Живым не дамся смерти 1/2

– Только без этой вашей самодеятельности, с попытками из всего сделать каламбур. – Сделал уточнение Лаврентий, еле сдерживаясь от желания озвучить пришедший всем тута в голову каламбур насчёт этого пациента, когда о его состоянии спросят его встревоженные этим сообщением родственники. И как всем тут уверенно кажется, то фельдшер ничего с собой не сможет сделать и не устоит против того, чтобы сказать, что ваш папаша Бездыханный находится здесь в своём самом обыденном и стабильном состоянии, то есть бездыханным.

И что самое удивительное, так это то, что Лаврентий не сможет укорить фельдшера в таком его подходе к сообщению родственникам отжившего своё человека. Ведь при их самой сложной на всём белом свете профессии, где они каждый рабочий и не рабочий день ходят по краю бездны, между жизнью и смертью, заглядывая по ту сторону бытия человека, им чтобы сохранить себя, по крайней мере, в человеческом облике, нужно защитное средство, так называемый оберег. И этим оберегающим и сохраняющим их в здравом уме средством является их отличное от всех других людей чувство юмора. Которое только с виду кажется жестоким и этически невыдержанным. Но если сделать поправку на понимание специфики работы врача, то всё становится на свои места. И убитые горем родственники уже не так убиваются по вашему медицинскому взгляду, а они всего лишь слегка интригуют.

– Если у вас такая во мне неуверенность, то чё вы мне это дело поручаете, а не сами за него берётесь? – начинает возмущаться фельдшер.

– Хотя бы потому, что мне некогда. Да и лучше вас этого никто не сделает. – Отвечает Лаврентий. А вот это другое дело, судя по удовлетворённому виду фельдшера, выдвинувшегося во внутренние помещения больницы, где, наверное, находился телефон, с которого он и собирался позвонить и тем самым выполнить святой долг перед родственниками Кондратия Бездыханного, до этого момента ничего подобного и не подозревавших за своим родственником Кондратием, всегда, если честно, вызывавшим требовательного характера вопросы у своей супруги по вечерам в выходные, когда он пропадал за полночь. А вот сейчас он в один момент вдруг решил их без возврата на этот раз покинуть и при этом также без предупреждения и внятного объяснения вот такого своего странного со здравой точки зрения человека поступка (ну и что, что он сам обо всём этом не знал и всё так вышло спонтанно).

– И хуже тоже. – Уже в спину фельдшеру бросил эту фразу Лаврентий, как оказывается, не полностью искренний человек в лицо, в отличие от себя за вашей спиной. И это наводит на весьма опасные и сложные мысли Илью, на всё это посмотревшего с укором. А вот так смотреть на себя Лаврентий никому не позволит. Что он делает немедленно, принципиально посмотрев на Илью и, заявив непонимающе: Вы ещё здесь?

А Илья чего-то не понимает этого его вопрошание и что оно может значить. – А где я должен быть по вашему разумению? – уже сам вопрос Ильи звучит дерзко.

– Там. – Кивает Лаврентий в сторону выходной двери во внутренние помещения больницы. – В общем коридоре ожидания.

– Ожидания чего? – Илья продолжает демонстрировать неуёмность своего характера.

– А это как на то судьба укажет. – Смеет вот такое заявлять Лаврентий, расписываясь тем самым буквально в своей ничтожности и не в способности врача повлиять на жизнь своего пациента. И Илья даже не знает, что на это сказать, не понимая, чем он заслужил в глазах Лаврентия такое право на откровение.

– Вывел, сволочь. – Вытолкав в шею фигурально, а так-то в спину Илью в дверь, после её закрытия открылся перед медсестрой Лаврентий в том, чем Илья заслужил для себя вот такого искреннего подхода к нему себя, Лаврентия. Ну а вытолканному в общий коридор Илье ничего другого теперь не оставалось делать, как начать решать, что же дальше делать. Ждать каких-то вестей от Лаврентия, кто обязательно захочет на нём провести какие-нибудь свои мысленные эксперименты с применением своего специализированного чувства юмора, раз он сумел его так достать до рукоприкладства, либо же наладить контакт с фельдшером… – А ведь он как раз больше всего о Кондратии знает, имея в руках его документы. – Спохватился Илья, принявшись крутить головой в разные коридорные стороны, в попытке там отыскать этого столь зловредного фельдшера, сумевшего и таким образом насолить Илье.

Но ни там, ни там его не было, – а искать его, плутая по зданию больницы не очень здравая идея, – и Илья решает присесть у кабинета приёмной (нет, лучше чуть от ней подальше), чтобы посидеть успокоиться и обдумать свои дальнейшие действия здеся.

И только он присаживается на скамейку, расположенную через кабинет другой от приёмной Лаврентия, как с одной стороны коридора раздаётся шум людского движения и волнения такого, что Илья не может оставаться безучастным, и он переводит всё своё внимание в эту сторону. Где он и обнаруживает совсем скоро появление источника этого шума, а именно несколько встревоженных и запыхавшихся людей разнопланового вида – две женщины, одна молодая, а другая не такая уж молодая, и двое мужчин, один очень забористого вида, а другой более степенен и дороден.

И вся эта нервно выглядящая и взволнованная публика, не просто идёт по коридору в сторону Ильи, чем несколько его напрягла, а она ничего перед собой встречаемым не оставляет без внимания, всё вокруг разглядывает, в особой частности встречные двери, в которые она по ходу своего движения заглядывает и судя по всему тому, что эти люди демонстрируют, то они кого-то тут ищут. И как на одно мгновение при их подходе к Илье ему показалось, то и он может находиться в числе тех людей, кто будет небезынтересен для этих людей и они могут и на нём остановиться.

Но с огромным облечением для Илья сейчас же выяснилось то, что он хоть и достоин того, чтобы им могли заинтересоваться эти люди, но всё же они сюда пришли не по его душу, и они продолжили свой путь дальше. Но не настолько дальше, как уже захотелось этого Илье. А как им уже подозревалось, то до двери приёмной к доктору Лаврентию. Куда, впрочем, их всех вместе и по частям не пустили, хотя они на первом этапе, воспользовавшись внезапностью, сумели головами туда проникнуть. Но это был их временный успех и спустя практически секунды, в дверях появился доктор Лаврентий, задвинувший собой всю эту взбалмошную публику, с готовностью истерить и нервничать, если всё будет не по неё.

Но видимо врач Лаврентий всё же профессионал своего дело, хоть это так и не показалось Илье, кто, впрочем, не может быть к нему объективен, раз ему удалось в один момент поставить на место всю эту нервную публику и заставить себя слушать. И как буквально сейчас выясняется Ильёй, всё это время за ними наблюдающим, то Лаврентий всего этого послушание у этих людей добивается, надо же, за его счёт. И это не просто какие-то домыслы неприятия Ильёй доктора Лаврентия, а это следствия его наблюдения за происходящим там и в особенности за самим доктором Лаврентием, кто своими кивками в его сторону не только переводит внимание своих собеседников на Илью, а он им в нём на что-то такое указует, что начинает озадачивать не только Илью, напрягшегося в себе в готовности дать отсюда дёру, но и этих людей, принявшихся теперь нервничать в его сторону.

Чем, как и ожидалось Ильёй, очень ловко воспользовался доктор Лаврентий, незаметно покинув пределы коридора, закрывшись в своём кабинете и оставив Илью один на один с этой нервной публикой, принявшейся между собой переговариваться, с тоже время бросая свои злобные взгляды на Илью. А Илье чего-то совсем не хочется быть вот такой грушей для битья для незнакомой массы людей и он начинает собираться поскорее покинуть это своё место сиденья. Но не успевает. К нему (а к кому же ещё!) со стороны этой публики отряживается посланец – тип забористого вида. И Илья вынужден остаться сидеть на месте до разрешения вопроса к себе подхода этого типа, на кого он смотрит и ждёт его подхода.

И вот Илья немигающее не сводит своего взгляда с этого типа и тот тоже с таким же целеустремлением идёт к нему и понятно уже точно, что они между собой разойтись не могут. Что так и есть, и этот тип, сократив расстояние до Ильи до границ перехода на личности, обращается к Илье с несколько странным утверждением. – Нам сказали, что это вы. – И само собой Илья не может и не обязан понимать этого типа и то, что он имеет в виду под этим утверждением.

– Я не совсем вас понимаю. – Отвечает Илья.

– Вы тот, кто спас жизнь моему брату, Кондратию. – Делает уточнение этот тип.

– Это слишком громко сказано. – Отвечает Илья. – Я лишь оказался в нужном месте, в нужное время.

– Лучше бы вы там не оказались. – Ответил горестно так называемый брат Кондратия, покачивая головой. А вот что это сейчас было, то Илья совсем не понял. О чём он так и спросил. – Почему?

Ну а брат Кондратия, как оказывается, уже находится на своей отвлечённой волне, и он продолжает развивать свою мысль, связанную последовательно с его первым высказыванием. Впрочем, эти его размышления вслух в чём-то сообразуются с вопросом Ильи и дают на него ответ.

– Я понимаю, вы действовали не произвольно, спонтанно, отталкиваясь от своих внутренних рефлексов, заложенных в вас природой для указания на вашу человечность в отличие от какого-нибудь хищника, живущего одними инстинктами самосохранения, но вы в своих действиях не использовали то в нас, человеков, заложенное разумное начало, которое является точкой отсчёта и опоры в человеке, как определяющей его человеческую сущность, самосознательность, – а это более высокая категория определения человека, нежели его человечность, отвечающая за категории морали и нравственности, – то есть не опирались в своих решениях на информацию о человеке вами спасаемом, кто являлся гадом гадким, – здесь брат Кондратия, сделав мерзкий акцент, прямо подчеркнул своё неприятие и негативное отношение к своему брату, – и тем самым этот ваш поступок по спасению человека, только в идеальном мире может быть принят и оценён однозначно хорошо, тогда как в нашем мире, живущим далеко не по идеальным правилам и законам, где человеком ты можешь называться, но по своей сути им не являться, где действуют законы относительности обстоятельств твоего и возникшей вокруг тебя ситуации определения, ваш поступок не может так однозначно принят. И наша семья, к которой принадлежал когда-то и этот отщепенец, падла и последний негодяй Кондратий, не может принять ваш поступок как благородный и разумный. – На этом месте брат Кондратия замолчал, при этом уставившись на Илью с непонятными для него целями.

– И что мне теперь делать? – сам не зная почему, задался этим вопросом Илья.

– Вы встали на пути судьбы, вам и исправлять то, что вы натворили. – Вот такое заявляет этот брат Кондратия, судя по всему им сказанному, недалеко ушедший от Кондратия сволочи, если он и есть такой.

– Вы, наверное, шутите? – переспрашивает в ироничной, но совсем не смешной манере Илья, уже догадываясь, какой он ответ получит на этот свой вопрос. И Илья в этот раз нисколько не ошибся, и брат Кондратия полностью подтвердил его догадки.

– Даже и не думал. – Заявляет брат Кондратия своим каменным, без всяких эмоций лицом. И вот тут-то Илье в голову приходит интересная догадка, которую он тут же берёт на вооружение в разговоре с этим так и наседающим на него братом Кондратия.

– А не вы ли подталкивали судьбу для такого итогового решения с Кондратием? Уж очень скоро и в полном составе ваша семья прибыла сюда. – Не в бровь, а в глаз бьёт своим вопросом Илья брата Кондратия. Впрочем, брат Кондратия, хоть и пропустил этот удар, одёрнувшись язвительной ухмылкой, тем самым вскрыв себя, всё же он умеет держать удар. Что он и продемонстрировал своим ответом. – Кондратий был единоличным регулятором и творцом своей судьбы. А мы всего лишь были жертвой его жизненных намерений, будучи втянуты им в свои махинации с жизнью. Так что мы скорее были и сами инструментами судьбоносных решений Кондратия, нежели отдельными мозговыми центрами по итоговому решению с ним.

– Тогда получается, что и я стал жертвой многоуровневых замыслов Кондратия, вовлёкшего меня так ловко в орбиту своего влияния. И выходит, я тоже инструмент в его руках, как и вы. – Делает вот такие выводы Илья. – И вы, требуя от меня то, что требуете, тем самым идёте на поводу Кондратия, который так умело столкнул нас лбами. – Здесь Илья сделал совсем короткую паузу, чтобы дать переварить данную информацию брату Кондратия, и в самом деле почувствовавшему растерянность и расстройство личности, после чего продолжил своё обращение брата Кондратия из своего врага в свои единомышленники. – И как мне мыслится, – говорит Илья, – то было бы совсем глупо действовать по тому же, задуманному Кондратием плану, не узнав, чего в самом деле добивается Кондратий.

– А чего он может добиваться? – теперь уже брат Кондратия не совсем поймёт Илью.

– Мне это сложно сказать, не зная Кондратия как вы. – С задумчивостью говорит Илья. – Этот вопрос скорей относится к вам. Вы же знаете, в каких родах деятельности и подлости подвязывался Кондратий. Что он мог такого задумать, чтобы вас так ловко обвести вокруг пальца с покушением на свою жизнь. Это может быть его страховка от несчастного случая, где не сама страховка покрывала бы этот случай, а замешенные в нём люди, с кем у Кондратия имелись кардинальные противоречия на будущее наследование чего-то общего. – И судя по задёргавшемуся глазу брата Кондратия, то Илья своим предположением вновь попал в точку.

– Мне надо переговорить со своими родственниками. – Говорит брат Кондратия, наскоро подымаясь со скамейки, куда он присел во время разговора с Ильёй, и выдвигаясь в сторону своих заждавшихся родственников.

Ну а Илья, уже поняв, что с Кондратием всё будет хорошо, когда он находится под такой родственной опекой, чтобы значит, им не мешать заботиться о своём злобном родственнике и не мозолить им глаза собой, олицетворяющим тот самый поступок, который им все карты спутал, быстро подымается со своего места и с той же скоростью начинает уходить в противоположную от этой родственной кодлы сторону.

По выходу из больницы Илья, не оглядываясь идёт пока что прочь отсюда, а когда он минует пару кварталов и больницы уже и не найдёшь визуально, если даже назад обернёшься, то только тогда он сбавляет ход до остановки. Здесь переводит своё дыхание и неожиданно для себя начинает несдержанно смеяться, пугая и заставляя себя обходить на расстоянии прохожих, нежелающих вот так просто заражаться какой-то новой заразой, симптомом которой является спонтанный смех и ничем необусловленная радость до соплей незнакомца. Что есть большая опасность заражения новым вирусом смеха в наше время, поглощённым человеческой самоцелью собственного сбережения, где человек из-за невозможности образовать вокруг себя вакуум хотя бы того же общения (природа у него такая социально-сволочная, требуют для себя общения), всеми надуманными путями ограждает себя от контактов первой степени с другим человечеством, которое является носителем различных вирусов, этим бичом современного общества, болезненного до предела тем же предубеждением против всего вокруг себя.

А вот и подтверждение для набитого на вирусах глаза прохожего. Илья озвучивает себе в нос то, на что подводило вот такое его поведение. – Так и сбрендить можно. – Пробалтывает эту мысль Илья, прямо пугая услышавшего это прохожего, посчитавшего, что процесс сбрендивания уже давно запущен и как бы ему не попасть под жернова последствий этого умственного вначале, а затем душевного заболевания. Хотя может и наоборот, если заболевший человек не шибко умный. А так-то всем этим умственным болезням, в частности шизофренией, подвержены люди могучего склада ума и интеллектуала, где их голова от забитостью себя стольким умом и всем этим давлением на черепную коробку, само собой не выдерживает всего этого и начинает выпускать из себя пар не укладывающимся в здравое сознание поведением.

– Ладно, идти пора. – Ставит точку в этом своём отступлении от обыденных правил поведения человека на улице Илья, выдвигаясь на своё новое место работы – в колл-центр «Надежда».

ГЛАВА 8

Новые задания

И как по подходу к зданию колл-центра Ильёй выясняется, то второй приход не менее тревожен, чем первый. И если в первый раз ты опасаешься своего полного незнания происходящего под сводами колл-центра, то сейчас ты опасаешься уже другого. Правда, вот чего, то тут большой ясности для Ильи нет. Но опасение при этом присутствует на интуитивном уровне. Почему-то Илье кажется, что администрация колл-центра в лице супервайзера, вчера захваченная врасплох его неожиданным появлением, за прошедшее после вчера время сумела собраться, навести о нём справки и, выяснив, что он не тот за кого за себя выдаёт, посчитает важным, нужным и заблаговременным по его приходу его под благовидным предлогом завести в какой-нибудь отдельный кабинет и там начать колоть на предмет выяснения его личности и целей его внедрения в колл-центр.