Несвоевременный человек. Книга первая

И банкиры из преступного сообщества банкиров, уже было начавшие потирать свои руки от ждущих их барышей, называемых сверхприбылью, как только узнают о случившемся с этим инвестором, ранее собиравшимся через их банк провести колоссальные суммы, естественно в это не поверят, и крайне за него или точнее сказать, за его инвестиции обеспокоятся. Ведь все прекрасно знают, что за ними (инвестициями) нужен особый присмотр, а тут инвестор и за собой приглядеть не может, а что уж говорить о тех его инвестициях, на которые вроде бы как выписана генеральная доверенность, а вот где она сейчас и у кого находится, то это такой кладоностный секрет, что ради него можно сделать некоторые отступления от правил законности.

И как только решение завладеть этим секретом и генеральной доверенностью в придачу, созреет в отдельных банкирских головах этого преступного сообщества, о котором каждый созревший банкир не будет распространяться, то тут-то и начнётся охота до денег инвестора. Для чего инвестора начнут так жёстко приводить в память через колено, что лучше не вспоминать. Ну а в свою очередь скрывающийся под без памятливым инвестором героический человек из специальных служб по разоблачению человеческой жадности, выдавая частями и в специальной направленности свои памятливые воспоминания, таким образом постарается стравить между собой все эти бандит… банкирские рожи. А уж после того, как они частично друг друга по устраняют, так сказать, проредят свои ряды, то оставшихся в живых счастливчиков, тёпленьким в своих постелях уже схватят люди из государственных структур, кому по своему призванию, призывать к ответу всякую подлость и жадность, положено так брать в оборот этот преступный контингент, жирующий за общественный счёт.

А тут вот как всё оказывается не так. И это ни какой не герой, а просто проходимец и вполне возможно, что негодяй, который просто до беспамятства напился, где-нибудь споткнулся, разбил голову, и тем самым записался в люди Икс, или Немо.

– И я вместо того, чтобы улучив свободную минутку отдохнуть, иду к нему и интересуюсь его здоровьем, мол, как там тебе дышится. А ему так легко дышится, что от этого дыхания другим людям не продохнуть. Вот же сволочь! – Выругался Иван, решив больше не тратить своё драгоценное время на этого гада, и тут же, уже головой увалился на стол, чтобы на зло всем этим беспокойствам, с умом предоставленное ему в распоряжение время тратить.

– Нет, я всё-таки не могу. – Спустя какое-то время, скорей всего, через всё ту же абстрактную минуточку, – что поделать, если здесь, в этих больничных палатах, время течёт, воспринимается и систематизируется в своих отдельных классификационных категориях, – Иван с этим своим возмущением отрывает свою голову от стола и зад от стула, и направляется в палату, чтобы… Пока он не решил спросонья для чего, но для начала будет неплохо, с ненавистью посмотреть на того гада, который ему не даёт спокойно нести дежурство.

И вот Иван решительным шагом добирается до кровати с поступившим пациентом, и с намерением посмотреть на него, а точнее в его наглую физиономию, – а тот лежит на боку, лицом к стенке и значит, спиной к Ивану, что тоже волнующе бесит Ивана, – и сходу постучав того по плечу, крепко так, с подковыркой его спрашивает. – И не надоело тебе притворяться? – После чего Иван даёт тому время на оправдание своего поведения (поэтому он и начал своё общение с этого вопроса), и на то, чтобы собраться с мыслями и ответить. Но всё бесполезно и видимо этот пациент настолько упёртый в своей правоте и безнаказанности тип, что он даже и не думает думать и само собой, шевелиться.

И тогда Иван, решив, что вот сейчас посмотрю тебе, подлец, в лицо, и всё, всё о тебе пойму, хватает того за плечо и резко разворачивает его к себе лицом. И как только Иван добивается своего и чуть ли не в упор перед ним оказывается лицо этого типа, то Иван в момент бледнеет и со словами: «Вот чёрт!», – одёргивается назад. И только было Иван, в умственной оторопи отскочил назад, как со стороны дверей ведущих в палату, до него доносятся голоса разговаривающих людей, только что подошедших к двери. И при этом эти голоса столь и в таком жутком качестве знакомы Ивану, что он и сам не понял, как оказался под одной из кушеток, откуда он спустя время выглянул и принялся вести своё наблюдение за происходящим в палате.

– Сюда что ли? – задаётся вопросом один из подошедших к двери людей, чей могучий и сковывающий взгляд Ивана силуэт, сейчас обрисовался сквозь органическое стекло дверей.

– Это, скорей всего, Сумеречный. – Предположил Иван, вспомнив то обстоятельство своего мимолётного знакомства с этими лицами грозной наружности, которое состоялось в морге, куда их с Гаем по причине их не должного усердия, в качестве воспитания в них командного духа, сослал заведующий отделением.

– Слушай, – определённо с умыслом обратился Иван к Гаю (Иван знал, что Гай несколько мнителен в вопросах связанный с потусторонним, в чью сторону, они сейчас фигурально направлялись), когда они в качестве наказания за своё не прилежание, а точнее, наоборот, за прилежание – они прилегли в свой, заметьте (а заведующий отделением совсем другое замечает, его взгляд сфокусирован совсем на другом), свой обеденный перерыв, вздремнуть, – оказались на посылках у патологоанатома Люцифера (понятно, что не настоящего, но во многом на него похожего и так сказать, стремящегося к этому для себя идеалу – кто-то себя считает божественным подобием, а кто-то более приземлено и реально на себя смотрит, и тут ещё можно поспорить, кто к кому ближе) и им пришлось направиться в морг. А тому только одного подавай – только что поступившие трупы (путь к его сердцу лежал через морг). Ну а это всё в своей совокупности наводит на мысли о суровости бытия и о потустороннем, о тех же снах. – Ты как вчера спал? – спрашивает Гая Иван.

– А что? – в нехорошем предчувствии вздрогнул в ответ Гай, чуть не выронив из рук носилки с очередным подарком для патологоанатома. И хорошо, что Иван не обратил на это большого внимания, – а то, что он сачок, то он уже об этом не раз делал ему замечания, – а то бы он его как минимум, заподозрил в укрывательстве своих снов.

– Да вот странный мне вчера приснился сон. – Нагнетая мрачную обстановку, проговорил Иван, косо посмотрев на Гая. Ну а Гай весь напрягся в нехорошем предчувствии и с наигранной беззаботностью спрашивает его. – Ну и чего тебе приснилось? – Иван же хотел было сразу рассказать ему только что придуманную версию своего сна о небывало кошмарном, но тут ему показалось что ли, что переносимый ими на носилках человек, уже несколько часов пребывающий в неживом состоянии, вроде как в тот же спрашиваемый момент изучающе на него посмотрел, и как бы всем своим прибитым, как говорят молотком, видом показывая, что он глубоко сомневается в его честности.

– Мне человеку с сегодняшнего дня имеющего свои связи с потусторонним миром, отлично известно, что вам, живым людям, там, в тайниках своих мыслей, видится. – Покачиваясь на ходу, вот таким рассуждающим образом виделся Ивану этот на дух не переносимый и в тоже время переносимый ими в носилках тип прибитой и до чего же противной наружности, так и подрывающийся вскочить со своего места в особые моменты, когда Гай спотыкался на ступеньках. – И даже я, повидавший всякого непотребства в немалых количествах, – а на это указывает хотя бы мой скоропостижный уход из жизни, – и то на некоторые вещи, которые всплывают в сновидениях у некоторых с виду вроде как приличных людей, не готов смотреть без должной подготовки в баре. И мне одного взгляда на тебя хватило, чтобы понять, какой ты всё-таки в сущности человек сволочной. – И как показалось Ивану, то этот человек не живой наружности, – а его, между прочим, он и Гай практически несут в последний путь, а от него никакой благодарности, – взял и особенно улыбнулся на этих своих словах, которые он через свою внешнюю выразительность передавал ему.

И тут Иван не выдержал и разошёлся в исступлении. – Да что ж такое?! Его, понимаешь ли, несут, а он ещё выказывает претензии. Да я тебя, бандитская морда, сейчас не к патологоанатому отнесу, а прямиком отправлю в печь крематория, и как результат, следствие по твоему делу зайдёт в тупик. И ты не будешь отомщён. – И вслед уже хотел было вспылить и подпалить несомого авторитета Горелого (так Иван его про себя прозвал), но вовремя сообразив, что тогда у следствия уже к нему возникнут вопросы, к чему также подключатся люди из банды Горелого, – а там недалеко и самому угодить в печь крематория, – решил оставить всё как есть, а на Горелого наплевать. – Тьфу, на тебя. – На этом моменте, на одном из спусков, Иван спотыкается и чуть не роняет из рук носилки вместе с Горелым. Ну а Горелый всё отлично понял, что задумывал Иван, – ведь не надо забывать о его связях с потусторонним, – он хотел травмировать его голову ещё раз, уже после смерти.

Но не только Горелый так напрягся на этом спуске, где Иван споткнулся, а тут ещё и заволновавшийся Гай чуть не упал, решив, что Иван так на его вопрос отреагировал. Так что Горелый как никогда был близок к своему посмертному падению и травматизму.

Но Иван за всеми этими своими заочно проводящимися, дискуссионными спорами с Горелым, не успел начать рассказывать свой страшный сон, так как они уже пришли к пункту назначения, и их встречал потирающий руки патологоанатом Люцифер (и тут не нужно удивляться этому имени, все они (?) там, в этом отделении, между собой так прозываются, а если не верите, или вам кажется, что они много на себя берут, так называясь, то не советую, а так лишь, в качестве познавательного эксперимента предлагаю вам организовать для себя день открытых дверей в это отделение и заглянуть туда хоть одним глазком). И когда он звучно хлопнул в ладоши своих рук при их появлении и оглушающе их самосознание выразился: «И чем вы на этот раз меня решили порадовать, а может и вовсе удивить», – то уже не было никакой возможности продолжать этот разговор – все их мысли переключились на Люцифера и Горелого. Ну а потом заводить заново разговор об этом никто не решился, и их разговоры между собой шли всё вокруг да около.

Так вот, сейчас или точнее сказать, в тот момент, когда Иван с Гаем с носилками в руках и Горелым на них, оказались в секционной патологоанатомического отделения перед лицом Люцифера, при виде которого, да ещё в таких соответствующих интерьерах, невольно вздрагиваешь и тебя мурашками покрывает, у них из голов все мысли выветрились и всё их внимание теперь было обращено на Люцифера – всё-таки умеет народ подмечать за людьми их настоящую суть, а в данном случае в вопросе с Люцифером, насчёт которого всегда были и до сих пор возникают некоторые сомнения в его человеческой сущности, облекая её в не убавить, не прибавить прозвища, хотя не без стереотипного мышления – ведь могли же, не отклоняясь от основной сути прозвища, прозвать его, к примеру, Ганнибалом Лектором. Но в данном случае, это его именование наиболее точно ему подходило и отражало его тёмное величие, а этот допотопный Лектор по всем статьям был слишком мелок для него.

Ну а Люциферу одного взгляда на несомый «подарок» достаточно, чтобы всё об этом подарке понять, соответственно оценить и сделать соответствующие выводы – этого разностороннего типа (вон как руки разбросало по сторонам) несите на основной стол. Правда на этот раз, этой долгожданной команды для Ивана и Гая не поступило, а Люцифер так выразительно преобразился в лице, что у недобровольных, а по воле обстоятельств носильщикам, Гаю и Ивану, как-то в испуге ещё раз вздрогнулось. После чего он, разведя руки в стороны, как гостеприимный хозяин своих покоев, выступил с вроде как приветственным словом перед новоприбывшим Горелым. При этом его приветственное слово прозвучало так многозначительно, что Иван с Гаем вполне могли и приняли его слова на свой счёт.

– Вот мы и встретились. – С жутким подтекстом, как теперь Иван с Гаем поняли, со стоящей радостью на лице, а не хищным оскалом проговорил Люцифер, глядя своим немигающим взглядом прямо в душу каждому из присутствующих здесь. А так как Горелый вроде как только телесно здесь присутствовал, или мы чего-то главного о нём и потустороннем мире не знаем, то этот взгляд Люцифера только косвенно его касался. При этом Гаю и Ивану одновременно в голову пришла одна и та же мысль. – Если бы мы сейчас находились в холодильном отделении, то вот бы Люцифер жутко выглядел, когда у него изо рта вырывался бы пар. – Хотя у них и без этой мысли было нимало о чём подумать. Да хотя бы о том, с чем связана эта его такая радость при виде них. – Раньше даже и не замечал, а сегодня что за радость. Может по людскому общению соскучился. – Вот так, достаточно по-человечески, за Люцифера подумал Гай, явно проявляя недостаток мужественности и, желая задобрить этого врага человечества.

Что же касается Ивана, то он подошёл к разрешению вопроса понимания Люцифера с не менее эгоистической стороны, нежели Гай, в чём его упрекнуть никак нельзя, – ведь только по делам своим ты судишься, – и он принялся судорожно перебирать в памяти всё то, что могло вызвать такую радость Люцифера. – Может слышал, что я нелестно отзывался о его отделении? – напряг лоб и извилины памяти Иван, вспоминая, когда это он мог так неуважительно выразиться и при этом вслух. – Да вроде ничего такого не говорил, а то, что я без особого удовольствия выслушал это наше направление сюда от заведующего отделением, то… Так вот кто Люциферу на нас настучал. И я представляю, в каких тяжёлых и любимых для Люцифера чёрных красках, он, гад, всё на нас накляузничал. – От таких открытий Иван аж приобрёл нормальный цвет лица (а так он был бледный, как полотно) – так он был возмущён на заведующего отделением, готового ради поддержания своего властного авторитета на любую провокацию и манипуляцию общественного мнения.

Между тем Люцифер подошёл к носилкам и, уставившись на находящийся на них труп Горелого, после небольшой задумчивой паузы произнёс небольшую тираду. – Да, и хотя пути человеческие пути неисповедимы, они всё равно в итоге приведут человека в эти пенаты. И ты, Горелый, не исключение из общих правил. Хотя у тебя на этот счёт всегда было особое мнение. Ну а так как ты человек особо упёртый и если тебе в голову что-то втемяшили, – ты, как я помню, считал себя бессмертным, – то из тебя эту мысль никакими разумными доводами не вышибешь, разве что только молотком. Кто же это такой насчёт тебя догадливый и понимающий тебя с полуслова нашёлся? – усмехнулся Люцифер, кивнув Ивану в сторону свободного стола.

Когда же Горелый был по всем правилам переброшен носильщиками с носилок на стол под названием прозекторский, и при этом без должного почтения к Горелому и с такими кислыми лицами, что за них немного стыдно, то Люцифер подошёл к столу со стороны головы Горелого уже не с пустыми руками, а с циркулярной пилой. Здесь он со своего высока, профессиональным взглядом окинул Горелого, явно что-то про себя проанализировал, на каких-то своих рабочих моментах остановился при виде глобусного вида головы Горелого, и в итоге перевёл свой взгляд на Ивана с Гаем, давно уже желающих поскорее покинуть это помещение.

Но нехорошее предчувствие в итоге их не подвело и Люцифер, с пилой в руках ещё жутче и опасней выглядящий, да так, что и помыслить нет сил, чтобы что-то ему возразить и сказать против, как ими и ожидалось, не отпустил их прямо сейчас, а сделал предложение, от которого им было невозможно отказаться. И хотя они уже в своих головах проигрывали некоторые сценарии того, как Люцифер будет ломать их психику, например, отдаст команду раздеть Горелого. – Давайте будем уважать чужой труд. – Срезав пилой пуговицу с пиджака Горелого, скажет Люцифер. – Люди старались, шили этот прекрасный костюм, – и не важно, что его носитель недостоин и пуговицы с этого костюма, правда, он считал иначе, раз его купил, – а мы его за раз испортим. А я ведь в некотором роде раскройщик и мне близка романтика создания полновесного костюма. – Люцифер, таким образом, обозначит задачу перед Иваном и Гаем, и им деваться будет некуда, как только начать стягивать с Горелого костюм. Что не так легко сделать после того, как Горелый так в себе смертельно расслабился и прилип к штанам липким выходом своего испуга в момент встречи его головы с молотком, а к рубашке прилип тем, что у него ещё при жизни лоснилось от жира.

Но Люцифер, как и его идеологический сторонник и мифологический прототип из ада, никогда не поведёт себя столь для человека предсказуемо, и он на самое жуткое воплощение самых страшных фантазий прибывшего к нему на перевоспитание человека (по сути Люцифер это такой наставник, кто методом кнута наставляет оступившегося человека на путь истинный), всегда найдёт куда как ещё более страшное и извращённое наказание.

– Берите его за руки, и покрепче! – отдаёт команду Люцифер. И хотя Ивану и Гаю до нервного истощения страшно, Иван всё же решает поинтересоваться у Люцифера, а зачем Горелому такая их поддержка сподобилась. На что и на Ивана Люцифер мог бы так посмотреть, что тому и так бы стало всё ясно, но Люцифер явно находился в добром расположении духа, – никак встреча со старым знакомым его так взбодрила, – и он не стал ронять Ивана в самые бездны своего страха, и он со специфическим в этих местах юмором, что для Ивана и Гая совсем не явно, объясняет это своё решение тем, что покойники иногда попадаются такие чувствительные, – особенно это происходит в тех случаях, когда человек при жизни был бесчувственной скотиной, а Горелый таким и был, – что они от малейшего прикосновения циркулярной пилы подскакивают с места, чтобы, скорей всего, ожить и так не мучиться после смерти. – Им всю жизнь говорили, что после смерти их будет ждать заупокой, а тут вон какие дела. Бл*ть, опять обманули. Никому верить нельзя. – Артистически за кого-то так выразился Люцифер, затем застыл в одном положении и тихо проговорил. – И бывает так, что оживают.

Ну а когда на тебя так смотрят исподлобья и сокровенно, и замогильным голосом говорят, – а это указывает на то, что Люцифер знает, что насчёт всех этих запредельных сферах говорит, – тот нет никакой возможности во всё, что сказал Люцифер не поверить, даже если ты сразу не собирался верить во всю эту чушь. – Он что, за дурачков нас держит. – В едином порыве про себя и всё за Люцифера решили Иван с Гаем, только он заговорил. Правда сейчас они и не думают возмущаться, а беспрекословно берут с разных сторон за руки Горелого, и видят, как Горелый на них посматривает со своего положения и как им кажется, посмеивается. А вот что вызвало такое его довольство, то ни Иван, ни Гай разгадать не могут. Может ему смешно смотреть на эту их человеческую наивность, решивших, что у них сил хватит удержать его на месте, когда он решит подскочить с места и удариться в бега, для начала посшибав их с ног. – Вот же глупцы, – вот точно так выражалось лицо Горелого, – разве вы не знаете, что человек после смерти становится в несколько раз сильней. А я и при жизни мог вас одной левой уложить, а уж после смерти, то тут без особых вариантов.

И Гай с Иваном видимо о чём-то таком догадывались, и они, переглянувшись между собой, крепко накрепко вцепились в Горелого и решили держаться за него сколько есть сил. Ну а как только Гай с Иваном ухватились за руки Горелого, то со стороны Люцифера до них тут же донёсся жуткий звук заработавшей циркулярной пилы – для чего она заработала было не трудно догадаться. А как только Иван с Гаем проявили такого рода сообразительность, то они на все требования своего любопытства никак не реагировали, каждый со своей стороны вцепившись взглядами в удерживаемую руку Горелого. Что, в общем-то, в основном и удерживало каждого из них на своих просевших ногах. И теперь они ещё об одном догадались – вот для чего Люцифер отдал им эту странную команду. Он, как оказывается, предусматривал вариант с их неустойчивостью стояния на своих ногах. А так они, и себя, и если что и Горелого придержат. Тут ведь и люди подготовленные и так сказать, взращенные на всех этих патологоанатомических частностях, не всегда могут опереться на свою подготовленность и запросто подкосятся на своих ногах, а что уж говорить о людях неподготовленных и не собирающихся так себя испытывать – у них и выбора нет особенного, кроме как умом тронуться и упасть в обморок, даже не видя, что там, на столе, происходит – воображение всё дорисует и доскажет.

При всём при этом не была исключена возможность того, что кто-то из тянущих в обе стороны и в частности, свою сторону, руки Горелого, не окажется, либо сильней, либо слабее, что ведёт к одному итогу – Горелый будет перетянут на одну из сторон. И тогда даже себе представить будет страшно, что случится с тем, на кого Горелый всем своим громоздким и крайне не дышащим телом опрокинется и завалит собой. О чём видимо вовремя сообразили обе тянущие на себя руки Горелого стороны, и Иван с Гаем, переглянувшись между собой, поняли, насколько они спаяны в одно целое, и что от их взаимовыручки будет зависеть, удержатся они на ногах или кому-то из них придётся встретиться лицом к лицу, в фигуральном смысле, с Горелым.

Между тем со стороны Люцифера до них донёсся голос самого Люцифера. – Ну что ж, посмотрим, что в тебе, Горелый, есть такого особенного, за что ты себя так от всех остальных выделял. – На этих словах Люцифера, Иван с Гаем в предощущении того страшного действия, к которым эти его слова ведут, хотели бы заткнуть уши, но их руки были заняты, и им только и оставалось, как зажмурить свои глаза, чтобы хотя бы постараться ничего не слышать. Что очень трудно сделать, а новичкам и вовсе невозможно. Так что как бы они не зажмуривали свои глаза, всё равно все исходящие со стороны Люцифера звуки достигали их ушей и сообразно их соображению понимались.

– Всё-таки как-то это удивительно, вчера лицом к лицу видеть перед собой человека и при общении с ним, вроде как неосознанно, фигурально, через словесное общение заглядывая в его душу, пытаться разгадать его, а сегодня, вот он, уже лежит перед тобой и ты, можешь уже буквально раскрыв его, заглянуть во внутрь него. Правда, этого уже не обязательно делать, чтобы распознать его как человека. Наверное, оттого-то люди при встрече со мной отводят в сторону свои глаза, боятся, что я раньше положенного времени загляну в них, и по преставившимся мне данным смогу прочитать, сколько им осталось этого времени, а они уж точно смогут заметить по моим глазам вынесенный им судьбой приговор. А люди как бы они не были любопытны и не стремились всё про своё будущее прознать, всё же предпочитают жить в неведении этого будущего. – Видимо Люцифер таким образом себя настраивал к работе. После чего он глубоко вздохнул и со словами: «Ну что ж, заглянем внутрь», – включает циркулярную пилу и, вцепившимся что есть силы в руки Горелого Ивану с Гаем, приходится внутренним криком заглушать эти жуткие звуки, доносящиеся со стороны Люцифера.

Но вот, кажется, звуки работы пилы затихли, и Иван с Гаем, мокрые и продрогшие от пробившего их озноба, сквозь слегка приоткрытые глаза посмотрели в сторону друг друга и, убедившись в том, что каждый из них находится ещё на месте, немного приободряются и начинают прислушиваться к тому, что происходит со стороны Люцифера. Оттуда же, первое, что различимо для них понятливо звучит, так это звук отложенного в сторону, на один из столов, рабочего инструмента Люцифера, циркулярной пилы. После чего до них доносятся, до дрожи во всём теле, страшные в своей домысливаемости звуки костяного скрежета, что ещё ознобливо терпимо, но вот когда оттуда зазвучали хлюпающие звуки, – а Иван с Гаем сразу себе вообразили, какая часть человека могла послужить источником этих звуков, – то у них у самих в голове начало закипать то, про что они сейчас подумали.

– Хм. – Звучит голос вроде как задумавшегося Люцифера – интонация его голоса наводит на такие мысли. – Я так и знал. – Уже утверждающим голосом заговорил Люцифер. – Пустой, как и есть пустой человек. – Здесь как почувствовалось Ивану с Гаем, Люцифер переводит свой взгляд на них и обращается к ним, как сразу же выяснилось, с риторическим вопросом. – А что это значит? – спрашивает Люцифер и сразу же даёт ответ на свой вопрос. – А значит то, что вся его жизнь была подчинена восполнению этого своего недостатка. И, пожалуй, будь наша судебная система более прогрессивной и продвинутой, то она бы смогла учесть этот факт его жизненной предопределённости. Ну не мог он иначе себя вести, когда внутри всё так пусто и требует себя восполнить. Это людям, так сказать, великодушным, на ком природа не с экономила и даже сверх души отмерила, хорошо чувствуется, и им делиться своим благодушием только в радость, тогда как людям пустотелым приходится на всей этой душевной радости вечно экономить и скупиться. Ну ладно, с этим разобрались. – После небольшой паузы сказал Люцифер, и как поняли зависимые от него и от его действий невольные ассистенты Иван и Гай, то сейчас наступит новая пятиминутка нечеловеческих страстей и боли – Люцифер, как им услышалось, опять взял пилу.

И точно, совсем скоро раздался рёв работающей пилы, и вслед за этим им стало чувствоваться, что и Горелый уже не столь крепко оказывает сопротивление – его руки начали поддаваться растяжению. И как только Люцифер вновь закончил свою работу и отложил в сторону пилу, то Иван с Гаем, стоило им только приоткрыть глаза, как они тут же чуть из себя рвотой не вырвались при виде того, что им увиделось и послужило причиной такой податливости рук Горелого – Люцифер прошёлся пилой по его грудной клетке (а ведь мог бы простым скальпелем), и так сказать, срезал соединяющие нити между сторонними частями Горелого. А Иван с Гаем, даже краем глаза заглянув во внутрь Горелого, потемнели в своих мыслях от страха. Пока же они пребывали в шоковом состоянии, Люцифер под всё те же невыносимые для ушей хлюпающие звуки возился где-то внутри Горелого. И только когда Иван с Гаем каждый для себя уже решил, что на этом всё, с меня хватит, он берёт слово и разряжает обстановку напряжения за этим столом.

– И здесь, как я и предполагал, – проговорил Люцифер, – внутри всё черно от сажи его чёрной души. А наличие чёрной души, с остатками сажи внутри, о чём говорит? – Люцифер вдруг обратился с вопросом к Ивану, лицом к которому он находился. Ну а Иван и не понял о чём его спросили, а он можно сказать, только что очнулся из забытьи, когда к нему с вопросом обратился Люцифер. Но Люциферу и не нужен его ответ, он просто таким образом размышляет, а затем делает для себя выводы из своей работы. – А такая чёрная душа говорит о том, что Горелый был умерщвлён не молотком, а из него заранее, с помощью выжигающего внутренности средства, вынули стержень жизни, а уж затем, так для всех оформили с этим молотком. – И вот тут-то, когда Люцифер так фигурально обозначил причину смерти Горелого, Иван с Гаем окончательно приходят в себя и с некоторой долей удивления, – типа ты слышал, что он сказал о стержне жизни, – переглядываются между собой. Дальше, скорей всего, между ними последовал бы немой монолог-обсуждение сказанного Люцифером, но донёсшийся звук со стороны входа в отделение, ступающих на ступеньки лестницы тяжёлых шагов, перевёл всё их внимание в ту сторону и на этом все их переглядывания закончились – и только Люцифер всё продолжал увлечённо копаться в Горелом.

Тем временем идущие таким, сравнительно тяжёлым шагом люди, спустились по ступенькам вниз и, судя по приближающимся звукам, направились именно сюда, к ним. И только было Иван с Гаем невольно создали себе визуальную картинку тех, кому могли принадлежать эти шаги, как входная занавеска отодвигается и в помещение секционной входят двое людей, своим внешним видом совершенно не обманувших ожидания Ивана с Гаем.

Иван с Гаем ожидали увидеть людей тяжеловесных, несговорчивых, достаточно суровых и, пожалуй, склонных к насилию, и они их увидели – в отделение вошли два, естественно во всём чёрном, пасмурных типа, ежистой наружности, с пронзительными, исподлобья взглядами на мир. Правда, к этому их ожидаемому виду вошедших людей, можно добавить весьма примечательную, характерную для них вещь – эти, с хмурыми взглядами на жизнь люди, создавалось такое впечатление, оформившись в это своё определяющее их жизнь я, окончательно зафиксировались в этом своём итоговом положении, людей решений. И судя по их волевым лицам и целеустремлённым взглядам, то они пришли сюда проводить в жизнь какое-то из уже принятых кем-то решений. Но они видимо не учли одной существенной вещи, что имеет важное значение там, в жизненных сферах, то оно не обязательно будет так же значимо здесь, где определяющим началом является чья-то смерть. И стоило только Люциферу отвлечься от своего дела и оторваться от Горелого с частью его в своих руках, то эти незваные гости на одном месте вмиг застопорились при виде Люцифера в ореоле мистического, и со свойственной каждому из них невозмутимостью начали реагировать.

Так тот тип, кто находился справа по отношению к Люциферу, вдруг стал не столь хладнокровным типом и его лицо, а в частности веко правого глаза стало подёргиваться при виде всего того, что вытащил из Горелого и держал в руках Люцифер. Что было только частью его проблем, ведь потеря связи с левой ногой, где она теперь болталась под ним, грозила ему куда как большими осложнениями. Что же касается его напарника, то он казалось, что был непоколебим и его ничем нельзя было пронять и сбить со своего целеустремления, и он как был убеждающе твёрд в своём взгляде на окружающее, и как смотрел, так и продолжал презирающе любую опасность смотреть своими холодными глазами во внешние пределы, в том числе и на Люцифера, представившегося ему в таком адском обличие – у более хладнокровного напарника было достаточно неплохое воображение, источником которого были не только его природные данные, но и его багаж знаний.

Между тем Люцифер окинул изучающим взглядом незваных гостей и с непримиримым к незваным гостям выражением лица, хотя не без свойственной ему иронии, обратился к ним с вопросом. – Никак пришли узнать об условиях своего, не за горами, размещения. Верно спрашиваю?

– При случае и об этом поговорим. – Как отрезал, сказал более хладнокровный тип с тёмным выражением лица, особую впечатлительность которому придавал проходящий шрам через левый глаз. – Сейчас нас в первую очередь интересует другой вопрос.

– И как, я понимаю, не требующий отлагательств. – Ответил Люцифер, вкладывая в Горелого прихваченное ранее.

– Всё верно. – Сказал более хладнокровный тип.

– Я вижу, что вы парни серьёзные и с вами, наверное, сложно спорить, не будучи вооружённым, – Люцифер на этих словах положил руку на лежащую на соседнем столе пилу, в результате чего напряг обоих своих собеседников, которые даже дёрнулись по направлению своих грудных карманов, – и поэтому я скажу. Давайте ближе к телу. – Люцифер не зря так детально определяющее выразился – рассматриваемый вопрос явно касается его специфики работы, и значит, он всё верно сказал. А то, что он пошёл им навстречу, то к этому его склонила ответная реакция незваных гостей, выказавших, что они пришли не с пустыми руками и были явно заряжены чем-то огнеопасным.

– Это Горелый? – задал вопрос более хладнокровный тип.

– Я в именные частности не вдаюсь. Так легче. А для меня он существует под своим инвентарным номером. – Ответил Люцифер. – Так что вам самим придётся проводить опознавательные мероприятия.

– Тогда посмотрим. – Сказал более хладнокровный тип, направившись к столу, с Горелым на нём. Подойдя же к столу он не без отвращения посмотрел на то, что из себя представлял Горелый, после чего он кивнул своему бледному напарнику и тот, не подавая виду, что ему нетерпеливо здесь находиться, подошёл к своему напарнику и, остановившись рядом с ним, придерживая руку у своего носа, принялся смотреть перед собой.

– Что показало вскрытие? – вдруг спросил Люцифера тип со шрамом.

– Как минимум, что он человек. – Со свойственной себе ироничностью ответил Люцифер (Каждый патологоанатом обладает специфическим чувством юмора и так сказать, тот ещё остряк. Что уж поделать, когда без этой характерной качественности, крайне тяжело, а подчас и невозможно оставаться в здравом уме, не скатившись в окончательный пессимизм, при их-то профессии).

– А как максимум? – последовал вопрос со стороны типа со шрамом.

– Что он человек с активной жизненной позицией, за которую он и пострадал. – Ответил Люцифер.

– А точнее, Людвиг. – А после этого обращения к Люциферу типа со шрамом, все, а в частности Иван и Гай, совсем по другому посмотрели на всех участников этого диалога. И у них в головах наряду с открытием для себя настоящего имени Люцифера: «Так его вон, как оказывается, зовут!», – и того, что тип со шрамом и Людвиг знакомы между собой и гораздо ближе, чем они с ним, начали нарождаться один за одним вопросы исследовательского характера, всё касающихся природы знакомства этих по своему необычных людей. При этом все эти вопросы зарождались у них на фоне одного и того же убеждения – что-то тут явно нечисто и попахивает тайной. – Но вот какой? – то на этот вопрос никак не находилось ответа, а нахождение тех прилагательных в которые будет обёрнут ответ на этот вопрос, никак не приближало их к ответу на вопрос. А они, эти прилагательные, все как на подбор были загадочного и мрачного качества.