рептилий с пятнистой кожей.

Посетители, истово крича, покидали зал.

Мы слышали клекот, шип, визг, топот мечущихся в панике людей.

Внезапно погас свет. Звуки исчезли. Несколько мгновений мы провели в темноте и тишине.