Его величество и верность до притворства

– Так это вы тот самый виконт Трофим? – остановившись у дверей, без всяких косых взглядов, а так сразу напрямую глядя на виконта, спросил Генрих. Ну а этот, однозначно с двойным дном вопрос Генриха, заставляет виконта Трофима заволноваться и с подозрением воззриться на Генриха.

«Что он имел в виду, не просто вопрошая, а скорей утвердительно заявляя, что я тот самый виконт, – судорожно принялся соображать виконт Трофим. – Он что, хочет, чтобы я сам, собственномысленно задумался и в результате всего этого вольнодумствования, взял и, перестав верить в себя, засомневался в себе. – Начал закипать виконт. – И, в конце концов, растерявшись, сам очернил себя, а этот Генрих тем временем будет не при делах стоять в стороне. Нет уж, не на того он напал, и я никому не дам такой возможности посмеяться надо мной». – Сжав, что есть силы рукоятку шпаги, виконт Трофим заодно сдвинул свои брови и, бросив на Генриха взгляд вызова, грозно заявил:

– Сударь. Извольте объясниться.

– Я наслышан о вас, как об одном из храбрейших рыцарей королевства. – Заговорил Генрих, с первых же своих слов добившись ослабления хватки руки виконта Трофима, который, будучи не привычен к таким достойным выражениям в свой адрес, даже несколько растерялся и проникся верой к Генриху. Ведь когда человек говорит истинную, а не горькую (что есть две больших разницы) правду, то это всегда располагает его к вам. – А я всегда питал уважение к столь достойным сынам государства. – Генрих сделал внимательную паузу, для того чтобы виконт Трофим проникся пониманием к нему и к чему ведётся этот разговор. И как только Генрих решил, что время паузы достигло той размерности, когда выход за его пределы уже будет означать его дерзость по отношению к умственному развитию виконта, которому и этого времени должно было хватить для того чтобы понять то, что в нём нуждаются, то он сказал:

– Я хотел бы, чтобы вы заняли своё достойное место рядом со мной.

Ну а виконт Трофим сегодня уж точно можно было сказать, что не первый день находился при дворе, и знал к чему обязывают подобные предложения, в которых ему больше всего не нравилось то, что они обязывают, а вот то, что они дают, ему как раз нравилось, решил не спешить с ответом, а быстро задуматься. Ведь тут нужно было обладать большой прозорливостью, чтобы понять какой лучше дать ответ Генриху, который, как и все те, кто выступает с такими предложениями, является натурой обидчивой и стоит только сказать ему слово нет, как уже ты становишься ему кровным врагом. И теперь уже положение врага обязывает тебя ждать от Генриха различных колюще-режущих предложений из подворотни. Но виконт Трофим не из пугливого десятка и уже одно то, что его ждёт опасность, как раз подстёгивает виконта. К тому же он, как очень верно заметил Генрих, один из храбрейших рыцарей и поэтому виконт, даже не собирается прятаться за придворным этикетом и напрямую спрашивает Генриха:

– Если вам нужна моя шпага, то так прямо и скажите.

– Я нуждаюсь в ней. – Уловив прямоту виконта, Генрих не стал прибегать к словесным ухищрениям и так же прямо ответил ему.

– Я вас понял и прежде чем я дам вам окончательный ответ, я бы хотел знать, с чем связана эта моя востребованность – дело вашей чести или здесь замешана честь прекрасной незнакомки. – С ударением на последнюю фразу, сказал виконт Трофим, явно отдавая предпочтение тому, чтобы в этом деле была замешана её, а не Генриха честь.

– Виконт! – возмутившись такими предположениями виконта, повысив свой голос, сказал Генрих, как бы показывая виконту, что когда речь идёт о женской чести, то ему помощники в этом деле не только не нужны, но и скорее мешают. Правда Генрих тут же, видимо, вспомнив, что всё же он сам выступил зачинателем разговора, да и к тому же, и виконт в своём предположении, в общем-то, был скорее точен, нежели нет, собрался и, оставив свой пыл, ровным голосом сказал. – Я не имею права, при таких за её спиной обстоятельствах, озвучивать её благословенное имя вслух, но вот дать вам понять, на ком остановился мой восторженный взгляд, то я, пожалуй, могу себе это позволить.

– Что ж, я вас прекрасно понимаю и готов, если мои обременённости меня не задержат, поспособствовать вам в любом вашем деле. – Уклончиво заявил виконт Трофим, в тоже время уклончиво-неуклончиво глядя на два висящих на поясе Генриха внушительного вида кошеля. Ну а Генрих, как большой мастер понимания всех этих косых взглядов и связанных с ними обременений, как всякий мот, конечно, не умеет скупиться, и внушающим уважение жестом, с лёгкостью снимает с пояса один из кошелей и бросает его уже в выставленную виконтом Трофимом руку. После чего виконт, чтобы показать Генриху насколько он умел и резок, быстрым манёвром прячет кошель у себя в глубине камзола и своей улыбкой показывает свою готовность, отложив все свои заботы на потом, пойти за Генрихом хоть на край света.

Ну а раз понимание, до степени полноты чувств и карманов достигнуто, то дело начинает не просто спориться, а скорей, без всяких на то возражений, вначале вкладываться в уши идущему рядом с Генрихом виконту Трофиму, а затем по достижению ими входных дверей в большой зал Лувра, уже как ранее говорил Генрих, через намёкливое им кивание в сторону сидящих в первых рядах женских лиц, указываться на них виконту.

– Виконт, обратите своё внимание на четвёртый, считая от сцены ряд. – Сказал Генрих, бросив свой взгляд на левое крыло зрительного зала.

– Обратил. – Ответил виконт, проследовав своим взглядом вслед за Генрихом.

– Вам надеюсь, известна герцогиня ля Манж. – Сказал Генрих. Отчего, в один взгляд побледневший при виде герцогини виконт Трофим, явно не ожидая от Генриха таких падений нравов и определённой подлости к нему (о таких страшных вещах нужно предупреждать заранее; ведь виконт, давая своё согласие на предложение Генриха, почти что не глядя, само собой рассчитывал на то, что за этим не глядя, будет стоять прекрасная баронесса или графиня, но ни в коем случае старая и как смерть страшная герцогиня; а виконт, может быть, пить завязал) сразу же упал в сердце и погрузился в мрачную меланхолию, а также в горестные мысли: «Так это были деньги герцогини!».

– Виконт. Вы меня слышите. – Слегка повысив голос, попытался его привести в чувство Генрих, который с одной стороны, совершенно не заметил того, до чего довели его слова виконта, но в тоже время заметил, что виконт почему-то застыл в одном немигающем положении.

– Да-да. – Очнувшись от своих мрачных мыслей, проговорил виконт.

– А известна ли вам герцогиня де Шабер? – вновь задался вопросом Генрих. На что следует новый приступ паники у мертвенно бледного виконта.

«Час от часу не легче». – Еле удерживается на ногах виконт Трофим, которого ещё в детстве пугали герцогиней де Шабер, которая своим не просто, а очень здоровым телом, внушала ужас всем придворным ногам королевства. И, наверное, не было во дворце никого, кому бы герцогиня не отдавив ноги, не отправила на больничную койку, правда, за исключением королевских лиц, до которых в целях безопасности, с большим трудом не допускалась герцогиня де Шабер – головная боль главного камердинера короля и по совместительству её супруга. Что вдвойне усложняло задачу герцога де Шабера, которому цыганка нагадала, что его падение в королевскую немилость, будет вызвана взлётом по карьерной лестнице его супруги. И, конечно, герцог де Шабер догадывался о каком взлёте шла речь, и поэтому жёстко контролировал каждый шаг своей внушительной супруги, отчего он даже стал объектом шуток и недоумений, связанных с его ограничивающим всякий доступ к его супруге поведением.

– Герцог де Шабер определённо умом сдвинулся, раз считает, что на его герцогиню кто-то ещё может посмотреть с вожделением или позариться. – Плевались в своих высказываниях в спину герцогини и герцога де Шабер, придворные знатоки амуров.

– И не говори. Шагу ей не даёт вступить без своего сопровождения. Тьфу. До чего же всё-таки тошно на это смотреть. – Самоотверженно отплёвывались в ответ мастера церемоний и придворных сплетен.

«Он что, хочет таким хитроумным способом заманить меня в ловушку – в совместные объятия старой герцогини ля Манж и толстой герцогини де Шабер». – У виконта Трофима от всех этих злокачественных для ума представлений без одежных видов герцогинь, не то чтобы только закружилась голова, а вместе с умопомрачением к горлу подступила тошнота, которая определённо начала настаивать именно собою на ответе Генриху. И только вовремя сказанное Генрихом слово спасло его камзол и колготы с туфлями от всех этих жидких накоплений стоящих в горле виконта Трофима, которые стали следствием его слишком большой дальновидности и воображения, рождённого недоразумением или помутнением рассудка.