– Всё предельно просто… Если поместить его в отверстие, которое есть у моей очаровательной шоколадницы, вы сделаете меня самым счастливым человеком в мире.
– Шоколадница сейчас у мадам, в углу, возле зажжённого камина, и раз вы так желаете, я вам сейчас её поищу.
– Не утруждай себя так, моя милая Бабетта, ведь у тебя при себе всегда есть такая же… именно та, что мне нужна сейчас… да и тебе она пригодится.
И я заставил Бабетту почувствовать прикосновение моего пальца, ласкавшего её подрагивающую плоть в том самом месте, которое мне было так необходимо в этот напряжённый момент.
– О, Господи, как приятно вы сейчас делаете мне вашей рукой!
– Как? Что? Понимаешь ли ты, что эти наши места… они сделаны один для другого, и именно от их союза рождается самое большое из всех возможных удовольствий в мире.
– Ах! Наверное, вы правы… Как нежен ваш палец… со мной происходит что-то непонятное… ах! Как это странно! И вы хотите сказать, что то, что я держу сейчас в своей руке, может дать мне больше, чем ваш пальчик?
– Я тебе гарантирую, что это будет для тебя совершенно другое ощущение… и в миллион раз приятней.
– Мне, наверное, нужно для этого его поцеловать, чтобы он до этого снизошёл? – воскликнула бедная инженю, и сразу же, не дожидаясь моего ответа, принялась покрывать мой скипетр поцелуями, в то время, как мой палец, продолжающий свой предварительный поход в основание её пещерки, довёл Бабетту до последней стадии сладострастия.
– Ах! Ах! Какое упоение, – воскликнула она, закатывая глаза и волнообразно сокращая свои бедра. – Я больше не могу этого выдержать… я умираю… Ах! Ах!… Я вся мокрая… я теку, словно родник возле моей родной деревушки.
И пока я с наслаждением созерцал воздействие этих манипуляций на её невинное и неискушённое лицо, собираясь с мыслями, как мне попробовать немедленно доставить ей более солидные ощущения, как вдруг шум, послышавшийся в коридоре, заставил меня отступить от осуществления этого намерения и отложить на другое время новый урок сладострастия для этой прелестной школьницы.
– Увидимся вечером, – сказал я Бабетте, – когда все в доме заснут, я продолжу курс твоего обучения. Надеюсь, что ты этого хочешь?
– Хочу ли я? Да я вас об этом просто умоляю!
– Только не рассказывай никому о том, что мы с тобой сейчас делали, и не забудь оставить вечером дверь в свою комнату незапертой.
– Я вас не подведу… и не забуду, обещаю.
Как только она вышла, в мою комнату вошёл месье Мелло.
– Как, ты ещё в кровати, лентяй! Вот что это такое… посылать за вами столь юных вестниц… месье больше думает о посланнице, чем о послании, которое она принесла.
– Я спал глубоким сном, так что Бабетте с большим трудом удалось меня пробудить.
– Она вас, однако, ухватила за чувствительное место.
– О чём вы говорите?
– О том, что вы, однако, неблагодарный юноша.
– Что! Как вы могли подумать, что она…?
– Я всё видел, плутишка, но благоразумно ненадолго отошёл, стараясь не быть занудой и не портить ваш праздник, после чего специально произвёл достаточно шума, чтобы вы не были неприятно удивлены моим неожиданным появлением. Малышка Бабетта, признаюсь, прелестна, и я страстно влюблён в неё со времени моего возвращения из Италии… и знайте, что я вам не позволю спокойно затолкать ваше острие, ваш наконечник в её лоно… единственно… при условии, что когда она с вашей помощью станет женщиной, вы присоедините её к нашим развлечениям.
– Тогда, – ответил я, – дайте мне одну неделю, чтобы я смог проделать с ней этот трюк и привести её к вам и вашей жене, и обещаю, что она будет чрезвычайно любезна и отзывчива на ваши ласки и нежна в вашем обществе.
– Неделя…? Ах! Господин аббат, для обучения, которым вы намереваетесь заняться с этой девушкой, такой срок слишком долог, так что извольте сделать так, чтобы после завершения будущей ночи, то, что нравится всем нам, стало общим между нами.
Мне пришлось согласиться. Во время этого разговора я спустился с кровати, одел брюки и халат, и мы вместе с месье Мелло пошли в салон, где нашли его супругу и приготовленный для нас руками Бабетты шоколад, которая, не знаю почему, бурно краснела, наполняя мою чашку. Месье Мелло, глядя на девушку, отослал её под каким-то надуманным предлогом на четверть часа, и пользуясь её отсутствием, рассказал своей жене, о чём он договорился со мной по поводу её крестницы.
– Боже, какой распутник, – воскликнула она, – Не успело всё так захватывающе начаться, и вот уже подоспела измена! Но даже не надейтесь, мой юный друг, я не буду столь любезна, как мой муж… и, одно из двух, либо я разрушу эти ваши проекты, или мои глаза будут наслаждаться вашими успехами.
– Как вы это себе представляете, чтобы в первый раз во время соития с мужчиной юная дева согласилась на такой бесстыдный вариант?
– Позвольте мне самой разрешить этот вопрос, – ответила мадам Мелло, – моя крестница вполне невинна, полностью доверяет мне, и если подвиги этой ночью не вывели из строя нашего аббата…
– Вывели из строя меня…? – возмутился я со смехом, прерывая мою госпожу, и приподняв рубашку, продемонстрировал ей моего героя во всей его славе.
– Ах! Клянусь богом… наш аббат настоящий стоик. Итак, я только что услышала, что девственности Бабетты осталось прожить не более одного часа… и, как я понимаю, мы будем присутствовать на её похоронах… по крайней мере, за мной дело не станет.
– Что ты имеешь ввиду?
– Не смущайтесь, позвольте мне самой всё организовать, и я отвечаю перед вами за успех.
Несколькими мгновениями спустя вернулась Бабетта.
– Присядьте, Бабетта, – приказала ей госпожа Мелло.
Невинное дитя колебалось, ведь ранее она никогда не удостаивалась чести сидеть в присутствии своих хозяев.
– Повинуйтесь, мне нужно сообщить вам некоторые серьёзные вещи, – приказала Бабетте госпожа Мелло серьёзным, но не грубым тоном, и девушка присела на банкетку. – Я – ваша крестная мать, и чрезвычайно сведуща в нашей религии… и поэтому не могу игнорировать того обстоятельства, что держа вас над купелью в церкви, я взяла на себе обязательство всячески вас просвещать, защищать и заботиться о вас до тех пор, пока смогу быть полезной для вас.
– Вы всегда это делали, мадам, и в благодарность…
– Я хочу продолжить… и хочу сказать, что поняла, что с возрастом возникают новые проблемы, в разрешении которых я обязана вам помочь… С недавнего времени, я думаю, вы заметили, что ваша грудь округляется.
– Мадам, я в этом не виновата.
– А я вас в этом и не упрекаю, но необходимо, чтобы я увидела, в каком она состоянии пребывает сейчас.
Бедняжка Бабетта покраснела после этих слов.
– Аббат, – продолжила госпожа Мелло, – расшнуруйте корсет мадемуазель Бабетты. Поскольку вы будете её духовником, было бы хорошо, если бы вы сами оказали ей помощь, в которой она может нуждаться.
Я счёл своим долгом повиноваться, а малышка Бабетта пребывала в затруднении и смущении, не зная, то ли ей нужно уступить, то ли сопротивляться.
– Вы больше не ребёнок, Бабетта, – продолжила её крестная мать, – и я с вами собираюсь отныне говорить, как со взрослой девушкой… но и вы должны вести себя соответственно… вы себе не представляете, я полагаю, что я хочу сделать… и что я хочу заставить сделать вас… и это может показаться вам не совсем приемлемым. Но, кроме того, присутствие моего мужа должно вас успокоить… и, чтобы разрушить вашу застенчивость, я хочу вам показать пример.
Сказав это, мадам Мелло быстро приподняла свою юбку, обнажив на мгновение ущелье, которое мы вместе с её супругом успешно и неоднократно покоряли прошедшей ночью. Увидев это, обескураженная Бабетта не оказала мне абсолютно никакого сопротивления и позволила вытянуть из своего корсета два маленьких, едва зарождающихся, белых и твёрдых, как алебастр, шара… глобуса… и я был ослеплён их великолепием.
– Они прекрасны, – произнесла мадам Мелло, нежно и легко дотрагиваясь до них, – и чрезвычайно волнительны, а кроме того убедительно свидетельствуют о том, что всю прелесть твоего тела должны подтвердить и все остальные его части, в чём все мы должны убедиться. У вас ведь ещё совсем недавно, буквально пару лет тому назад, не было ни одного волосика нигде… ни одной шелковистой прядки… там… ниже вашего бюста… не могли бы вы показать, а как там сейчас?
– Мадам…?
– Итак?
– Не ругайте меня, эти мои слова вылетели из моего рта лишь потому, что я не осмеливаюсь сделать это.