– Да не люблю танцевать.
– Да, я тоже. А чего тогда в клуб пришла, если не секрет?
– У меня к тебе тот же вопрос. Ты ведь тоже танцевать не любишь.
Я не нахожу, что ответить, и просто улыбаюсь.
– Хочу почувствовать жизнь, – говорит она. – Здесь все очень живые. Не то, что на корабле.
– Соглашусь. А я, наверное, пришёл ощутить живым себя.
– Бегаешь от реальности?
– Возможно. Кстати, о побеге от реальности. Хочешь выпить? – предлагаю я.
– А смысл? Это же ненастоящий алкоголь.
– Твой мозг достроит вкус и опьянение из собственных воспоминаний. Если ты сидишь через нейроинтерфейс, конечно. Или через костюм?
– Через интерфейс. Вот только я не пила никогда. Мне же всего шестнадцать! Так что у меня нет воспоминаний.
– В шестнадцать многие пьют.
– Значит, я разумнее многих.
Всё это время я смотрю на неё и не верю своему счастью. Если она в жизни такая же, как здесь, то я сейчас говорю с первой красавицей на Земле… ну, то есть, на кораблях. А если у неё нейроинтерфейс, это значит… Я обязан это спросить!
– Ты с Афродиты-1?
– Два.
– На второй Афродите есть нейроинтерфейсы?
– Как и везде. Я племянница управляющего, а он в Хомяке сидеть не любит. Так что я лакшери-пассажир дешёвой шлюпки.
Обычно парни пытаются рассмешить девушек, но тут я ржу в голос. Это лучшее описание Афродиты-2 и нейроинтерфейса на ней.
– Ну ты крутая! А я с первой Афродиты.
– Класс! – кажется, на неё это производит впечатление. – И после этого я крутая? Да ты счастливчик!
– Ну так, сравнительно. А ты бывала раньше в таких заведениях? Ну, в той жизни… до того как…
Я запинаюсь. Почему я так не люблю об этом говорить?
– До того, как Амальгама уничтожила мир?
– Именно.
– Нет, не бывала. Здесь шумно. Я и сейчас не пришла бы сюда, если б тишина корабля не была ещё хуже. А у меня к тебе тоже вопрос. Ты не боишься Афродиты?
– Ты про искусственный интеллект наших кораблей? Нет, а чего её бояться?
– Вдруг она сделает то же, что и Амальгама?
– Амальгама была сложной штукой. Симуляция эмоций, огромный банк данных из сознаний полумиллиарда человек, – в том числе и моего, мысленно добавляю я. – Афродита всего этого лишена. Сугубо аналитический разум, ничего лишнего. Она не сойдёт с ума и не убьёт нас.
– Ух ты, а ты, кажется, во всём этом разбираешься. Расскажи о себе, Вадим.
– Ну что сказать… мне шестнадцать, и я чуть-чуть не успел поступить в университет до того, как Амальгама устроила армагеддон. Но мой отец… в общем, он в космической отрасли был занят, и он там большой начальник, скажем так. Устроил меня на научную базу на Венере. Да, я шарю в математике, программировании и искусственном интеллекте. Даже ботов для Хомы пишу. Когда долетим до Венеры, мы с папой оба будем при деле.
– А мама?
– Что мама?
– Ты говоришь про отца, а про мать ни слова.
Не уверен, что стоит об этом говорить, но она же сама спросила.
– Она умерла.
Алиса опускает глаза.
– Ой… прости. Не подумала о том, что большинство не пережило конец света.
– Да нет, всё хорошо. И она умерла не из-за этого. От рака чуть больше года назад. Во время антропоцида я потерял друга… Даню. Остальные близкие мне люди выжили. Не так их много, впрочем.
– Во время чего?
– Антропоцида. Так я называю армагеддон. Ну всё, в общем-то. Твоя очередь.
– Да я что… Мне шестнадцать, я собиралась поступать на экономиста. Стихи пишу, – Алиса пожимает плечами. – Всё, пожалуй. Я скучная.
– Ты-то? Ты стихи пишешь! Это же круто. Это я в цифрах и строчках кода вожусь, вот уж где нудятина.
– Мама говорит, это графомания.
– Не поверю, пока сам не прочитаю!
Начинает играть спокойная песня, что-то из современной попсы про любовь. Такая простенькая гитарно-пианинная баллада. Это шанс! Я встаю и протягиваю Алисе руку.
– Может, потанцуем?
– Я плохо танцую, но… – она встаёт и кладёт руки мне на плечи. – Давай.
Я обнимаю её за талию, и мы начинаем плавно кружить в зал. Кто-то делает так же, кто-то уходит на барную стойку за новой порцией алкоголя. Один парнишка мечется меж девушек, но ему все отказывают. Прям как я на школьной дискотеке класса до девятого: кто в этом возрасте хочет танцевать с ботаником?
– Ты красивая, – говорю я.