Живым не дамся смерти 1/2

И как оно всегда и бывает, то бармену ничего пояснительного не приходит на ум, и он вынужден, продолжая всё же искать в себе ответы на эту загадку незнакомца, с покорным выражением своей действительности и бутылкой пива вернуться к барной стойке, с этим загадочным незнакомцем за ней, кто с насмешкой над барменом и над всем тем, что ему сейчас не даёт покоя, на него смотрит и ждёт от него, когда он… нет, не принесёт ему заказанную бутылку, а когда он совершит ту самую ошибку, к которой его уже подбил незнакомец с самого начала своего появления в баре.

Что между тем и бармен видит, и он от понимания этой поставленной перед ним этим типом непосильной для понимания его разума задачи, начинает в себе сбиваться и теряться. И только то, что бармен за этой барной стойкой стоит достаточно давно и не последний день, как он блаженно о себе думает, он себя и бутылку держит в руках. И бармен, больше действуя на автомате, подходит к барной стойке, ставит на неё бутылку, свободной рукой берёт открывашку, подносит её к бутылке, и… на этом месте вдруг перебивается незнакомцем.

– Не нужно её открывать. – Этим своим замечанием незнакомец пресекает задуманные барменом с бутылкой действия. И, естественно, это вызывает не полное понимание барменом заказа незнакомцем. И он его для разъяснения своего заказа переспрашивает. – Вам с собой?

– Нет. – Кратко отвечает незнакомец, не сводя своего взгляда с бармена. А бармен, явно растерявшись, начинает лезть туда, куда не предполагают лезть его должностные обязанности. Он, вдруг посчитав себя в праве интересоваться мыслительным процессом своего клиента, спрашивает его. – А тогда зачем её держать закрытой?

– Удивительные вопросы вы тут задаёте. – Усмехается незнакомец, после чего в полуоборот оборачивается в сторону зала и говорит. – Знаете, я почему-то сильно уверен в том, что здесь найдётся тот, кто будет рад лично распечатать эту бутылку. – А вот это уже прозвучало со скрытой угрозой и как предисловие к чему-то такому, что в такого рода специализированных барах было нежелательно делать и не допускалось правилами местного коммуникационного общежития, но всё равно всё это чуть ли не ежедневно случалось.

И бармен, кто здесь являлся лицом, определяющим порядок, и кто ведёт контроль за поведением посетителей, чтобы они держали себя в рамках дозволенного и приличного, сразу же захотел взять предполагаемую этим заявлением незнакомца ситуацию в собственные руки, да вот только не успел. Незнакомец в раз вырывает из его руки бутылку и с нею наперевес выходит в центр зала, чтобы отсюда сделать громогласное и заманчивое заявление, от которого не смогут отказаться, скажем так, натуры с большой верой в себя, но им вечно что-то мешает реализовать эту веру в себя и они начинают в себе сильно сомневаться и находить утешения уже не в себе (а говорить, что на дне бутылки, то это как-то неделикатно и не про них сказано будет). Впрочем, сделанное незнакомцем предложение, показалось для всех тут интересным и не таким уж и фантастичным, учитывая место и момент озвученного им предложения.

– Господа и близкие им дамы! – делает вот такое обращение к незнакомой и присутствующей здесь публике незнакомец, само собой заинтриговав по новому находящихся здесь и за своими столами людей. Кои, давайте уж будем до предела заложенной в каждом из нас фантазии честными, всякое себе сразу же вообразили, услышав эту заявку незнакомца на своё внимание к себе и к чему-то тому, проводником которого он себя решил сделать. И взять их всех в заложники своих извращённых инсинуаций понимания гнусности человеческого интеллекта и разумности – это не самая дикая фантазия, которая немедля, бл*, приходит на ум людям, заскучавшим в баре, а тут имеет место всякое, вплоть до предложения этим типом сжечь всё здесь по глупости бармена, допустившего такое развитие ситуации, и начинать нужно с самого себя, выжигая в себе приёмом внутрь огненной воды остатки разума.

Ну а если бармен всё-таки осознает своё место в этом мире деструктивности и реализации себя как личность, и начнёт возникать и ставить препоны для нас, свободных личностей, то тут ничего не поделаешь, а придётся прибегнуть к дедовским методам, и заткнуть ему пасть вот этой самой бутылкой.

И хотя пронёсшиеся в головах местной публики фантазии-разъяснения насчёт предложения незнакомца, каждая сама по себе источала большой интерес, всё-таки последнее и первое слово принадлежало незнакомцу. Так что всё внимание к нему и лучше молча, без этого прихлебательства из своих кружек.

– Любое предложение есть вопрос веры. И способность к ней есть уже вопрос реализации задуманного, заложенного через веру. А если простыми словами. То я предлагаю вам поверить в мною сказанное. И кто поверит, тому будет дано требуемое. – Делает вот такое предложение незнакомец, а другими словами, требует аванса на свои последующие действия у публики. Ну а если ещё и другими словами описать то, что он от всех тут хочет, а для этого нужно копнуть поглубже в психологию, то он принялся за манипуляцию человеческим сознанием, решив его подловить на крючок любопытства, завуалировав так своё предложение. И теперь народ, здесь всё больше простодушный и бесхитростный, чему способствует их благодушное настроение, ничего толком не понимая, но при этом закусив эту наживку в виде всех этих туманных предложений, захочет получить для себя ясности. Вот он и молчит, не возражая. Что и воспринимается незнакомцем, как желание местной публики во всём досконально разобраться и получить для себя ответы на возникшие вопросы.

– Что ж, вижу предпосылки для оказания мне доверия. – Делает вот такой вывод из ответной тишины незнакомец, – прихлебательство и звон посуды относятся к фоновой обстановке, – и, выдвинув на первый план всеобщего внимания бутылку, начинает озвучивать то, что требует от всех этих людей, добродушных в свою меру, легковерных он сильно надеется людей, доверия к сказанному.

– Меня зовут Алладин. – Представляется уж слишком удивительным именем незнакомец, явно на что-то намекая и, судя по выдвинутой им на первый план общего внимания бутылки, то скорой всего на неё, а точнее на то, что он на её счёт задумал или с помощью её надумал совершить. Что уж слишком, за кого он тут всех считает, заявляя такую немыслимую с разумной точки зрения нелепость, глупость и прямо какую-то провокацию, готовую взорвать даже самого скромного и смирившегося с собой человека. И лишь то, что это заявление предполагало такое фантастическое объяснение, всех тут сдержало и все, всё же обладая в себе каким-то изначальным здравомыслием, дали возможность этому, самозванному Алладину, пояснить, что он за всем этим своим представлением скрывает.

Хотя это только отчасти так, а по большому счёту, никого тут не волнует как там назовёшься, когда в этом месте, самых невероятных и фантастических возможностей для твоего воображения, – вот такие барные заведения, по своему прямому функционалу ближе стоят к заправке и расширения возможностей вашего мозгового центра в плане воображения и фантазии креатива, а не к распивочной, что есть фу, моветон и слишком вы, батенька, прискорбно для себя и тухло мыслите, – даже самый приобщённых к земному притяжению ум, возьмёт и дерзнёт о себе вообразить не меньше, чем о Юлии Цезаре и Наполеоне в одном своём прогрессивном лице.

И это ещё самый бюджетный вариант для этого заведения и для людей на тот момент в нём находящихся. Кого может и коснётся стороннее касательство этого длинного носа новоявленного Наполеона, решившего тут устроить для всех свой Аустерлиц и Ватерлоо, засунув все свои самые обширные начхательские на всякие приличия планы вам в кружку, – позвольте я вам надоем и потревожу, взявшись за ножку сопровождающей ваши желания дамы, – и это всё не слишком затратно для вас, умеющего усмирять вот таких нахалов одним своим грозным видом и рыком, а вот захоти какому-нибудь человеку из зала вообразить себя каким-нибудь супер-героем из настоящего, – а для этого есть все основания, он всегда себя считал пупом земли, – то тут будь готов к глобальным перестройкам своих вежливых и культурных планов на вечер. В них обязательно будут внесены изменения новоиспечённым и только что себя осознавшим бэдменом.

А вот нечего было настаивать на штрафной, а затем не выпускать из-за стола, даже по весьма важной и уважительной причине душу компании, человека оркестр и всё в том же роде такое, за кого все тут, за одним из столиков, принимали Никифера Петровича. Ну и Никифер Петрович, так сказать, пересидел на одной умственной передержке, изо всех сил и что важное, терпеливо сдерживая в себе естественные потребности, которые требуют от цивилизованного и культурного человека уединения, то есть на время отлучиться от общего веселья. Ну а товарищи по столу Никифера Петровича, как оказалось, только о себе и своём благополучии думали, не отпуская его от себя и требуя и требуя от него историй самого развлекательного и смешливого характера, рассказывать которые он такой мастер. Что он и выполнял со своей стороны, наполняя себя непомерной грустью и новыми штрафными подачами рюмок.

Что в итоге и привело к тому, что Никифер Петрович, принципиальный человек и трезвенник одновременно, – а это друг другу сильно мешает, входя в противоречие диссонансного характера, – до такой степени осложнил для себя всё, что он вдруг очнулся у каких-то необычных дверей с вывеской на ней культурного кода «Мен». Ну а так как Никифер Петрович совсем не зря назывался душой компании, у него для этого все инструменты доведения людей до мутора и смешливой истерики были, то есть он был человек в себе не промах и с не то чтобы большой, а со специфической и мало никому не покажется фантазией, то всё это получило для Нокивера Петровича новые осложнения.

И Никифер Петрович, как только обнаружил эту вывеску, то сразу всё за неё и вслед за этим и за собой понял. Эта вывеска есть для него некое знамение, дающее ему определение своей сути и связанного с этим единоначалием будущего. А так как Никифер Петрович был не самый последний человек, кто разбирается в смыслах и значениях вот таких посланий, несущих в себе определение вашего выбора, то он сразу начал соображать, чем оно для него наполнено.

– А я всё думал и гадал, почему в нашей системе правописания на кириллице, такие пути обозначаются иноземным сопровождением неопределённости, как «Мен». Что с санскрита переводится и значится, как человек. – Уперевшись озарённым открытием сознанием в эту табличку и не давая никому мимо себя спокойного прохода, начал много чего подозревать об архитекторах сегодняшней реальности Никифер Петрович, отдающий своё право на существование теориям заговоров. – А теперь мне всё открылось и стало понятно. Такое обозначение, являющееся по своей сути исходным элементом, здесь применимо для того, чтобы человек, оказавшись наедине с самим собой, – а этого можно добиться только по вот такой, естественной необходимости, – наконец-то, о себе хоть немного задумался бы, и всё-таки решил, кто он есть на самом деле такой. А как решит, то он может заполнить пробел своего обозначения, лежащий в этой прописной основе. И кто же я? – задался вопросом Никифер Петрович, и тут же ответил, покосившись на соседний вход, с более провокационной и есть тут место над чем поразмышлять табличкой на нём: «Вумен».

– Я бэдмен. – Всё про себя решив и осознав, Никифер Петрович прямиком направился туда, где это его имя для себя получит подтверждения и основания быть. И как ещё на его счёт понятно, то для этого выяснения себя в настоящем качестве далеко ходить не надо. А всё находится буквально рядом.

Но как буквально скоро и сразу выясняется бэдменом Никифером Петровичем, то за место под солнцем нужно как следует побороться, особенно тогда, когда там занято и раньше вашего пришли. А если более прямолинейными словами сказать и обозначить то, на что там, куда бэдмен Никичер Петрович направился, чтобы всем и в первую очередь себе доказать, что он именно это им задуманное может воплотить в жизнь, то он там (здесь нужно обязательно повториться, чтобы не дать заднюю), в помещении с практически с таким же «Мен» обозначением, с не большой разве что поправкой на своё отдельное выделение и восприятие мира этими тоже менами (если вначале добавить букву «и», то всё становится ясно за этим менов), но с приставкой «ву», – что она означает, то хрен его знает (то есть тот же «мен» или мем), и даже представители этой удивительной категории менов предположить себе не могут, какая ещё может быть связь между столь разными менами (а инсинуировать ситуацию заявлениями, что эта знаковая приставка есть то самое ребро, которое дало жизнь и придало значение вот такого рода мемам… тьфу менам, никому не позволим), – столкнулся с категорическим противодействием всему тому, что он себе тут с дурной головы надумал.

И представители, а если быть цинично категоричней и точней, то представительницы этого мен-ответвления, где определяющую и знаковую роль мироощущения играет именно эта «ву» погрешность, немигающий глаз Никифера Петровича на умозрительную пятую точку тут же натянули при самом мягком раскладе объяснения случившегося там с бэдменом Никифером Петровичем, и выставили его не только полным идиотом и дурнем, но и из этого помещения, куда попасть будет мало иметь в своём имени тот же мем или мен с дурной добавкой.

Так что бэдмен теперь под большим вопросом Никифер Петрович, после такого столкновения прямо противоположных взглядов на себя, будучи вынужденный пересмотреть все свои прежние взгляды на себя, – а может я не бэдмен, а кто попроще, – по выходу в общий зал вдруг наталкивается на бармена, за кем ранее не замечал вот такой креатуры в названии, а сейчас заметил и посчитал, что бармен не дурак, раз так умело использовал эту добавку к своему именованию. На что мен без квалификационного определения Никифер Петрович, смотрит с некой досадой и неудовольствием за такую ловкость бармена, забившего себе здесь право быть первым среди равных.

Что по причине наличия в Никифере Петровиче самолюбия, эгоцентризма и антагонистических замашек, вызывает опять же в Никифере Петровиче желание побиться за своё право прибавить к своему имени вот такую специальную добавку. А так как бармен добровольно не уступит свои права бармена первому встречному, то мен Никифер Петрович вынужден использовать все правомерные и неправомерные тоже методы по принуждению бармена к отставке и капитуляции. С чем, как сейчас выясняется, то не готов совершенно согласиться, что за самонадеянный бармен. Которому, видите ли, нравится его работа и он не намерен покидать это место, даже в случае угрозы его жизни со стороны Никифера Петровича, возжелавшего стать барменом, то есть таким меном, кто всегда при деле и притом любимым, и так расслабляющим человеческий интеллект, что в нём ничего не задерживается и бармен становится благодаря вот таким шпионам на доверии самым информированным человеком в округе и на округе.

И получается так, что бармен, ни один месяц эту определяющую его сознание и нравственные качества и начала приставку нося, буквально с таким самим собой сжился и Никиферову Петровичу не представляется никакой возможности его подвинуть. И Никиферу Петровичу, так отвергнутому со многих сторон, только и остаётся, как перевести свой взгляд на свой столик, с сидящей там компанией и начать крепко думать над таким своим затруднением быть хоть кем-то для окружающих его людей.

И у Никифера Петровича вышло и получилось вывести формулу прогресса, с помощью которой вставший на своё распутье и перед дальнейшим выбором себя человек, может с собой определиться, очень верно выбрав для себя специализированную приставку к имени. И Никифер Петрович, как человек прежде всего разумный, как на это указывает теория происхождения видов Дарвина, того ещё интеллектуала, – он точно эволюционировал до человека разумного, оставив в прошлом сменённую кожу и своё неандертальство, – начал применять к своим знакомым метод называемый от противного.

Так он, выбрав для себя и вообще самое противное лицо из всей компании, а так-то, конечно, физиономию, принял его за скотину бескультурную, и на этом только основании, без приведения дополнительных доводов, принялся делать из него основу всякого человека – мена. И что ожидаемо Никифером Петровичем, а для всех остальных такое к себе отношение с его стороны верх оскорбительного цинизма и одна только провокация, ему удалось на одном дурном примере разработать алгоритм нахождения человеком своего призвания. И тот тип, когда-то хороший знакомый для Никифера Петровича, а сейчас он его первый враг после того, как Никифер Петрович сумел всех тут дам убедить в том, что он (тот тип, а не он) последний тут козёл и сволочь, раз никогда не придерживается уважения к чужим тайнам и всё, всё обо всех рассказывает в художественном оформлении собственных инсинуаций.

– И мне, в конце концов, всё это надоело, и не съесть ли вам, ненавидимый мной, мало уважаемый Григорий Францевич, свой галстук. – Вот такую хрень обрушивает на всех тут скопом Никифер Петрович, и пользуясь всеобщей неразберихой, занимает самое тут мягкое и притягательное своими внешними покроями место на коленях одной статной дамы, на чьи колени одно удовольствие любоваться, а вот присесть на них, то это вообще истинное счастье. Что и получил для себя Никифер Петрович за чужой счёт, так поставив на своё никчёмное место Григория Францевича, у кого были свои виды и желания на эти колени.

И Григорий Францевич, само собой взволнован, рассержен и не желает с таким фактом распущенности нравов Никифера Петровича мириться. И, естественно, он не собирается мириться с Никифером Петровичем не цивилизационным путём, набив тому морду, а Григорий Францевич крепко так предупреждает Никифера Петровича о последствиях вот таких его амурных шагов в сторону этих коленок.

– Никифер Петрович, за приставание к чужим ногам, в области тех же коленок, – указывает на недопустимость вот такого поведения Никифера Петровича Григорий Францевич, ярый последователь цивилизационным методов разрешения конфликтов, – вас только на первых порах ожидает комфорт и удовольствие. По мере же удивления хозяйки коленок, так безвозмездно подловленной на своём добродушии, для вас, пользующегося всеми предоставленными благами и правами хозяйки коленок, растёт ответственность и к вам возникают требования объяснить, что всё это значит. И если вы будете продолжать по умолчанию себя пользоваться предоставленным в ваше пользование выгодным положением на женских коленках, то наступит тот час, когда вас оттуда сдерёт порядок в лице вызванного мною полисмена. – На этом месте Григорий Францевич, распалившийся праведным гневом и чуточку завистью при виде того благоденствия без доли сомнения, которым наполнился Никифер Петрович, обретая счастье и удовольствие на этих коленках, не хотел заканчивать эту свою отповедь, да вот только Никифер Петрович ведёт себя не так, как от него все тут ожидали. И он как будто прислушивается к советам и угрозам Григория Францевича, очень убеждающе потянувшегося за телефоном, – ясно, что звонить знакомому полисмену и жаловаться ему на Никифера Петровича, и не пойми откуда взявшегося здесь гада и ломающего тут все мои планы, – и слезает с коленок их общей знакомой, чьи коленки всегда становились центром внимания их круга общения. Где всех так сближали и одновременно друг от друга отталкивали её коленки. И о чём бы они друг с другом не разговаривали, эти коленки всегда имелись в виду.

А между тем Никифер Петрович слезает совершенно не с задними своими мыслями о мягком и тёплом прошлом, которое находилось буквально рядом с ним, а его лицо выражает присутствие там откровения, которое его сейчас посетило.

– Так вот какой алгоритм по получению для своей «мен» основы квалификационного знака. Это лучше всего выходит через действие стороннего порядка. Надо дать кому-нибудь так в рожу, чтобы он всё своё единоначалие растерял в себе. – На этой своей мысли Никифер Петрович тянется рукой в сторону бутылки с шампанским, которая и должна воплотить в жизнь его целеустремление так профессионально и как есть определиться в своей жизни.

– Извини, конечно, Григорий Францецвич, что я за твой счёт самоутверждаюсь. – Скороговоркой говорит Никифер Петрович Григорию Францевичу, преследуя сейчас одну цель – не дать успеть сообразить Григорию Францевичу насчёт заключённое в его словах посыла. – И если на то пошло, то вы за мой счёт тоже самоутвердились. И я не смог и не имею права найти самого себя… без на то ссылки на вас. – А дальше Никифер Петрович очень специфично объясняет, к чему он всё это ведёт, обрушив на голову Григорию Францевичу бутылку.

– Для полисмена у тебя голова недостаточно крепка. – Проговорил Никифер Петрович, не обращая никакого внимания на визги и крики, которые из себя источали знакомые Григория Францевича, кто тут же, после удара по своей голове бутылкой оскотинился и без всякого пояснения всех своих дальнейших действий, скатился на самое дно местных реалий, закатившись под стол, когда рухнул под этим ударом. – А ты прямо какой-то лоцмен. Выбираешь для себя странные и удивительные маршруты. А вот я, скорей всего, супермен, раз мне всё постижимо и посильно. – С этими удивительными постижениями себя и требованиями к реальности посмотрел на себя Никифер Петрович, и бл*ь, сколько можно терпеть такое надругательство над своим естеством, вырвал себя из-за контекста стола с одной интересной знакомой, в которой был лишь один, но существенный недостаток, она ни на мгновение не замолкала, и без всякого объяснения этого своего поступка, направился туда, куда надо.

И что бы там не думала его хорошая и такая говорливая знакомая, глядя ему в спину, всё не имея возможности сообразить, что это Никифера Петровича так из себя вывело, – не иначе его эгоцентризм, требующий от него демонстрации мужских поступков, – Никифер Петрович сам себе что хочет надумает, тем более сейчас, когда его озарило вдохновение. – А во мне и в самом деле есть что-то от супермена.

А кому в этом зале не приходят на ум подобные мысли, но в другом контексте подачи информации? Да всем и никому в тоже время. И это имя Алладин, ничего в себе впечатляющего не заключает. Никак гастарбайтер с ближней стройки. Кто вырвался сюда с первой получки, само собой переусердствовал в наполнении себя спиртосодержащей жидкостью, и как итог, она сыграла с ним злую шутку, подтолкнув его к вот такой публичности. И ему в общем повезло в том, что здесь люди собрались всё больше добрые и добродушные, и они, его понимая на все сто (сами что ли в своё отроческое время так не гарцевали), дают ему спокойно продолжить то, с чем он вышел на первый план собственного представления. Так что давай Абдулла и какой другой Махмуд, начинай нас тут веселить и радовать пониманием самых простых вещей в своей идейной интерпретации. Ну а если ты захочешь на наш мир посмотреть через призму философского мировоззрения, который распространён в ваших степях и там с помощью которого налаживают местную, скудную на работу и досуг жизнь, также бичуя все местные пороки, то что ж, и от этого момента самокритики никто не застрахован, и люди здесь, все подающие большие надежды и приветы, если и не много тебя разочаруют в плане не подачи милостыни и дачи в долг, то всё же выдадут авансом тебе одобрение.

И хотя кроме этих мыслей было и много других пониманий действительности со стороны этой понятливой зрительской массы, и здесь было из чего выбрать, всё же ничего из того, что было предположено насчёт Алладина, не прошло проверку настоящим.

– У меня к вам всего лишь один вопрос. – Говорит самозванец Алладин. – Что это? – Алладином задаётся этот вопрос с указанием на бутылку в его руках.

Ну а когда заданный вопрос как будто и очевидно в себе включает ответ, в общем, он сама простота, то это и начинает больше всего смущать и сбивать с правильного ответа людей, к кому обратились с этим вопросом. Им вот эта очевидность ответа на вопрос кажется какой-то ловушкой разума, под собой скрывающей более сложный ответ. Вот только как бы они не рассматривали этот вопрос со всех сторон, они ничего в нём обнаружить не могут из того, что может находится в контексте ответа на этот вопрос. И им приходится начинать искать мотивацию для вопрошающего задать этот вопрос. И в данном случае все её видят в этом, так демонстративно озвученном имени Алладина.

– Как понимаю, то это твоя лампа. – С язвительным ехидством делает вот такое заявление один тип за столом, так близко к Никиферу Петровичу сидящий за всё этим же столом, что его не то что можно было с ним спутать, а его не принять за Никифера Петровича не было никакой возможности. И при этом даже в самых обычных для такого рода мест случаях, когда ты несколько переусердствовал в деле своего отдыха, приняв во внутрь много лишнего, и области твоего мировоззрения и широта восприятия реальности, как минимум, в два раз расширилась, дублируясь, чтобы ты ничего мимо себя не пропустил, тебе вдруг сдаётся, что Никифер Петрович никуда не ушёл, оставив здесь своего двойника, то это всё только отчасти так, тогда как на самом деле это был он буквально сам. Вот такой, весь из себя и всем интересующийся, кто молча не будет отсиживаться, когда кто-то тут решил так себя показать и продемонстрировать, чтобы у вас рот заткнулся от потрясения.

Ну а Алладин (а по другому его теперь и не представить, раз он сам так представился и тем самым очень ограничил мысленный манёвр у находящейся здесь публики) взял и отозвался на этот вызов ему со стороны интересующего и неравнодушного к своей судьбе человека, Никифера Петровича, ещё не потекшего по течению и готового побороться за свою судьбу, посмотрев в его сторону и утвердительно заявив. – Она самая.

Никифер Петрович, само собой, только с виду верит в это самонадеянное утверждение Алладина, у кого есть полное право на собственное самосознание и верования, а так-то он человек сам себе на уме и на те интриги и пакости, на которые он способен особенно в состоянии приподнятого духа, в котором он и его спутники за столом сейчас находятся: а это одна интересная дама с острыми коленками, на которые так и хочется присесть, споткнувшись в своих ногам при проходе мимо них, и более ближе к ней и к своим планом насчёт этих коленок сидящий Григорий Францевич, видно видный господин, с вальяжным насчёт себя мировоззрением и допуском до себя только проверенного качества вещей, таких, например, как собственница этих коленок, Эльза Брауновна.

И Никифер Петрович, дабы потрафить самоназванному, конечно, Алладину, а так-то он максимум Алексей или Лёха, поднимается из-за стола и выдвигаясь в сторону, ладно уж Алладина, по своему подходу к нему задаётся ему вопросом по существу, а не какой-нибудь насмешки. – И на что она способна?

– На всё тоже самое. – Даёт многозначительный ответ Алладин, явно подразумевающий собой знание Никифером Петровичем функционала лампы Алладина. И в этом предположении Алладин не ошибся, Никифер Петрович нимало сказок на своём веку почитал, и их услышал, кстати, больше всего со стороны так прилично и призывно выглядящих дам, с такими острыми коленками, как у Эльзы Брауновны. Дамы с виду такой всей из себя недоступной и высоконравственной, а как только поближе с ней познакомишься, то оказывается, что она большая любительница сказок и на коленке придуманных историй.

– Интересно. – Делает словесный манёвр Никифер Петрович, вслед спрашивая. – И как она работает?

– Принцип всё такой же, но с небольшим изменением. Нужно лишь открыть собственноручно бутылку и затем загадать желание. – Отвечает уже только одному Никиферу Петровичу Алладин, так как тот уже стоит буквально рядом и ушами напротив него.

Никифер Петрович с этого близкого расстояния с некоторым недоверием и интересом посмотрел на бутылку в руках Алладина, явно подозревая за Алладином некий подвох. И не найдя с виду ничего такого, за что было бы потом себе стыдно, а внутренние побуждения Алладина пока не рассматривались, обращается с вопросом к Алладину. – У меня действительно есть желание, требующее исполнения, и что от меня требуется, чтобы заполучить для себя эту лампу?

– Только упорство в достижении своей цели и вера в то, что делаешь. – Отвечает Алладин, косясь в сторону того стола, из-за которого вышел Никифер Петрович. И наглядно отсюда даже просматриваемые коленки Эльзы Брауновны дают свои предположения насчёт желания Никифера Петровича.

– Я верю тебе. – Уперевшись взглядом в Алладина, сказал Никифер Петрович и тут же ему была протянута бутылка со стороны Алладина. Никифер Петрович, действуя на рефлекторных началах, перехватывает бутылку, затем только с желанием спросить Алладина о чём-то связанном с технологиями открытия бутылки фокусирует свой взгляд на нём, и как оказывается, то поздно. Алладин его уже оставил наедине с загадкой этой бутылки, выдвинувшись в глубину зала бара (так вот в чём подвох: теперь ему решать, что делать с этой бутылкой, и если ты легковерный лопух, то ты начнёшь с нею мучиться, открывая, а если всё же каким-то образом оказалось, что ты человек разумный и достойный, то ты и сам можешь для себя купить даже две такие бутылки).

Ну и пока Никифер Петрович мучается над дилеммой этой бутылки, Алладин добирается до отмеченного собой стола в одной из кабинок, где его определённо ждали, и остановившись там, задаётся естественным для вот таких может быть случаев вопросом с констатацией факта своего появления здесь. – Вот и я. Вы, как я понимаю, меня ждали.

Омега, кто и находился за этим столом, решил сначала уделить своим вниманием свои наручные часы, посмотрев на которые, он вернулся к Костяну, кем и был Алладин, и дал ответ, косвенно подтверждающий его предположения насчёт себя. – Не так рано. – Здесь возникает пауза, дающая, не то чтобы время сторонам разговора обдумать сложившуюся сейчас ситуацию, а каждая из сторон выжидает, давая своему собеседнику первому раскрыть то, что в общем, все они знают, но почему-то не хочется об этом первому говорить. А так как Костян находился в менее выигрышной позиции, стоя, да ещё и он сюда пришёл, то он первый и открывает свои фигуральные карты.