Память совести, или Совесть памяти

А ведь наш Вениамин, уже впав в этот визуальный обман, готов был подойти к ней и со словами: « Мы с вами раньше не встречались? Уж больно ваше лицо мне знакомо!», – пригласить её совместно продолжить вечер. Но его планам не суждено было осуществиться из-за неожиданной помехи в виде официанта, принесшего очередную порцию алкоголя. И стоило нашему Вене только отвлечься на секунду, дабы обратить своё внимание на процесс долива в его бокал (а затем и его опорожнения самим Веней), как всё это привело к потере объекта его вожделений.

А ведь Вениамин всегда подозревал женщин в ветрености, в чём он в очередной раз и удостоверился. После чего расстроившись и, обвинив их в таком ужасном преступлении против его личности – пренебрежение им – Веня решил, что мир женщин недостоин такого индивидуума, как он, и вообще, его никто не понимает. А так как решение этого вопроса (как он тонко чувствует) находится на дне бутылки, то за это прямо сейчас необходимо выпить. Но мы не будем составлять ему компанию и переубеждать его в обратном, а последуем дальше, вслед за Лу.

Лу же, выйдя из стола, выдвинулся к выходу с прямым намерением ехать домой. Выпитое им, после первых следов облегчения начало свою коррекцию в сторону движения по туманным областям сознания, и Лу, не раз уже плутавший по этим дорогам, осознавая дальнейшую последовательность своих действий, решил прибегнуть к кардинальным действиям, и дабы изменить эту последовательность, отправился к себе домой для «отлежки» и «отмочки». Но разве человек сам себе хозяин? Ведь стоит только ему прийти к какому-то благоразумному решению, так сразу же на его пути возникает столько непредвиденных препятствий…

– А вы разве уже уходите, – заслонив выход Лу, выразили своё мнение две очень светские львицы. «Да что б их, этих драных кошек!», – подумал про себя Лу, но так как он был человек весьма культурный (как и все вокруг!), – то выразил вслух совсем не то, что имел в виду. А что поделаешь, таковы правила в высоконравственном обществе. Всё личное должно упрятано подальше с глаз долой, ведь здесь до него никому нет дела. Ваше «нравится» и «не нравится», никому не понравится, поэтому, извольте всем и всему нравиться. Так-то!

И он, не подав виду, спрятав свою эмоциональность за маской безразличия, ответил:

– Да что-то здесь сегодня скучно.

– Так присоединяйтесь к нам, – заискивающе предложила светская львица.

– Но у вас ведь свой прайд, – попытался отговориться Лу.

– Ну, вы умеете рассмешить, – хлопая Лу ладошкой, залилась смехом белокурая львица.

И ведь не мной замечена одна интересная тенденция: чем больше у вас капитал, тем ваши шутки кажутся более искрометнее и смешнее для не обладающих таким запасом … (то ли знаний, то ли средств на счетах). Может потому, что эти благодарные слушатели сами постоянно вызывают улыбку (да что там улыбку – гогот, сводящий животы) у сих обладателей больших капиталов, смотрящих на то, как вы кичитесь своими очень смешными средствами. Вот и отвечают взаимностью наши обладатели смешных денег, вымучивая у себя улыбку при всяком случае, когда с ними соблаговолит пошутить этакая глыба человечества, а то ведь он может оскорбиться и обидеться. Так что давайте будем человечнее, и не оставим обделёнными наших капиталистов, ведь им и так тяжело нести свою ношу, и одарим их своей улыбкой, а ещё лучше заискивающим смехом в ответ на хоть и плоскую, но всё же шутку.

Лу же находился в нерешительности, пока его остаточность вновь не заявила о себе, услышав это заманчивое предложение.

– Но что же вы застыли в нерешительности. Вчера-то совсем иначе себя вели, – подстегнула белокурая львица Лу.

«И ведь, точно!», – вспомнил про себя Лу обрывки вчерашнего дня. «А я ведь, совсем забыл, что видел их в клубе!».

– Ну, ведите, – согласился Лу, беря так настойчиво зовущую за собой белокурую даму под руку.

«А ведь вчера мы не только вместе пили…», – стал перематывать Лу события, так удачно забытые им. Правда, ему сложно было воспроизвести всю последовательность действий, но что он точно помнит, так это то, как он пытался устроиться спать на коленках этой белокурицы, завалившись головой на них. Но костлявость её ног, видимо, не сопутствовало его сну, и Лу, в отместку пощипав курицыны ляжки, изменил свою диспозицию из лежачей в стоячую, дабы, с более широкого обзора найти для себя другой объект для чувственных воздыханий. Нашёл ли он что искал, трудно сказать, но утреннее пробуждение у себя дома документирует всё же бесцельность этих его поисков.

– А где же Летиция? – по дороге к столику спросила «белокурица» у Лу.

«Какая ещё на фиг, Летиция!», – возмущался про себя Лу. – «Люся Птицына, одно слово!». А ведь такое имя – это всего лишь небольшая блажь, так любящих быть на виду «персон грата», и давайте не будем к ним подходить (если они ещё подпустят!) так уж строго. «Но разве Птицына не внушает?», – зададутся вопросом любители словесности. – «Внушает, только что-то совсем не то!», – вынужден будет сказать им весьма осведомленный человек, вращающийся в кругах шоу-бизнеса. Ведь высший свет – то же самое, что и реал-шоу, где существуют свои правила игры, отступление от которых ведёт к выбыванию из него. Так что налёт таинственности, зывные имена, подборка костюмов, имиджевая составляющая, да и многое другое – являются обязательными атрибутами для участников этого реал-шоу.

– Да где же ей быть, как не дома, – ответил Лу.

«Ответ на вопрос вроде бы и правильный, но где же эта Летиция и, если она всё же дома, то у кого именно – у себя-то я её точно не видел!», – внезапно озарила мысль Лу. И до него вдруг начинает доходить понимание того, что он, собственно, уже давно (а сколько – не важно, в общем), не слышал ничего от своей, очень верной его благу спутницы жизни.

Но Лу не из тех импульсивных молодых людей, с нетерпением бросающихся бить тревогу, разрывая трубки своих и не своих знакомых. Нет, наш Лу обладает выдержкой и может подождать, когда события примут форму безвозвратности. Ведь фатализм у него в крови, и раз суждено ему сегодня напиться – он напьется, а если же выпадет шанс нажраться – то и карты ему в руки. Так рассуждая, Лу поднимал рюмку за знакомство, мигом забыв про Люси.

Конечно, новое его знакомство ни к чему его не обязывало, да и все присутствующие за столом уже номинально друг друга знали (или же слышали), но для вливания в коллектив, нет лучше способа, чем этот, и он был опробован в нашем случае Лу. Но почему-то и новый стартовый запал не вызвал в нём ответного отклика в душе, и даже теребение им костлявых ног «белокурицы» под столом, в ответ на её бедротрение, показалось ему пошлым и не воодушевляющим для дальнейшего развития более близкого кампанейства с ней. Так что Лу решил более внимательно подойти к вопросу фатализма, на ходу меняющего свои правила.

Но всё же наш Лу тёртый калач, и для него судьбоносность – не та субстанция, которой можно позволить вести себя по отношению к нему так, как ей заблагорассудится. И Лу, опрокидывая в себя очередную порцию спиртного, тем самым пытается в споре с судьбой оставить последнее слово за собой. Но то ли он переусердствовал, то ли сказалась привычка «белокурицы» лезть под руку со своими заявлениями, но результат этих внешних обстоятельств не преминул сказаться на нём. Так поперхнувшись, Лу не смог установить плавность процесса усвояемости принятой дозы и, чувствуя, что возможность дальнейших бесконтрольных действий его организма может привести к мало приличествующим данному месту побочным извергающим эффектам, ринулся в уборную, дабы упредить свой непослушный организм.

И надо отдать должное нашему Лу, его скорости позавидовал бы не один спортсмен, занимающий верхнюю строчку по дисциплине «бег с препятствиями», а ведь препятствий по дороге в туалет было не счесть. Тут и вальяжно рассевшиеся за своими стульями гости, тут и снующие везде официанты, так и норовящие подрезать тебе ход, ну, а о скоординированном заговоре сильно принявших на грудь и говорить не имеет смысла, ведь все знакомы с их внезапностью появления в ненужных местах. А ещё была велика опасность и того, что наш бегун наступит на устрицу, упавшую на пол у зазевавшегося официанта, и только вездесущее провидение, а также ловкий маневр Лу позволил миновать ему эту напасть, чтобы вовремя припасть к унитазу, и выгнать из себя уже напасть другую.

Что касается его застольников, то его исчезновение даже не было ими замечено, кроме разве что «белокурицы», до которой достучалась её свободность ног. И только она это ощутила, как зал озарился её кличем в пустоту: «Ты куда?», – повис немой вопрос над его местом. Что ж, со всеми бывает, и Лу, выйдя из туалета уже совсем с другим лицом, чем с тем, с каким он забегал туда (при этом до смерти перепугав вездесущую уборщицу), решил, что если уже ничего не лезет, то чем это не подсказка для него, и следовательно, нужно прислушаться к знакам говорящим ему, что необходимо отправиться незамедлительно домой.

Вернувшись за стол, Лу не стал отвечать на заданный ему вдогонку вопрос, и сообщив, что ему необходимо уехать, оставил доуменных сослагательных самим вариться в своем супе. Правда, «белокурица», приняв за авансы действия Лу под столом, всем своим видом изъявляла желание стать на сегодняшний вечер ручной львицей, но на Лу вдруг снизошла какая-то стена непонимания, и он проигнорировав её, с невозмутимым видом, вначале откланялся за столом, а затем при выходе из зала, отклонился уже от самой «белокурицы», спешащей довыяснить вопрос о порванных колготках.

Сев в автомобиль, Лу в первую очередь набрал номер своего пресс-атташе (и по совместительству своё доверенное лицо, или же наоборот – трудно сейчас сказать): «Это не телефонный разговор. Давай ко мне!», – без лишних разглагольствований отдал команду Лу.

«Опять пить зовёт!», – одеваясь, наверное, пробурчал про себя Гера. А как же иначе, нелегко быть доверенным лицом, да к тому же ещё и пресс-секретарем у такого рода господ. Затратное это дело, как для секретаря, так и для его нанимателя. Прессовать нынче надо уметь, это ведь вам не годы подмастерьев и слесарей со своим скобяным инструментом. Сегодня, в век технологий, надо проявлять изобретательность и фантазию, иначе и на твой «порт» найдётся свой «канальный провайдер».

Так что Гера, одевшись, с кислой миной заявил своим домашним, что его требуют видеть, и что с этим ничего не поделаешь, если всем им хочется проводить отпуск на каком-нибудь «лазурном» берегу, но если есть возражения, то он не против их рассмотреть. Но, видимо, его домашние (жена и две белокурые вреднюсины, а в особенности, их любимец кот-ротозей) не имели ничего против того, чтобы провести отпуск, наслаждаясь очень «лазурным» берегом моря, так что наш страдалец был отпущен на все четыре стороны без всяких предварительных ласк.

Но почему наш Гера так недипломатично отреагировал на звонок своего босса Лу? Неужели он обладает какими-то экстрасенсорными способностями, и может так, с полуслова распознать желания и малейшие движения души человека? Вполне может быть, но всего вероятнее, всё дело в том, что наш Гера и Лу были знакомы с самой школьной скамьи, и пожалуй, столь долгое знакомство и налагало на него столь ответственный груз знаний о друге.

«А ведь вчера клятвенно заверял, что сегодня даст мне отдохнуть!», – бурчал про себя Гера. – «А хватило его только до вечера!». Конечно, можно понять Геру, его жизнь практически слилась с жизнью его босса, он стал своего рода его тенью, следующей везде за ним по пятам. Без его юридического сопровождения, Лу и шариковой ручки не брал для подписания контракта, а что уж говорить о «паркере» и «монблане».

«Нет, что бы он там не заявлял, а пить я с ним не буду. Да и вообще, завтра важное совещание, и надо быть в тонусе!», – летя к Лу на своём чёрном, очень престижном авто, размышлял про себя Гера. Но вот, он подъехал к месту назначения, к одному из стандартных для данной местности особняков. Стандартная двухметровая ограда со своей каменной облицовкой в виде охраны. Стандартный газон, рельефно сопровождающий вас по бокам к самому входу в особняк, который, к слову сказать, ничем выдающим не обладает, всё стандартно в этой трёхэтажном прибежище одинокого олигарха. А ведь можно было бы, по мотивам «Иронии судьбы» снять совсем другое продолжение её первой части, уже с учётом интересов правящего класса, живущего в таких современных стандартных условиях своего бытия. «И ведь стоило Рязанычу только заикнуться об этом, обратившись к нам…», – заявлял один любитель кино, проживающий по данной стандартной схеме, – «Мы бы в один момент, не выходя из парной, нашли бы ему средства на финансирование такого фильма!».

Но вот Гера заходит внутрь. И что же он видит? А ничего нового, что он раньше не видел. Наш герой Лу всё же не вытерпел перепадов настроения и, приехав домой, решил слегка разбавить свою грусть-печаль, непонятно откуда взявшуюся у него. В разбавлении грусти приняла участие захваченная им по пути домой, всегда на всё готовая, светская и завсегдадатая часть этой тусовки. И её можно понять в этом, ведь она не ограничена всякими религиозными условностями, и пока она светская – то вполне имеет право на не целибат. Так кроме нескольких дам высокого роста, грусть-печаль Лу разбавляли пару вальяжных типов, претендующих, как они говорят, на «уважуху». Но для Геры подобные типы были не в диковинку, и он всегда при общении с ними требует у охраны обеспечить хорошего лежания вещей, чтобы не случилось соблазна у кое-кого прибрать кое-что к рукам, обеспечивая (уже с их точки зрения) надлежащий порядок в доме.

– А, вот и ты, – отталкивая от себя черноокую брюнетку и, вставая навстречу Гере, сказал Лу.

– Я, как смотрю, ты в своём репертуаре, – без обиняков заявил Гера.

– Прости, забыл, но у меня сегодня чёрная полоса в жизни, – промолвил Лу, опять подхватив брюнетку. – Так ведь, лапа?

– А мне не до шуток, – не меняя тона, ответил Гера. – И тебе пора бы остановиться. Завтра важный день, а ты опять не готов. А решение уже вызрело, и завтра его надо обязательно озвучить.

– Да, да, я всё понял, – одним глазом смотря на Геру, стараясь сообразить, что от него хотят и, решив не противоречить, согласился он.

Гера же, выйдя в центр гостиной, похлопал в ладоши, дабы обратить на себя внимание. Это у него вышло только на среднюю троечку, ввиду большой увлеченности присутствующей публики совсем другими интересными вещами. Но наш Гера дока в разрешении подобных несоответствий его желаний с встречными желаниями противостоящей ему праздной публики. И он, заручившись поддержкой мышечной массы охраны, кого – своим ходом, кого – не своим, вывел всех вон из дома, отправив их в дальнейшее восвояси, где они так любят быть. Правда, на этот раз не всё прошло так гладко, как хотелось бы. И черноокая девица, решив для себя, что все эти призывы выйти вон к ней не относятся, продолжала настаивать на своём особом статусе, вцепившись в диван, на котором и располагался до прихода Геры весь этот бомонд.

Гера, видя, что словесность в данном случае совсем плохой аргумент, и что ручной метод будет куда эффективней, не раздумывая, пустил его в действие. Черноокая девица только и успела окнуть, когда пара крепких мужских рук потянули её с дивана, и уже, казалось, дело сдвинулось с мёртвой точки, как вдруг девица сумела вывернуться (видимо, змеиная скользкость позволила ей это сделать), и изогнувшись, сумев переместить вес своего тела с заднего «крепкого» аппарата на верхний, тем самым, опрокинулась вместе с охранником на пол. Затем она вытянулась и вцепилась своими руками в ноги всякое видевшего Лу, и при этом далеко не безмолвная (по этическим и цензурным соображением у меня рука не поднимается опубликовать эти трёхэтажные словосочетания, да и цифровая бумага уже не столь терпима) мольба отразилась на её размазанном от потекшей краски лице.

Лу же смотрел на всё это происшествие с невозмутимостью находящегося в нирване последователя Будды. И даже завершающий штрих в устах этой доверчивой дамы, поверившей в обещание халявы в обмен на необременительную сдачу в наём её столько раз доверявшего различным проходимцам тела: «Да, козёл ты!!!», – совершенно не вывел из себя это погруженное в созерцание ещё одно воплощение тиртханкары. Ну, а что поделаешь, ведь истина одна, и итог поиска этой вечной субстанции, как правило, не блещет разнообразием.

Как только до представительницы женского пола доходит данная истина, то она тут же, с чувством собственного достоинства удаляется прочь искать уже другого, более покладистого козла. А ведь поиск истины для женщины – это зачастую, не так уж и лёгкое занятие. Ведь даже многочисленные подсказки на это не возымеют своего действия, если вы обладатель больших капиталов, которые так сбивают с толку наших истиноискательниц. Ведь ради этих капиталов они готовы смириться с данной участью, правда, если выпадет удача наградить вас ещё не одной парой рогов, то они это сделают, не моргнув глазом. Но как только они понимают, что их счастью не суждено случиться, то они, ожидая поразить всех своим откровением, а самого обидчика сразить, сбив с копыт наповал, во всеуслышание объявляют эту горькую квинтэссенцию истины: «Козёл, ты!».

Но разве сатира проймёшь, ведь вся его жизнь построена на таком роде развлечений, пьянства и ловли в свои сети нимф, которым, к слову сказать, только козла и подавай. Так что не козлы мужики, а всего лишь рогатые сатиры. Правда существует и контристина, которую со своей стороны использует мужская половина человеческого рода. Но она не носит характер монументальности, она, в некотором роде, плавающая субстанция, и во многом зависит от женского козлизма, хотя и существуют свои, независимые от женского мнения эксперты, со своими твёрдыми убеждениями в овцовости женского рода. В этом случае, любой расклад их взаимоотношений приводит к обязательному «козлиному» ответу со стороны женской половины, в сторону «овцовому» привету мужского «я». Другая же часть мужского сообщества, наиболее многочисленная, скорее доходит до этой приложной истины, в результате действий дам такого рода, обвиняющих их в сходстве с этим рогатым скотом. Так что их ответ: «Сама, овца!», – есть всего лишь защитная реакция на подобные поползновения в сторону их достоинства. Ну и существует третья, самая малочисленная категория мужского населения, которая на все «козлиные» нападки их благоверных, стойко переносят эту их блажь, но в этом случае, они находят (как ни странно!) свою защиту как раз в женском стане, представители которого выносят свой неумолимый приговор этой паршивой овце, возводя её в ранг козлухи.

Гера же, проводив даму до развилки её жизненных дорог, правда, ведущих всех в одну сторону, вернулся назад и, подойдя к Лу, всё также сидящему в одной позе, спросил его:

– Ну что, пожалуй, надо закругляться.

Лу же, глядя в одну точку, не шелохнувшись, с какой-то горечью в голосе промолвил:

– А ведь это итог моей эволюции мечты.

Гера же, зная Лу с его подобными отступлениями от реальности, в поисках объяснений этих самых реальностей, взял его под локоть и повёл укладывать на кровать, где, по его мнению, философствовать будет более комфортно и результативно.

– Помнишь, как мы хотели прославиться, играя в группе? – разбавлял словами свой ход Лу.

– Да, да, – поддакивал ему Гера.

– А ведь это желание публичности и есть первая вступительная этапность мечты. Она, мечта, вообще по своей структуре проявления, как зебра, чередуется своими целеустремлениями. Первоначальная публичность мечты, сменяется на твои узколичностные желания, и так – по кругу. Я же пришёл к тому, что мне уже ни того, ни этого совсем не хочется, – рассуждал Лу, пока его не довели до кровати.