Но всё безуспешно, по этим генеральским лицам, демонстрирующим полнейший нейтралитет к эмоциям, без следов всякой умственной деятельности, что есть их камуфляж перед потенциальным врагом (а это весь без исключения женский пол и политики любого ранга) и превентивную агрессию в своём жёстким на разговоры и тем более переговоры, ничего для себя не выведаешь, кроме разве того, что … – Они все заодно, и будут друг друга держаться, если что. – Догадался Маркс о том, какая опасность их всех впереди может ждать – политический переворот в системе власти. И теперь, в обозримом прямо на глазах будущем, к власти придут чёрные генералы. Если политики из-за своей трусости и неспособности принимать конкретные, а не политические решения, полностью себя дискредитировали, то на смену им придут те, кто всегда уповал на конкретные решения. А это генералы, в ком ещё не остыл революционный дух полковников. Ведь все они бывшие полковники, сумевшие путём невероятных волевых затрат и стечений обстоятельств переступить ступеньку, отделявшую их от генералов.
– Они-то и стояли за всей этой легитимизацией президента, чтобы им воспользоваться для проведения в жизнь своих стратегических решений. А когда президент, как тот мавр, сделает своё дело, то он будет отстранён и власть в свои руки возьмут генералы. А уж они не дадут нам, гражданским людям, никакого спуска. – От всех этих своих откровений, до которых его довёл всё тот же президент, Маркс начал в себе терять привычную краску лица и самостоятельность принятия решений. И его растерянность, и потеря уверенности в собственные силы дошла до того, что он не призвал на помощь алгоритмы расчёта по поиску того, на кого ему можно будет опереться в этой будущей ситуации, а он опёрся головой на свою руку и начал течь по течению.
А вот у других участников этого заседания по следам этого начала своего выступления президента были свои и другие мысли, и особенно у генералов. В частности, у генерала МакТиберия. – Значит, всё-таки звездолёт. – Вздохнул про себя генерал МакТиберий. Но не тяжко, а с той самой грустью, которая наполняет людей тогда, когда сбываются их самые нелепые и я же вам всем говорил (это когда? Ну тогда думал) ожидания.
Ну а раз будущее откровение президента предопределяет по выверенной логике генерала МакТиберия отправку в их составе спасительную для будущего человечества экспедицию, то к ней нужно незамедлительно готовиться. Ведь на первом этапе подготовки к полёту всё будущее для каждого члена будет зависеть от его расторопности и сообразительности занять для себя наиболее выгодное и устойчивое место в иерархии экипажа. И тут не важно, что надумал и как решил распределить их будущие роли в экспедиции президент (а он и не распределял, как уверенно думает генерал МакТиберий), и всё потому, ковчег ко всему этому только технически готовился, а вот с моральной и человеческой точки зрения, то есть насчёт того, кто будет входить в число членов этой последней экспедиции, ковчега человечества, то этот вопрос никогда не выносился на обсуждение, хотя бы по причине того, что все те, кто будет поставлен в известность и по этому будет претендовать на своё участие в этой экспедиции, постарается пережить всех остальных своих претендентов не самым честным способом.
Ну и если, к примеру, развернуть этот вопрос в публичной сфере, на общественных дебатах, как это и положено и прописано в идеологической платформе демократии, то тут не успеешь вынести на голосование самых достойных личностей в качестве спасения всего человечества, – к ним, как вы понимаете, относятся самые волевые и опытные люди, а это обязательно президент, его супруга, затем его собака Люси, ну и затем все остальные представленные президентом люди, – как люди и государства, отодвинутые на задний план своего спасения этим конформизмом некоторых безответственных лиц перед лицом глобального катаклизма представительства человечества, не клюнувшие на философский вопрос о собаке президента: «Она то с какой стати включена в этот список?!», пойдут друг на друга войной. И тогда какой может быть идти разговор о всеобщем спасении, когда человечество не может договориться про меж собой о том, кто из них самый достойный, чтобы представлять собой человечество перед глобальными вызовами и его будущим.
Где у каждого представительства человечества на земле есть очевидные и резонные аргументы для своего выбора в число лиц этой экспедиции. Вот только у всех у них нет самого убийственного для них аргумента – звёздного челнока, который и станет ковчегом спасения. А вот у президента он есть и ему выбирать, кого и каким образом спасать. И его выбор в сторону своего импульсивного и дело экстраординарного случая решения, оказался самым просчитанным и предусмотрительным.
И по этой весьма резонной причине (придётся ещё раз повторить из-за крайней важности рассматриваемого действия) и было решено всё оставить на волю случая и решения… Вот только без этих теологических отсылок. И так уже разум генерала МакТиберия не знает на чём зафиксировать своё разумение и здравость своего разума. Всё так фантастично и невероятно до самой недопустимой для разума степени стоит и складывается в его уме, что он сам в себе несколько теряется от груза ответственности, которую на его плечи наложил этот выбор… само собой случая.
И МакТиберий, ощутив в себе крайней степени обезвоживание организма и у него пересохло во рту, начинает тянуть свою руку к бутылочке с минеральной водой, стоящей на столе перед ним в качестве интерьерного субпродукта, и никто до этого момента даже не думал обращать своё внимание на эту воду в бутылочках, как кроме с эстетической стороны реальности. А вот сейчас, когда генерал МакТиберий решил перемудрить их всех и складывающуюся из непредсказуемых поступков реальность, то это всё вызвало напряжение внутри и на лицах присутствующих здесь людей, принявшихся не сводить своего внимания с генерала МакТиберия. Кто определённо больше всех других знает насчёт задуманного президентом, и начинает себя готовить к тому неизбежному, от которого ему не удалось отговорить президента и тот сейчас всё это на них обрушит.
Ну а люди, собранные здесь, в этом ситуационном кабинете, прежде всего своим интеллектом, затем своей способностью работать локтями в деле продвижения своей точки зрения на прежде всего себя и на своё место в иерархии человечества, а уж только затем прихотью президента, как бы они не были застаны врасплох этим много чего обещающим и конечно для всех в край усложняющим сообщением президента быть друг с другом откровенно честным (а он себя хотя бы спросил, потянет ли он всю ту откровенность, которую он заслужил на свой счёт этим своим не укладывающимся в сознание его выборщиками поведением, и это при том, что их уж точно не удосужились об этом спросить), ещё не утратили в себе способность цепляться за жизнь. И они, видя, как начали стремительно развиваться события, тоже почувствовали сухость в своём рту, и все как один потянулись руками к бутылочкам, стоящим перед ними на столе.
И тут к полной неожиданности вице-президенши Алисии выясняется, и для всех становится общедоступным фактом сейчас возникшей реальности то, что этих самых бутылок с водой на всех не хватает. И если не считать господина президента, для кого на отдельной выдвижной полке заготовлены запасы бутылированной воды не в единственном количестве, то этой воды на всех не хватает почему-то в лице вице-президентши. А вот почему и по причине каких качественных данных вице-президентши Алисии, то на этот счёт имеется несколько, друг с другом не координирующих версий.
И первая, которая чаще всего приходит на ум сидящим за этим столом людям, это версия о том, что Алисия Тома, наша вице-президентша, уж слишком в своей самоуверенности задрала нос, что и привело её к тому, что все мы сейчас видим. Она, будучи самоуверенной в том, что она точно не останется без воды, тем самым осталась со своим длинным носом, которым она теперь в своей потерянности крутит по сторонам, не зная, как перед собой сейчас оправдаться. А на господина президента нечего ссылаться и его подвергать укоризне, так прямолинейно намекая на наличие у него возможности с ней поделиться бутылочкой водой. Вон у вас её сколько.
Но господин президент в деле касаемом поддержания института президентства непоколебим. И что полагается президенту по его статусу, то с этим никогда не поделится президент. А иначе все, кто захочет, будет проходиться по президенту, и он со временем, тем самым запросто утратит своё прежнее предназначение – быть для всех пределом мечтаний и есть к чему стремиться. А что насчёт воды, на которую указывает так недипломатично длинный нос вице-президентши, то она, во-первых, специальной президентской очистки, которую может не выдержать организм всего лишь вице-президентши, а, во-вторых, и главных, вот когда она станет президентом или как ей нравится, президентшей, то тогда она может пить эту воду сколько в неё влезет.
Но не только это вопрос стал ребром и одновременно поперёк горла президента, а он при виде того, как безрассудно и неэкономно принялись поглощать воду из бутылок его по факту чинопочитания и субъективизации реальности по субординации подчинённые, и при этом все одновременно, на инжиниринговом уровне своей концептуальности построения реализма почувствовал, что всё это не добру и с этими людьми никакого потопа не хватит, чтобы утолить их жажду.
– Да что ж такое с ними происходит? И к чему я их всех подтолкнул?! – онемел от всех этих пронизывающих до самых костей вопросов к себе президент. Но при этом президент не выказывает себя слабаком, кого можно на испуг взять, – то, что сейчас с ним было, получит для себя резонные объяснения, – и он не просто бледнеет в лице, а он первым бросается себя спасать, как первую цель атаки террористов и объект с помощью которого достигается дестабилизация общества и государственной власти. В общем, он действует не из своих эгоистических причин, интересов и рефлексов, а всё в нём подчинено воле государственника. И президент, будучи уверенным в том, что все тут собравшиеся на заседание люди, всё итак отлично знают, чем он мотивируется в своих, только с виду пакостно и мерзко выглядящих поступках (не разбив яйцо не сварить омлет, – всегда такое приговаривал президент, разбив кому-нибудь голову, а лучше карьеру), всё же для объяснения официальной версии этого его, сложного для разъяснения поведения, озвучивает следующую историю.
– Кхе, кхе. – Таким нехитрым, чуть ли не дедовским образом, президент фиксирует на себе общее внимание. И как только все готовы ему внимать, он с лукавой улыбкой на своём лице начинает говорить. – На этом примере, – президент кивает в сторону тех дверей, которые продемонстрировали своё упорство в деле не допуска президента до выхода отсюда, – я вам показал, какое огромное значение имеет для общества информационная политика государства. И как я надеюсь, то мы ещё не утратили лидерские позиции в этой сфере идеологического противостояния. Я верно говорю, гер Шпрехензедойч? – обращается с этим вопросом президент с краю стола сидящему типу, достаточно облезлой и отталкивающей наружности. Отчего он и был, скорей всего, помещён здесь с такого отдалённого от всех края, чтобы он не мог внести деструкцию в ход мыслей рядом с ним находящимся людям (пахнет от него как-то отталкивающе).
Ну а когда мистер президент акцентировал, таким образом, на нём внимание, то этот гер Шпрехензедойч, явно тип большого о себе осмысления и апломба, – так он перекосился недовольно лицом, – взял и в дополнение ко всему тому, что он выражал на своём лице, одутловатом от внутренних волеизъявлений и возлияний по полной стопке, а когда и по стакану, принялся критично и недовольно смотреть на президента. И ему видите ли, и это по нему прямо читается, некоторым образом не только не нравится то, каким образом к нему обратился мистер президент, а он, видите ли, что за цаца такая, смеет ещё иметь свой собственный взгляд на себя, который входит в противоречия со взглядами на него президента. Его, понимаешь ли, совершенно не так зовут, как к нему обратился мистер президент, большой выдумщик, если честно.
Но на то он и президент, чтобы ходом своей мысли определять и отмерять шаги мироздания, в котором, между прочим, такие, как гер Шпрехензедойч люди, не просто обитают, а благодаря усилиям мистера президента, припеваючи живут. И если ты, гер Шпрехензедойч, такой принципиальный, и тебя удручает то, что мистер президент так тебя особенно выделяет из всех, то давай, подавай в отставку, и нечего тут всем портить аппетит и воздух, которым, между прочим, все между собой делимся и без всех этих, как у тебя физиологических нервозов.
Но всё же хотелось бы знать и разобраться в том, что послужило такому неприятию мистера президента, не просто членом его команды, а одним из его доверенных лиц, на кого он, можно сказать, опирается при решении самых наиважнейших и наисложнейших вопросов. Ведь если здесь, в самом закрытом и стратегически важном кабинете, возникает вот такое отсутствие взаимопонимания, чуть ли не раздор, то куда это может вообще привести, если каждый из членов совета безопасности будет тянуть одеяло в свою сторону. А всё дело в том…А будет лучше, если сам мистер президент объяснит, тем более он уже это делать начал. Ну а то, что несколько коряво и неуклюже в сторону гера Шпрехензедойча, то что поделаешь, вот такой дружеский и беспечный у президента характер, и на него обижаться грешно.
– Что молчите, как будто воды в рот набрали? – усмехается президент, тогда как всем не так смешно, когда присутствующие в кабинете люди провели свои параллели между недавним событием, их общим желанием утолить жажду и тем, что президент за гером Шпрехензедойчем заметил. А они дураки уши развесили и сразу не поняли, какой гер Шпрехензедойч продуманный и подлый сотрудник департамента информационного обеспечения и связи. Он, подлец, не как все, утолил жажду и всё, а он всё это сделал с запасом, который сейчас и находился у него в роте или во рту.
Что, между тем, проходит незамеченным только одним человеком, мистером президентом, продолжающим донимать гера Шпрехензедойча своим культурным кодом воспитания ковбоем.
– Гер Шпре…– на этом месте мистер президент сбивается и начинает чертыхаться из-за невыговариваемости второй раз подряд столь сложного для произношения имени Шпре…И для правописания – это тоже наисложнейшая задача.
– Ну до чего же скотская на произношение и выговариваемость фамилия. – С искривлённым лицом, благо не с вывихнутой скулой, прямо плюётся на носителя этой сложной на выговор фамилии мистер президент. Чем ещё сильней усугубляет обстановку для гера с этой наисложнейшей для выговаривания фамилии.
По причине чего, что случалось и гораздо ранее и буквально сразу после знакомства с этим гером с невыносимой для общения фамилией, с ним мало кто хотел иметь дело. И все, кто с ним знакомился по необходимости и по своим служебным надобностям и обязательствам перед контрактом, заключённым с государственным департаментом, к которому, как вдруг оказывалось, был прикомандирован и этот гер с мало понятной фамилией (они там, сверху, что, все с ума по сходили, выкидывая такой лингвистический и психологический фокус), сразу начинал себя чувствовать, не просто не ловко, а как-то по особенному ущербно перед этим гером, на чей счёт вон что его родственное древо надумавшего. И явно не из-за каких-то там бытовых соображений, а здесь имело место политика. Единокровные родственники этого гера хотели застолбить с помощью этой своей фамилии место на одном из политических небосклонов.
Ну а так как прежние времена были всё больше тёмные и дремучие, то они не были поняты своими соотечественниками, и как результат, они застолбили место козлов отпущения, и от того их родословное древо расцвело не так пышно и благоухающе, и на представителя этой фамилии, в данном случае присутствующего здесь гера, было крайне сложно смотреть без того, чтобы не задаться вопросом: «А чем таким этот гер и его предки ославились перед природой?».
И примерно с таким умственным настроем, при этом всё это скрывая под личиной благовоспитанности и лицемерия, сейчас все посмотрели на этого гера со сложной для произношения фамилией (не перестаётся почему-то это повторять), где только мистер президент, имея на то полное право, себе смог позволить, не стесняясь и не лицемеря, всё как есть сказать прямо в лицо этому геру…Как сейчас же выясняется с последующих слов мистера президента, то ещё более опасного и сложного гера, имеющего второе дно в своём видовом обозначении. И чтобы два раз не повторяться и своим пересказом не отдалятся от первоисточника, то слово вновь предоставляется президенту.
– Не сочтите мои слова за оскорбление и к вам моё отношение, как за предвзятое и в чём-то для вас соскоблительное, гер Румпельштильцхен. – Как было видно и также слышно по искривлённой физиономии президента и его изменённому голосу, то ему огромных трудов стоило выговорить эту, как оказывается, более настоящую фамилию гера Рум… (увы, не всем по силам, как президенту, выговорить даже про себя эту фамилию, чтобы её затем вписать в анналы письменной истории). И что удивительно, так это то, что президенту удалось без единой ошибки выговорить эту сложную для выговора и правильного произношения фамилию.
И в связи с этим нужно отдать должное службам внешнего контроля речи президента, всё-таки профессионалов своего дела и умеющих поставить так логопедически речь любому человеку, что он без запинки сможет выговорить любую абракадабру. А то, что президент делал такой акцент на сложности произношения фамилии гера Румпельштильцхена, так это всё блажь и причуды, суть которых заключалась в необходимости развеять уж больно напряжённую обстановку в кабинете.
При всём при этом никуда не ушла с лиц остальных присутствующих здесь лиц скука и предвзятость к своему коллеге, как со слов президента становится ясно, отвечающего за информационную политику государственного департамента. И как можно понять при виде всех этих обращённых на него критичных и в чём-то брезгливых взглядов коллег по руководству государства, то им вот нисколько не нравится проводимая информационная политика департамента межвидовых коммуникаций, за которую отвечает гер…тьфу на него и теперь становится понятен злой умысел этого гера, однозначно не зря не отказавшегося от этой своей сложной фамилии.
Он, таким образом, купировал возможности на него ссылаться при разговоре критически и недовольно настроенных к нему служащих и сограждан. И теперь, глядя на эту отталкивающую физиономию гера Рум… (так и хочется пойти на свежий воздух от тошноты продышаться), ещё вот что становится ясно – вот почему и здесь начинаются утрачиваться ведущие позиции в информационной политике. На такую рожу, представляющую собой информационную политику департамента, посмотришь, и ясно, что ничего общего с ней не захочешь иметь.
А вот посади на его место, не просто привлекательное лицо, а это лицо должно принадлежать именно ей, как давно про себя и вслух считают представительницы женского пола, абсолютизированной на себе гендерной идентичности, то дела куда как лучше пойдут. Но как это было всегда и говорят, что будет, то им и их очень правильным идеям ходу не дают. И не даёт ходу, как это не странно, всё тот же мужской шовинизм, гидра с множеством голов. И теперь эта многоликая гидра выкручивает руки самодостаточности индивидуальности женского я тем, что они потеряли на это право в тот самый момент, когда эти права для себя обрела многовекторность гендерного многообразия, а не безобразия, как себе смеют в кулуарах браниться самые несдержанные представительницы гендерной идентичности под номером два (и здесь гады обошли и принизили).
– Ну так что скажите? – а вот к чему относился этот вопрос президента, уже никто не скажет. И, в общем, только геру Румпельштильцхену решать, затаить обиду и злой умысел против президента и его язвительности, или же подойти конструктивно к этому разговору. И гер Ру, так будет легче и свободней выражаться, сделал правильный выбор, проигнорировав специфическое чувство юмора президента (туп, как пробка для меня президент и шутки его не смешные, над которыми смеются только его лизоблюды), обратившись к рассматриваемому им изначально вопросу информационной политики государства.
И если откинуть вечную проблему всех министерств, недофинансирование, то гер Ру сказал следующее. – Мы работаем в этом направлении. И сейчас основные наши усилия направлены на разработку проекта «Философский пароход».
– И что он в себя включает? – заинтересованно спросил президент.
– Мы будем в прямом эфире освещать события, происходящие на одном из эмигрантских потоков, включающих в себя отток интеллектуального ресурса из недружественного нам государства по степени восприятия нас этим недружественным государством, тогда как мы давно отказались от такого дипломатического лицемерия и в нашей доктрине безопасности чётко прописано, кто нам друг, а кто экзистенциальная угроза и враг. Где покажем, чего и какого интеллектуального потенциала лишилась и будет лишена та страна, которая выберет для себя путь в никуда, то есть идеологически не совпадающим с нашим выбором демократических ценностей. – Со своей спецификой выражения и подчёркивания обыденных вещей сложносоставными словами, всё это озвучил гер Ру.
И хотя гер Ру так складно и умело выражается, бдительность мистера президента не усыпить всем этим. И он всегда найдёт подводные камни в рассматриваемом предложении и к чему-нибудь обязательно прицепится.
– Добре. – В векторности одного политического продвижения дал своё согласие на этот проект мистер президент, но со своим «но». – А нет такой вероятности, что наши противники и враги и тут не вмешаются, и используют всю эту ситуацию как это им надо, организовав свой проект «Троянский конь»?
А вот такой вариант видимо даже не рассматривался гером Ру. Что за наивная душа и не стратег вообще. И он только в лице с отпавшей челюстью вытянулся и осел в себе. Что, впрочем, было от него ожидаемо мистером президентом, повернувшимся и обратившимся с вопросом к начальнику всех семи оков разведки, семизвёздному генералу Лабусу, единственному в своём роде по такому количеству звёзд генералу. Где, правда, только четыре звезды помещалось у него на погонах (они для большего количества звёзд не предназначались), а три дополнительные он носил у себя в нагрудном кармане, демонстрируя их время от времени при посещении бара со своими высоко им поставленными сослуживцами. А демонстрировал он эти звёзды следующим образом. Он их по одной опускал в наполненный алкоголем стакан. И таким образом себя тостировал, одновременно выпивая дозу горячительного и прочищая звёзды от своей затхлости.
– Что на этот счёт скажет разведка? – с вот таким вопросом обратился президент к Лабусу.
– Работаем. – Очень чётко и информировано для тех, кому положено и можно знать по доступу к секретам, ответил Лабус.
– Я другого ответа и не ожидал услышать. – С нотками похвальбы за предупредительность и дальновидность служб разведки, ответил президент. После чего он собрался продолжить то, с чего он начал это заседание совета безопасности – с требования прежде всего к себе, быть честными и чуть не откровенным, как к какой-то удивительной неожиданности для всех здесь и больше всего для самого президента, это мирное течение времени разрывает телефонный звонок стоящего перед президентом на столе телефонного аппарата. Которому, если честно про себя сказать и так здесь говорить о таких вещах только и допустимо, здесь было не самое лучшее место. Он своим видом вечно сбивал с мысли сидящих за столом людей, кто, как и всякий современник, стал заложником наличия в своей жизни телефона, без общения с которым уже никто своей жизни не представляет. И каждый сидящий за столом чиновник, глядя на этот телефон рядом с президентом, прямо чувствовал на себе зуд желания взять в руки свой телефон и просмотреть пропущенные вызовы для начала, с помощью которых растёт твоя самооценка, если их очень много и это даёт понять твою крайнюю нужность для человечества.
А тут такое, подвергающее сомнению собственное самосознание, происходит по причине наличия в этом кабинете права сильного, а именно президента, кто единственный здесь имеет право на звонок во внешние пределы. И даже будь это единственный и последний звонок, который будет суждено сделать местному человечеству, то его будет делать мистер президент. А такая дискриминация по субординационному принципу, никому здесь не нравиться.
Но сейчас речь идёт не об этом. А сейчас, как только начал звонить телефон, и не каким-нибудь модным рингтоном, а самым обычным, застарелым звонком, все здесь находящиеся люди, одёрнувшись от самих себя и от своего полусонного состояния, с неким тревожным предчувствием, что сейчас президенту будет сообщено настолько что-то важное, что потребует мобилизации всех их сообща сил, если они, конечно, хотят выжить, – а по другому поводу никто не осмелится их тревожить, – бросили свои взгляды в сторону телефонного аппарата (президент в том числе) и принялись пытаться раскрыть тайну этого звонка.
И как это всегда бывает и случается, то мысли и разумения насчёт значения и важности этого, так и неумолкающего звонка, на который мистер президент не спешит хоть как-то реагировать (он видимо и сам в шоке, что его тут потревожили и отвлекают), уж очень разнились между собой.
– И кто же это может быть? – вот таким общим вопросом задались представительницы женской гендерной идентичности. А вот мужская половина, всегда имеющая свои отдельные, подчёркивающие их шовинизм и эгоцентризм воззрения на всё, задалась другим по смысловому направлению вопросом. – И что за срочность такая, что президента решили отвлечь?
Ну а дальше последовали свои, характерные для каждого присутствующего здесь лица вопросы уточнения, которые уже кардинально разнились между собой, хоть и задавались на одной общей основе.
– Вот нисколько не удивлюсь, если это звонит Барбара. – Усмехнулась про себя вице-президентша, кто была в курсе всех информационных поводов, сообщений, разговоров и, конечно, сплетен из заслуживающих доверие источников. И как не ей не знать, что подпитывает изнутри самостоятельность и волю к жизни президента. А именно его супруга Барбара, кто, по её словам, и руководит государством, раз он, президент, вот так (здесь она показывает, как сжимает рукой шею мистера президента, в семейном быту называемый Огурчик, а на официальном уровне, если вы этого ещё не знали, будучи не в курсе того, кто будет стоять у истоков власти в том самом, перед самым началом Армагеддона году, то это Белый царь, как бы это не было колониально противно и не соответствовало повестке дня, чьё имя не так сильно важно и потому оно самое простолюдинское и обычное Навуходоносор Антоний по ветхой транскрипции, а по современному имя писанию, Джозеф) управляем её крепкой рукой.
– Не выдержала неизвестности, а если точней, то известности. Знает, что её Огурчик обязательно чего-нибудь напортачит без её присмотра, а ей потом всё заново переделывай. – Про себя рассудила вице-президентша, не первый раз сталкиваясь с железной волей супруги президента.
А вот у госсекретаря на этот счёт другие предположения, и это даже несмотря на то, что она в курсе домашней ситуации президента. А просто ей хочется создать интригу и невыносимые условия для исполнения своих президентских обязанностей президентом. Для которого она с предельным постоянством ищет поводы для объявления ему импичмента, хотя её всё на своём месте при президенте устраивает. Что поделать, вот такая у неё противоречивая натура.
– Неужто, она решилась и ему позвонила по данному мною телефону. – С задержкой дыхания и замиранием сердца в себе так провела некие параллели госсекретарь, также создающая некоторые поводы для дезинформации и введение в заблуждение президента, местами падкого на внимание в свою сторону со стороны женского пола. За что он всю жизнь и страдает, находясь в тисках семейных отношений с Барбарой.
Что же касается мужской части совета, то их мысли и рассуждения насчёт этого звонка были с одной стороны более что ли по делу, а с другой стороны ещё больше далеки от реальности.