Дровосек, или Человек, сумевший наломать дров. Книга вторая

– Вначале усомнись, а затем, действуя от обратного – для начала только предположи, что этот мир совсем не такой, какой он тебе видится и в чём тебя с детства убеждали, например, предположи, что это всё вокруг его параллельность, мысленный мир – и начни искать в нём доказательства подтверждения своего предположения. И так постепенно, по мере твоего отыскания доказательств своих утверждений или даже наоборот, ты сумеешь достичь понимания сущности миров, а это в свою очередь даёт широчайшие возможности для их понимания и покорения. – И тут Алекс хотел было задаться вопросом или точнее сказать, указав Секунду на то, что он скорее миролюбив, нежели воинственен и совершенно не склонен к экспансии своих идей, но Секунд вдруг опять распаляется и как кажется Алексу, решительно склонен проводить свои слова в жизнь и покорять этот мир.

– Да что там объяснять. – Заявил Секунд, махнув рукой на приличия и заодно на мимо пролетающую муху, обалдевшую от такой его неприкрытой наглости. Затем он переводит своё и вслед за этим и внимание Алекса в сторону окна, а будет точнее сказать, за его пределы, на улицу и начинает со всей своей внимательностью, изучающее наблюдать за происходящим в этих пределах своей видимости. Ну а там вроде бы всё как и прежде, полчаса назад, все объекты сущего занимают свои строго кем-то очерченные места – автомобили собой заняли проезжую часть и ревут как угорелые двигателями внутреннего сгорания, а пешеходы, пододвинувшись перед этой мощной силой, уплотнившись до пешеходной зоны, всё также толкаются и снуют по ним туда-сюда. Что же касается более близких людям и Секунду частностей, то они делятся на свои категории: объекты недвижимости, здания и лавочки, и движимости, людей.

Так относящийся к первой категории, расположившийся чуть сбоку от их окна киоск с прессой и другой сопутствующей досугу продукцией, всё также радует своим ассортиментом и радостной, но немного безумной улыбкой прилавочника-продавца неприхотливых покупателей, а расположившаяся неподалёку, уже со своего боку от киоска лавочка для ожидающих своего маршрутного автобуса людей, несмотря на то, что она частенько становится привалом для местных голубей, которые как все знают, всегда нетерпеливы и вызывающе неблагодарны к объектам недвижимости городских скверов и улиц, под завязку заполнена и значит, за неё можно не переживать – она до блеска вычищена задами усталых пассажиров.

Но если с недвижимостью всё более-менее ясно, она на месте, то, что касается второй категории рассмотрения, объектов движимости, людей, то здесь с должной уверенностью можно сказать только одно, находящийся в постоянном движении мир людей так изменчив, что совершенно невозможно предугадать каким он будет в следующую минуту, а вот в предшествующую минуту, то только на самую малую частичность. Хотя и среди этого, вечно находящегося в движении мира, есть своя относительная недвижимость. Да тот же занявший у деревца своё место попрошайка, который можно подумать, что здесь так демонстративно сидит, не ради брошенных ему сердобольными прохожими денег, а он таким образом бросает вызов системе человеческих взаимоотношений, где все люди почему-то должны вечно спешить и торопиться. Тогда как у него на это всё иная точка зрения, которую он отстаивает, ведя такой малоподвижный образ жизни.

– А я, может быть, люблю мысленно путешествовать. А так, между прочим, менее затратно и куда как более невероятно и фантастично. – У попрошайки всегда есть что ответить в ответ, посмей ты у него поинтересоваться – а разве ему не скучно так в одном положении себя изводить.

– А если мне будет невтерпеж, – поманив грязным пальцем руки к себе этого любознательного прохожего, после того как тот склонится к нему со всем своим вниманием, попрошайка с именем Никодим ошарашит его своим откровением, после которого тот и не будет знать, как дальше быть и что делать, – то я могу для общей радости разыграть бесплатный уличный спектакль под названием «Истинное лицо современного небожителя, о котором вы даже не подозревали». Где я, приоткрыв тайны сущности, а более понятно, приспустив штаны на ходу у какого-нибудь первого попавшего мне под руку биржевого маклера – а здесь, рядом с биржей, их пруд пруди – тем самым в один трогательный момент окажу услугу этому миру и главное самому маклеру, показав истинное лицо этого мира и заодно его уязвимость перед его реалиями, где даже такая ничтожность как я, всегда может мокнуть его лицом в собственное дерьмо. Ну и главное здесь то, что он сможет, наконец-то, снова увидеть своё настоящее лицо, а не ту маску лицемерия, с которой он карабкается по карьерной лестнице вниз к бездуховности, о котором он уже и позабыл.

И теперь этот любознательный пешеход и не знал, как на всё это реагировать, небезосновательно опасаясь за свою имидживую составляющую, которая может мгновенно быть нарушена, стоит только попрошайке протянуть к нему руку. И только попробуй выказать такого рода опасения, протянув руку к штанам, так этот всё примечающий Никодим, однозначно с провоцируется и бросится на него. А если и не бросится, то обязательно звучно ему продемонстрирует, как ему ещё бывает невтерпёж.

Но не эта мысленная образность представления попрошайки привлекла внимание Секунда и Алекса, а вот так и никуда и не ушедшая, та высоченного роста, привлекательной внешности дылда женского пола, то она своим присутствием вызвала к себе немало вопросов со стороны этих наблюдателей. Хотя в чём собственно дело? И разве она не вольна в своих действиях? И раз ей захотелось вон там, сбоку от остановки постоять и со всем вниманием по изучать содержимое своего телефона, то, что тут такого необычного.

Но человек такая натура, что он не замечает не укладывающиеся в обычность поведения невероятные вещи, когда он в этом не очень заинтересован, и сразу же замечает в самых обыденных вещах их необычность и даже склонен в таких случаях приписывать происходящему внеземное происхождение, если он в этом кровно заинтересован. И, конечно, при виде этой привлекательной дылды, (хотя такое даже не именование, а обзывание её, коробит их слух, всё же пока они не могут её иначе идентифицировать) Алекс и Секунд начинают умственно пыхтеть, ища самые невероятные объяснения её остановки здесь, нет, не у автобусной остановки (это слишком узкий взгляд на неё), а специально напротив них (а вот это то, что нужно – главное уметь себя и объект наблюдения позиционировать в пространстве).

И не трудно предположить то, до чего бы могли додуматься в своих мыслях Алекс и Секунд на её и на свой близко на ней завязанный счёт, если бы Секунд, как человек облечённый знаниями и опытом, не обратился с предложением к Алексу – при этом он всё также продолжает глазеть на эту дылду. – Думаю, что ты не сомневаешься в том, что я могу сейчас подойти к ней и поцеловать её. – Что и говорить, а такие дерзкие и по большому счёту, самолюбивые слова Секунда, оказали своё, психологического характера действие на вдруг очнувшегося от своих размышлений Алекса, заставив его с оценивающим любопытством посмотреть на Секунда. И судя по неоднозначному ответу Алекса: «Возможно», – то он находился на распутье, не понимая, на кого в случае демонстрации такой решимости Секунда, делать ставку.

Секунд между тем видит в этом замешательстве Алекса другого рода причину – он не слишком доверяет ему, и эта дылда, по его мнению, не просто здесь стоит, а играет роль подставы – и он для чистоты проведения эксперимента выступает с другим предложением. – Ладно. Не хочешь, чтобы я целовал эту дылду, то можешь выбрать на своё усмотрение любой другой объект, и я тебе на нём продемонстрирую, как можно в один условный момент увеличить свою значимость для него.

Ну а Алексу, по всей видимости, не сильно понравился такой неприкрытый намёк Секунда на какие-то свои эксклюзивные, пикантного характера знания о нём, раз он слишком немедленно принялся вглядываться в толпу прохожих, с целью поиска для Секунда подходящего объекта для его манипуляций. И видимо Секунду не составляет большого труда догадаться о том, что в данном случае их взгляды с Алексом диаметрально противоположны, и он, исходя из этого, спешит предупредить Алекса о том, чтобы он не слишком зарывался в отстаивании принципов объективности.

– Давай только без этих отклонений в крайности, в которые всегда впадают те, кому доверяются престидижитаторы. – Не понятно почему Секунд так себя назвал, но Алекс не обратил на это своё внимание, несгибаемо требуя от него справедливости.

– А как же насчёт чистоты проведения эксперимента? – В удивлении спрашивает его Алекс, стараясь быть непреклонным. При этом Алекс уже подметил для себя, а точнее для Секунда, объект для своего вмешательства, форменное олицетворение либерала – типа всего в либеральных идеях, от прыщей на носу, указывающих на его вечное новаторство, до жидкостно-грязной бородки, прикрывающей собой хлопковый пиджак на босу шею, что удивительно при их страсти к шейным шарфам, которая отражала его ярую приверженность к самым радикальным идеям.

И, наверное, у Секунда вскоре бы не было бы другого выхода, как схватить для вкуса со стола кетчуп и с закрытыми глазами броситься на неприятельскую амбразуру в виде этого типа, если бы в поле зрения Алекса не показалось удивительно светлое лицо девушки, которое привлеча внимание, отвлекло его от либерального типа. И Алекс сам того не ожидая, после словесного толчка Секунда: «Ну что, выбрал», – указал на неё: «Вон та рыжая, в косынке».

– Отличный выбор. – Как в кино, стереотипно ответил Секунд, после того как прислонившись к окну различил ту, на кого указал Алекс. После чего Секунд подскочил с места и со словами: «Я тебе сейчас на практике всё покажу», – бросился было на выход из кафе. Но не тут-то было, и он на своём пути скорей всего натолкнувшись на какую-то важную мысль, вначале остановился, а затем вернулся совсем на немного обратно к столу с Алексом.

– Знаешь, – уже впопыхах обратился к Алексу Секунд, – я, чтобы два раза не ходить, всё в комплексе, с единичной и общей человеческой реакцией, со своими невероятностями тебе покажу. – После чего Секунд разворачивается в сторону выхода, и уже больше ни на чём не задерживаясь, решительным шагом выходит из помещения кафе.

Оставшемуся же Алексу ничего другого не остаётся делать, как только повернуться в сторону окна и ждать – если Секунд не хочет окончательно всех присутствующих в кафе людей в невероятной степени удивить, то он скорей всего будет изумлять Алекса с той стороны окна, а, не ворвавшись в кафе с игрушечным автоматом наперевес и надетой на голову маской, которые он одолжил на улице у мальчишки за несколько купюр по сто рублей, с пугающей достоверностью начнёт компенсировать за счёт заведения свои траты на маску и автомат.

Тем временем, как уже начало казаться Алексу, то его ожидание появления Секунда начало затягиваться, хотя, возможно, что это так действительно ему показалось – время в таких случаях начинает как-то удивительно трогательно себя вести, и ты уже не знаешь, что от него ожидать: замедления своего течения, когда кто-нибудь поверженный ударом в скулу будет в удивлении наблюдать за тем, как один за одним из его рта будут вылетать вместе с кусками крови выбитые зубы или же ускорения, когда, к примеру, тот же Секунд проявит чудеса ловкости и великолепного знания приёмов кунг-фу, и с разбегу пробежит по всей этой улице не по тротуару, а по головам прохожих, которые даже не поймут, по какой причине у них в одно мгновение разболелась голова.

Но только Алекс захотел подумать, что весь фокус Секунда заключался в том, чтобы таким обманным путём улизнуть из кафе не расплатившись, или в крайнем случае, он просто спрятался там за углом и ждёт когда выбранная им девушка приблизится к тому месту, где он спрятался, чтобы в один свой прыжок из-за угла всем показать насколько бывает неотразим первый взгляд, после которого девушка в косынке, тут же потерявшись в пространстве, будет предоставлена в полное распоряжение этого проходимца, как вдруг странного характера изменения в этом людском потоке, со стороны той части улицы, где должен был появиться Секунд, заставляют Алекса отвлечься от этих мыслей и проявить более пристальное внимание к тому, что на той части улицы сейчас происходит.

А посмотреть там было на что, если, конечно, ты не равнодушный к людским падениям человек – там, в одной из аномальных зон, почему-то начали спотыкаться и падать люди. Ну а когда такое случается не с одним человеком (напился, вот и всё объяснение), а сразу со многими (а это уже аномалия), то это заставляет задуматься и начать выдвигать свои версии случившегося – ведь вполне возможно, что следующим упавшим можешь оказаться ты, и значит, тебе для того чтобы обезопасить себя срочно нужно найти объяснение происходящему.

– А ведь до этого они не падали и спокойно себе проходили. – Вполне мог и подумал про себя Алекс, как и те люди, кто стал свидетелем этого необычного злоключения. – И ведь этому конца и краю не видно.– Подспудно начал тревожиться за себя Алекс, заметив, что аномальная зона из падающих людей начинает двигаться в его сторону. И Алекс во всё больше охватывающем его волнении начал озираться по сторонам, где вдруг вспомнил о той дылде, которой с её-то высоченным ростом в первую очередь нужно опасаться наката этой аномальной зоны. Но этой дылды и след простыл, что почему-то мало успокоило Алекса, спасателя по жизни, и тогда он решил, что нужно хотя бы помочь той выбранной им девушке в косынке.

Но и в случае с этой девушкой не всё так драматично – она предусмотрительно, а может это так и было запланировано, остановилась сбоку от киоска и ей на этом открытом пространстве, скорей всего не так сильно грозила та напасть, которая сбивает сходу всех тех людей, в том приближающемся к ней пассажиропотоке.

Алекс же ещё раз для большей убедительности окидывает взглядом эту девушку, за которую он чувствует некоторую ответственность и только после этого переводит свой взгляд по направлению надвигающейся опасности, где на этот раз он среди этого растревоженного людского потока обнаруживает Секунда. И Секунд, как это видится Алексом, совершенно не смущён тем, что вокруг него сейчас происходит, и даже ни капельки не сомневается в том, что он сумеет обойти эту, столько уже ног прохожих подкосившую опасность.

Сам же Секунд не стоит на месте, а не спеша двигается по направлению киоска, за которым приостановилась девушка в косынке, так сильно привлечённая чем-то таким для неё интересным в стеклянной витринке киоска, отчего она даже в своём смелом любопытстве вытянула вперёд свой шустрый носик и, уперевшись им в окошко, принялась своим беззаботным видом смущать много чего повидавшего на своём веку киоскёра, но так и не привыкшего к таким картинкам беззаботного счастья.

Алекс же наблюдая за Секундом, начинает замечать некоторую странность – по мере его приближения к киоску люди перестают спотыкаться и падать. Что, пожалуй, должно радовать, но это почему-то вызывает у Алекса другого характера чувства – он начинает связывать происходящее с появлением Секунда.

Тем временем Секунд приблизился к киоску, и так удачно и вовремя для себя, что ему не нужно было задействовать своё обаяние или какую другую не менее уважительную причину, чтобы привлечь внимание к себе со стороны этой девушки в косынке, а всё потому, что она уже налюбовалась собой в отражении окна и как раз выскочила из-за киоска, где как раз непреднамеренно и натолкнулась на Секунда. Но это так могло посчитаться только ею, тогда как ведущий своё пристальное наблюдение за ней и Секундом Алекс, мог бы побиться об заклад, что всё было иначе.

Так Секунд в последний момент при подходе к месту встречи с намеченной целью, в одно мгновение форсировал события и, резко ускорившись, так всё с этой встречей обставил, что у девушки в косынке не было шанса избежать столкновения с ним, и главное, у неё не возникло ни тени сомнения в том, что всё это произошло совершенно случайно.

Ну а Секунд тем временем не даёт ей времени продохнуть, и пока она находится в частично разориентированном состоянии, под влиянием случившегося – любая неожиданность, даже такая, казалось бы, что малозначащая, всё равно сбивает с нормального ритма сердцебиение и дыхание, и тебе для того чтобы прийти в себя, требуется некоторое время на восстановление – он задействует всё своё обаяние и с до чего же противной улыбкой (так он видится Алексу, который конечно же субъективен – ему всегда противны такие лицевые выражения, с помощью которых такие беспринципные типы хотят понравиться доверчивым девушкам) начинает что-то завораживающее её взгляд и повышающее градус внимания к нему говорить.

– Наверняка, сейчас говорит ей какую-нибудь чушь, типа, эта наша с вами столь неожиданная встреча определённо произошла не случайно (а ведь не врёт, сукин сын), хотя не без доли вмешательства проведения. Ведь ангелов подобно вам, вот так просто на улице не встретишь, и они только раз в жизни дают нам свой шанс на счастье, так неожиданно являясь перед нами, простыми смертными, как с неба упав нам на голову. И можете мне не верить, но мне хотелось бы, чтобы вы всё-таки поверили, но я совершенно сбит столку, и не только буквально физически, а моё здравомыслие с этого момента безвозвратно нарушено и всему виной моя бесконечная вера в первый взгляд, который всё перевернул во мне при виде вас. –Вглядываясь в эти лицевые переливы Секунда, с которыми он озвучивал свои мысли, обращаясь к этой девушке в косынке, Алекс надуманно вкладывал в его уста такого рода лебезящую трель, которую, как ему думалось и возможно самому иногда хотелось говорить, всегда используют в разговорах с привлекательными собеседницам претенденты на её больше чем дружеское внимание.

– Да вы я, как посмотрю, большой фантазёр и сказочник. И умеете на ходу так складно печь блины из небылиц.– Со сногсшибательной улыбкой на лице (–Вот почему она прячет своё лицо под косынкой, боится за сердечное спокойствие окружающих людей, – догадался Алекс), умела контр аргументирует этому словоохоту Секунду его собеседница. – И без труда мне верится лишь в одно. А именно в то, что вы глазастый малый и на одном взгляде вряд ли останавливаетесь в своём знакомстве. – Алекс вложил в уста незнакомке в косынке, как ему показалось, самый что ни на есть нравственный ответ – а ведь он мог пойти куда дальше, искривив её улыбку язвительностью стервы: «Ещё скажи козёл, что не облапал меня с ног до головы своим плотоядным взглядом», – после чего Секунду только и оставалось бы, как только попробовать удержаться на ногах от неминуемого падения и попытаться вправить обратно со скрежетом отвалившуюся челюсть.

И только Алекс собрался порадоваться за Секунда, как тот начинает демонстрировать полное несогласие с тем, что о нём предпочёл надумать Алекс. При этом поведение Секунда никак не назовёшь благопристойным, а вот удивительно бесцеремонным по отношению к мимо проходящим прохожим, то это ещё легко сказано. Да и вообще, то, что он начал сейчас вызывающее недоумение у Алекса проделывать, без помощи консилиума психологов или на крайний случай специалистов по трюкам и спецэффектам, вот так просто и не объяснить.

Так первым чем попытался удивить Секунд свою собеседницу, вслед за ней близ находящихся прохожих и в конечном счёте Алекса (и поэтому он Алекса не удивил – расстояние, как оказывается, имеет большое значение для твоей убедительности при демонстрации своей популярности и фокусов), так это демонстрацией своей феноменальной щедрости – Секунд для того чтобы поднять себя в глазах своей привлекательной собеседницы, как это делают принцы, небрежно вытащил из своего кармана горсть золотых монет, то есть мелочи (просто всё так случилось неожиданно, и в результате этого он оказался частично не готов к этой встрече и не прихватил с собой горсть золота, так что пока и мелочью можно обойтись), и широким жестом бросил к её ногам все богатства мира.

Но в виду того, что этот неизвестный халиф, за которого себя выдавал Секунд, без причины не разбрасывается словами и тем более золотом, и всю свою жизнь ждал эту причину, то этот его широкий жест, не имея необходимой практики, вышел за пределы норм своей широкости и, брошенная им горсть фигурального золота, упала не к ногам прекрасной незнакомки, а в ноги мимо проходящих прохожих.

Ну а все эти мимо проходящие прохожие, уже в свою очередь оказались застаны врасплох действиями этого неизвестного ни в одном халифате халифа. И как только у них под ногами так звонко и информативно зазвенели под ногами монеты, то они как всё же вначале живые люди, а уж потом последние, а кто и первые ходячие функции, с надеждой на чудо – а вдруг это следствие действий какого-нибудь халифа на час, который вдруг решил бросить все богатства своего королевства или хотя бы их часть в виде горсти золотых монет, к ногам своей возлюбленной, и они все рассыпались – принялись всматриваться вниз к себе под ноги.

Пока же прохожие таким образом отвлеклись от происходящего наверху, – они же, кроме разве что только золотых дел мастера не гоя Либермана, способного по одному звуку определить золото, точно не знают, что там внизу отзвенелось, и значит должны в этом непременно убедиться, – Секунд продолжает свои чудачества.

Так он, видя, что человек за века своего многотысячного существования так ничуть и не изменился (а кому как не им, халифам, об этом подозревать), и всё также остаётся беспечным, и совершенно не видит того, что у него творится под ногами и на его пути, где он в своей увлечённости собой готов не замечать окружающих и сбивать с ног всех тех, кто окажется на его пути, конечно, не может допустить такого пренебрежения по отношению к своей милой собеседнице, на которую летит этот зазевавшийся длинноногий олух с модной бородкой и усиками.

Ну а времени у халифа Секунда на всё про всё и главное, для того чтобы образумить этого потенциального налётчика совсем ничего, и ему нужно действовать немедленно и при этом быстрее, чем он самим собою может перемещаться в пространстве и времени. Что задача даже для халифа Секунда не простая, а что уж говорить о менее значимых фигурах типа Алекса, который, наверное, так ничего бы и не придумал, и допустил бы этого длинноногого с усиками до столкновения с девушкой в косынке.

Но а так как Секунд сейчас халиф и при этом с деньгами, где одна монета, что за удача, залипла в ладони, то он не станет безынициативно взирать на только с виду неизбежность, и он в один бросок монетой в лоб этому ходоку, забывшему об осмотрительности и в следствии этого, потерявшему ответственность за свои ноги сорок пятого размера, сбив с его лица всякую осмысленность, останавливает его на месте в умственном ступоре.

Но если исходящая спереди от Секунда опасность была на первое время остановлена, то этого не скажешь по поводу второй, только что назревшей опасности со стороны его спины и того типа не в просто в дорогом костюме в полосочку, а с намёком на неприкасаемость костюме, в чей зад в результате чрезмерного усердия Секунда в деле своего замахивания и броска монеты, беспощадно и скорее всего неожиданно для обладателя этой массивности, врезалась его нога.

И только благодаря своим за долгие годы наеденным массивным характеристикам своего зада, этот тип бандитского вида и такого же прямолинейного склада ума, получив так под зад, сразу не рухнул об оземь, а в один момент охренев от такой чьей-то наглой предвзятости к нему, замер на месте. При этом он не просто так застыл на месте, а с откусанным ход-догом в руках, кетчуп из которого теперь вытекал из его сжавшейся в кулак руки на его блестящие итальянского пошива туфли, в отражении которых этот тип грозной наружности раньше видел лишь одну игру солнечных зайчиков, а сейчас перед ними предстала трагичная картина красного на чёрном.

Ну а таких драматических видов самого для себя дорогого, о котором ты проявляешь столько заботы, ежедневно намазывая кремами и лелея мягкость кожи специальными тряпочками, у кого хочешь и не хочешь поедет крыша, а что уж говорить об этом типе грозной наружности. И этот грозный тип, с некоторых пор ставший Стендалем (и не спрашивайте почему), уразумев и увидев на своих туфлях нечто большее, чем было на самом деле – кровь, а не кетчуп – вдруг взбеленился и, забыв обо всём, резко разворачивается назад, чтобы поскорее нанести ответный удар тому гаду, кто посмел нарушить его неприкосновенность.

Ну а там он видит, не как им ожидалось, испуганное лицо какого-нибудь менеджера, а нами ожидалось, волнующееся лицо Секунда, а он, и всё благодаря предусмотрительности и расторопности Секунда, с которой он вовремя убрал себя и свою очаровательную спутницу в сторону, вставив на первый план того длинномера, видит искажённую в гримасе ненависти физиономию какого-то невероятно высоченного типа. И этот тип, судя по всему, не собирается останавливаться на достигнутом, и пойдёт так много дальше, что ему (Стендалю) ещё повезёт, если он тот ему ход-дог забьёт в глотку, а не туда, куда он ему пнув под зад, таким образом намекнул.

А такое положение вещей совершенно не устраивает этого грозного типа в костюме в полосочку – он привык к тому, что он таким образом кормит своих голодных неприятелей, которых у него и не пересчитать, а значит, не имеет большого смысла сейчас доискиваться до той истины, чьим карающим инструментов выступил этот длинномер – и поэтому Стендаль, недолго думая, что ему тоже привычно, вначале бросается ход-догом (а такое отношение к себе со стороны Стендаля, косвенно указывает длинномеру на его причастность к ранее совершенному акту нападения на свой лоб), а затем как только длинномер фиксируется на месте вырвавшейся вперёд сосиской (её вид, да ещё и в кетчупе, заставил вздрогнуть некоторые чувствительные сердца случайных свидетелей происходящего), уже сам бросается на него.

Ну а дальше внезапность нападения Стендаля позволила ему завладеть инициативой, вместе с которой он, подогнув длинномера под себя, вместе с ним и рухнул на мостовую, где они и принялись кататься в ногах удивлённых прохожих.

И здесь бы Секунду оставить всё как есть и увести от волнений подальше свою спутницу, но он ведёт себя достаточно странно, и как видит продолжающий своё наблюдение за ним Алекс, Секунд из не понятно откуда достаёт чёрного цвета раскладной зонтик и к зримому удивлению напротив стоящей девушки в косынке, умелыми действиями, по щелчку, то есть нажав на кнопку, раскрывает его над их головами. И только Алекс хочет было подумать, что это неспроста, и теперь для полного эффекта не хватает только дождика, как в тот же момент на головы людей в свете солнечного освещения начинает литься дождик.

А такое неожиданно резкое изменение погоды, вылившееся в дождик, когда ещё пять минут назад казалось, что ничего в этот солнечный день не предвещает грозы, а судя по тому, что на небе до сих пор так ничего и не предвещает такого дождливого, как громом среди ясного неба, что отчасти было так, прошлось и огорошило вдруг замоченных прохожих, заставив их в растерянности ускоряться и разбегаться в стороны, и больше, конечно, к углам домов. И даже те, кто только что барахтался на мостовой, то и они, оставив все эти дела рукопашного характера, повскакивали на ноги. После чего они, обоюдно напомнив друг другу: «Запомни гад, я тебя запомнил», – разбегаются в разные стороны, оставляя на этом местном поле боя киоск с попрошайкой неподалёку и парочку влюблённых, стоящих под зонтом.

И эта парочка, дабы все эти любопытные люди выглянувшие в окна, чтобы подивиться происходящим на улице природным явлением, не лопнули от зависти при виде того, как они целуются под дождём и под зонтом одновременно, к невыносимой ненависти их любопытства, в один момент прикрываются зонтом. И теперь им только и остаётся, как своим взглядом сверлить этот зонт, и гадать и думать, что они там себе посмели такого, страсть хочется знать, позволить.

– Ну и чего ты себе надумал? – поглядывая на Алекса сверху, с той долей небрежности, которую себе могут и позволяют победители, спросил его Секунд, заняв своё место за столом.

– А чего ты там себе с ней позволил? – хотел, но не смог спросить Алекс, а всё потому, что он таким образом в один момент будет раскрыт Секундом – он хотел бы сам в тот дождливый момент находиться под зонтиком. И поэтому он вынужден выказывает заинтересованность в другом.