Ермак. Начало

Атаман Матвей Мещеряк и еще сотня вольных казаков поддержали эту грамоту и пошли сначала в Самару. Потом отряд казаков вышел из Самары в Астрахань, где было известно об их прибытии, но в пути атамана Матвея Мещеряка и четверых товарищей-есаулов снова отозвали в Самару, где их арестовали. В марте 1587 года в Самаре, на главной городской площади, был повешен атаман Матвей Мещеряк и его товарищи. Остальные казаки, узнав об этом, решили вернуться на Дон. Так, Айгуль и сын Ермака Тимофей оказались на родине отца и мужа в одной из станиц рядом с Раздорским казачьим городком.

Не обидели казаки жену и сына своего атамана. Построили им дом в станице, прикупили живности, выделили добра из привезенного дувана. Так и пошла донская Аленинская ветвь от князя Сибирского Ермака Тимофеевича.

В 1824 году родился казак Аленин Афанасий сын Васильев – прапрапрапраправнук знаменитого атамана. Храбрый был казак. В 1849 году в составе 23-го Хрещатицкого донского казачьего полка в армии под командованием фельдмаршала Ивана Федоровича Паскевича – отпрыска Пасько, старшины в армии гетмана Богдана Хмельницкого – воевал Афанасий с народной армией венгров. За ту кампанию был награжден медалью «За усмирение Венгрии и Трансильвании», серебряной медалью «За храбрость» на георгиевской ленте и австрийской золотой медалью с изображением Франца Иосифа и надписью Der Tapferkeit («За храбрость»).

Не любил эти награды Афанасий, не считал их заслуженными. Будучи старшим казачьего разъезда, задержал адъютанта главнокомандующего войсками венгерской народной армии генерала Гергея. Данный генерал еще до вступления русской армии в Венгрию умышленно сорвал наступление венгров на Вену, а потом, после нескольких столкновений с русскими войсками, решил вступить в тайные переговоры с фельдмаршалом Паскевичем, для чего и отправил своего адъютанта на поиски русских войск.

На равнине, между местечком Заране и деревней Селлеш, венгерская народная армия по приказу Гергея потом сложила оружие. Гергей был «взят в плен» и там еще корчил из себя патриота. Но вскоре Паскевич передал его австрийскому императору Францу Иосифу, который за услуги правительству назначил ему пожизненную пенсию.

Не знал ничего об этом казак Афанасий Аленин, но душой чувствовал, что не по заслугам награды. Сначала австрийскую золотую висюльку вручили, а потом и нашу серебряную «За храбрость» пожаловали за тот случай, сказав, что за выдающуюся храбрость. А в чем храбрость, если этот венгр адъютант к ним как к родным кинулся: вот он я – берите меня в плен! Хотя когда он вернулся в родную станицу, то приятно было, когда станичники обсуждали его награды. Ни у кого больше в близлежащих станицах Войска Донского не было золотой австрийской награды.

А вот два Георгиевских креста, полученных за Крымскую войну, Афанасий любил. Первый крест, еще до мартовского царского указа от 1856 года, когда он был разделен на четыре степени, урядник Афанасий Аленин получил за Чингильские высоты. Тогда донцы 23-го Хрещатицкого в составе Эриванского отряда барона Врангеля разгромили пятикратно превосходящего их противника. Страшная рубка была. Сотника и двух хорунжих турки убили в первые минуты боя, и старший урядник Аленин, взяв командование на себя, повел сотню на врага. Захватили два орудия и четыре знамени турок. При этом Афанасий лично на шашку взял трех знаменосцев и прислугу одного орудия.

Позже, в период наступления на Карс, донцы вновь отличились в сражении при Кюрюк-Даре, в ходе которого турки были полностью разбиты, захвачено 15 орудий, 26 знамен и 2 тысячи пленных. Прославился в том бою и Афанасий, только и ранение получил тяжелое в голову. Как доставили его в родную станицу, и не помнил. Выходила любимая жена. А через полтора года вручили старшему уряднику Афанасию Аленину догнавший его Георгиевский крест 3-й степени за Кюрюк-Дара.

Казалось бы, живи и радуйся. Заслуженный георгиевский кавалер, красавица жена, трое сыновей-крепышей. Но не мог Афанасий пройти мимо неправды, потому-то и не любило его войсковое начальство за правду-матку, что говорил им в глаза Аленин на казачьем круге. Не любили и богатые казаки родной станицы, которым Афанасий Васильевич постоянно говорил, что не дело наживаться на своих братьях-казаках, попавших в нужду. Поэтому, когда в 1857 году Афанасий Аленин был избран одним из уполномоченных на станичный круг для выборов нового атамана, богатые казаки потребовали созвать внеочередную сходку и добились на ней, чтобы Афанасия заменили другим человеком.

Это был жестокий удар, нанесенный самолюбию Афанасия Васильевича. Как оплеванный ушел он со станичной сходки, на которой принадлежали ему раньше лучшее место и первый голос. С тех пор не переступала его нога порога сборной избы. Даже на соседской завалинке, где собирались по праздникам казаки, не видели его целое лето.

А по осени, продав дом и скотину, выехала семья Алениных из родной станицы в далекое Забайкалье. Почти полгода добирались они до Читы, где должен был записаться Афанасий в 1-й русский полк Сибирского линейного казачьего войска. Но в Чите Аленин узнал о том, что формируется Амурское казачество для защиты границы с Китаем. А желающим служить на границе дают землицы много да подъемные хорошие. И присоединилась весной 1858 года семья Алениных к десяти, имеющим донские корни, семьям забайкальских казаков, которым поручено было основать на реке Амур станицу Черняева, названную так в честь первого командира Амурской казачьей бригады – генерал-майора Георгия Федоровича Черняева, который был на момент командования бригадой войсковым старшиной.

В числе основателей станицы Черняева были семьи: Савиных, Шохиревых, Гусевских, Эповых, Луниных, Раздобреевых, Чупровых, Башуровых, Ананьевых, Чуевых, всего вместе с Алениными 43 взрослых человека. Семьи переселенцев долго готовились к отплытию: разбирали дома, стайки, зимовья. Бревна возили на берег, из них сколачивали плоты. На плотах настраивали навесы для защиты от непогоды, делали ящики для зерна, грузили скот, домашний скарб. Старались ничего не забыть – едут-то на голое место. Много сил и времени отнял сам сплав по реке. В указанном месте (две версты ниже теперешней станицы Черняева) плоты причалили к берегу. Чиновник, прибывший вместе с казаками, приказал на берегу Амура врыть столб и на него прибить дощечку с надписью «Станица Черняева». Дома сразу собирать не стали. Жилье решили устроить прямо в яру: вырыть яму и оборудовать ее в виде землянки. Противился этому только Афанасий Аленин, говоря, что затопит землянку в весенний паводок, напрасно труд казаков пропадет.

Не послушал назначенный атаман Черняевской станицы зауряд-хорунжий Савва Эпов предложений Аленина, и сделали забайкальские казаки по-своему. Землянка вместила все их десять семей, а Аленины ушли версты на три в сторону по Амуру и версты на две от реки, облюбовав для строительства жилья красивую зеленую падь с небольшим озером, которую из-за большого количества волков назвали Волчьей.

По весне жилища черняевских переселенцев затопил речной паводок, и вынуждены они были также перебраться по берегу Амура повыше, основав станицу Черняева верстах в двух от хутора Алениных. Не смог переступить через себя атаман Эпов, признав правоту казака Аленина. Из-за этого и стоял хутор Алениных наособицу от станицы, будто на выселках.

Но не горевал от этого Афанасий Васильевич. За два года построили Аленины дом большой с пристроями, обзавелись скотиной, распахали большой участок земли, вывели в пади всех волков. И все чаще стали пядь называть не Волчьей, а Зеленой. А постепенно другое название пошло – Ермаковская падь (это когда станичники узнали, от кого Аленины род свой ведут).

А в окружном и станичном сходе очень скоро занял Афанасий Васильевич почетное место, как георгиевский кавалер и опытный казак. Ни одни ежегодные выборы окружного атамана не обходились без его веского слова. И самого Аленина не один раз хотели выбрать окружным атаманом, только отказывался Афанасий Васильевич от такой чести. Не хотелось ему из своей пади в станицу перебираться. А что за атаман, который живет вне станицы.

Прекрасное время было. В трудах и заботах годы текли незаметно. Росла станица, все больше славился своим достатком Аленинский хутор. Не успели оглянуться, как стали три сына справными казаками. По праздникам шествовал Афанасий Васильевич в станичную церковь, всегда в окружении сыновей. По правую руку от него шел большак Василий, роста среднего, но широкий в плечах казачина, песенник и гармонист; по левую – степенно вышагивал черноволосый, как и все братья – Тимофей, лучший рубака в станице. И, замыкая шествие, ступая след в след отцу, высоко нес чубатую голову меньшак Иван, грамотей и отцовский любимец. Приятно было Афанасию Васильевичу пройти с такими молодцами по улице, людей посмотреть и себя показать. Да и было на что посмотреть – все четверо черноволосы (только у Афанасия, как серебро, седина в бороде да в волосах), черноглазые, нос с горбинкой, смуглые, крепкие, поджарые, с длинными ногами. Походка у всех легкая, скользящая.

Много казачек засматривалось на братьев Алениных. Старший Василий давно победил сердце одной из них. Хорошая сноха Катерина в дом Алениных пришла, здоровая, работящая, и внука Тимофея через год принесла, на радость деду, а через два года – внучку Алену. Средний и младший братья еще женихались. Ивану через год на первый срок службы идти, а Тимофей, уже отслуживший первый трехгодичный срок, подыскивал невесту.

Думал Афанасий Аленин в довольствии и спокойствии дожить до старости, но жизнь повернула по-своему. Сначала погиб на службе во время пограничного объезда младший любимец Иван. Не захотел служить писарем при штабе Амурского казачьего полка, хотелось ему схваток с хунхузами в пограничье, вот и нарвался в составе казачьего разъезда на шайку бандитов. Видимо, много было хунхузов, но дорого отдали свои жизни три казака. Вся поляна в крови была, где нашли раздетые, порубленные и пострелянные тела казаков. И больше крови там было пролито не казачьей, а бандитской. Да только вот тела своих убитых хунхузы унесли с собой. И неизвестно было, какой обмен жизнями произошел между казаками и варнаками.

А через год на охоте погиб средний сын Тимофей. Для свадьбы хотел пушнины набить на продажу, да нарвался на тигра-людоеда. От тела среднего сына почти ничего не осталось.

В том же году пережил Афанасий Васильевич еще одну утрату – смерть жены. Подкосили любимую смерти двух сыновей. Почернела, высохла, а после сороковин по Тимофею легла вечером спать и не проснулась.

Кроме горя по погибшим сыновьям и жене, пришли проблемы по хозяйству. Собирая на службу младшего Ивана, надо было справить строевого коня, оружие, обмундирование да амуницию, а это триста-четыреста рублей, в зависимости от того, чем платить – серебром или ассигнациями. Пришлось продать двух быков и почти весь урожай пшеницы. Большая прореха образовалась в хозяйстве Алениных. Иван погиб, а коня его, все личные вещи и оружие забрали хунхузы.

Когда из-за неурожая в следующем году подался на промысел пушнины с артелью Тимофей и погиб, то еще одного строевого коня семья потеряла – его тоже тигр задрал.

Потом пришло время Василию очередной трехгодичный срок служить. Из-за малого числа амурских казаков в самом начале становления Амурского войска из двенадцати лет службы в строевом разряде ходили казаки на службу в полк два раза по три года, а не четыре года, как в войске Донском. Остался Афанасий Васильевич с одной снохой на хозяйстве. Три года еле-еле сводили концы с концами. И только когда вернулся Василий со службы, семья Алениных вздохнула чуть свободнее. Но жить-то хотелось лучше, поэтому через два года после возвращения со службы Василия, зимой Афанасий Васильевич решил, что старший сын поедет на ярмарку в Благовещенск, чтобы продать лишнюю пшеницу, пушнину, солонину.

Кроме того, должен был Василий внести половинный залог в сто рублей за жеребца и кобылу башкирской породы для развода. Эти лошади и для хозяйства годны, и для строя их использовать можно.

Такие качества башкирской породы, как смелость и решительность, напористость и легкость в управлении, а также способность продолжительное время передвигаться резвым галопом и резвой рысью, что позволяло всаднику эффективно вести прицельный огонь и рубить шашкой, были отмечены казаками еще во время Отечественной войны 1812 года. И должны были купцы большой табун таких лошадей в Благовещенск пригнать к лету, а пока задаток набирали у будущих покупателей.

За счет разведения этих неприхотливых и морозостойких лошадей хотели лет за пять свое хозяйство Аленины окончательно поправить, тем более что три кобылы, пусть и амурской породы, у них уже были. Собрав все что можно, да еще заняв денег у богатого станичного казака Ивана Савина, отправил Афанасий оставшегося сына Василия с женой Екатериной да их дочкой Аленкой на ярмарку, оставшись на хозяйстве с внуком Тимофеем.

А через несколько дней настигла Афанасия очередная черная весть. Весь обоз казаков, ехавших на Благовещенскую ярмарку от станиц Черняева, Кузнецова, Ушакова попал в засаду банды хунхузов рядом со станицей Ново-Кумарской. Большой обоз был, да бандитов, по словам выживших, более сотни оказалось. Соотношение сил было три-четыре варнака на одного казака. Отважно бились казаки и их жены с бандитами, да не судьба была всем выжить. Больше всего не повезло середине обоза, куда был направлен основной удар хунхузов, где и ехали на санях Аленины.

Со слов выжившего казака Прокопа Лопатина из соседней Кузнецовской станицы, Василий Аленин лично зарубил трех ватажников, а его жена Катерина двоих успела из винтаря положить, пока их не порубали хунхузы, набросившись со всех сторон.

Самому Прокопу чудом повезло вырваться. Он во время нападения был верхом на лошади, а не в санях с братом Северьяном, поэтому и смог даже раненым верхами уйти. Его же брата и всех казаков с их семьями в середине обоза убили.

Когда примчались вооруженные казаки из Ново-Кумарской станицы к месту боя, им осталось только разбирать раздетые трупы казаков, их жен и детей, да мертвых хунхузов, которых выжившие в нападении бандиты бросили, предварительно обобрав до нитки. А все остальное добро с бандитами караваном ушло через замерший Амур в горы Ильхурн-Алинь на территории Маньчжурии. Не успели казаки их догнать до границы и отомстить.

Похоронил Афанасий Васильевич последнего сына со снохой. А внучку Аленку нигде не нашли. Не было ее ни среди убитых, ни среди выживших, ни рядом с местом засады. Видимо, хунхузы с собой забрали для продажи в рабство. Не тешить же плоть с десятилетней девчушкой. Хотя всякое бывало. Но не хотелось деду об этом даже думать.

Так осталось семейство Алениных без головы. За всем приглядывать, со всем управляться пришлось Афанасию Васильевичу дальше вдвоем с двенадцатилетним внуком Тимофеем, первенцем Василия. Солоно им доставался этот догляд, а толку все равно не выходило. Известно, какая сила у стариков и сметка у ребятишек. Да еще долг пришлось Савину отдавать, аж семьдесят рублей, да еще проценты.

Крепкий хозяин – казак Савин Иван Митрофанович. У него и табун лошадей в три косяка по двадцать голов, и стадо коров количеством пятьдесят, и своя маслобойня, и две конно-канатных мельницы, и лавка торговая с трактиром в станице Черняева. От богатства своего стал Иван Митрофанович в рост деньги давать станичникам. И хоть процент небольшой накручивал, да много уже казаков к нему в кабалу да зависимость попало – то неурожай, то наводнение, то еще какая беда.

Вот и Афанасию Васильевичу пришлось за долг с процентами отдать последнего строевого коня, имеющихся в хозяйстве кобылку-трехлетку и корову, да еще кое-какого добра по мелочи. И остался георгиевский кавалер Афанасий Васильевич Аленин с почти пустым от живности двором и внуком на руках. Родни рядом никого.

Подумав, Афанасий Васильевич продал двух оставшихся быков, корову, купил для внука и себя двух молодых трехлеток амурской породы и пошел наниматься в пастухи к Савину. А что оставалось делать? Вспахать двадцать десятин Аленинской земли сил не было. Афанасию Васильевичу шел шестьдесят пятый год, не было уже былой силы в руках, а после свалившихся на голову смертей близких как-то разом разболелись старые раны. А с внука какой спрос в пахоте. Вот и остался один выход, идти в пастухи. Так вот и жили третий год.

Глава 2. Тимоха Аленин

Позавчера, в субботу, Афанасий Васильевич и Тимофей приехали домой на побывку: в бане помыться, припасов наготовить на неделю. Отдохнули, по дому прибрались и в ночь на понедельник решили отправляться на пастбище, но скрутило спину у старика Афанасия, да так, что ни вздохнуть, ни охнуть. Еле с костылем по дому мог пройтись. Так и ускакал в ночь Тимоха на пастбище один. Сказал, что справится.

В полдень Афанасий Васильевич сидел на скамейке у дома, грея кости на солнышке, и смотрел через открытые ворота на дорогу, положив подбородок на рукоять костыля, зажатого между ног. Сидел и думал о внуке, о том, что с ним дальше делать, а то своего здоровья и жизни осталось очень немного.

– Эх, Тимоха, Тимоха, – вздохнул старый Афанасий. – Хороший казак растет. Нашей, Аленинской породы.

Тимофей, или пока еще Тимоха, рос крепким высоким парнем, имел черные, кудреватые волосы, продолговатое лицо, смуглое и пригожее, нос, как у всей Аленинской родни, с горбинкой, глаза черные, переходящие в темно-карие. После смерти родителей взор стал строгим и каким-то пронзительным.

Постоянная верховая езда на пастбище и ежедневные занятия под руководством деда по рукопашному и ножевому бою, рубке шашкой, джигитовке закалили тело подростка, которое казалось скрученным из жил и мышц. Не было у Тимохи и капли жира, все из-за занятий сгорело до грамма, да и питание не сказать чтобы было богатым.

– Что же мне с тобой делать, внучок! – вслух произнес старик, и его глаза наполнились влагой. – Совсем мне мало осталось.

Зимой еще Афанасий Васильевич разговаривал со станичным атаманом Селеверстовым Петром Никодимычем о возможности поступления внука в Иркутское юнкерское училище на казенный кошт. Но до поступления еще четыре года, и на подготовку к экзаменам и на учебу деньги нужны.

– Эх-хе-хе… Грехи наши тяжкие! – вновь тяжело вздохнул старик. – Лишь бы освоил науки Тимоха. Умным растет, стервец. Все книги, оставшиеся от младшего сына Ивана, уже прочитал. Только хватит ли этих знаний?

В этот момент все еще острые глаза старого Аленина заметили вдали на дороге к хутору группу всадников, и его сердце тревожно заныло.

Когда всадники приблизились и стало видно, что между двумя лошадьми приторочены самодельные носилки, в которых лежало чье-то тело, от них отделился один конник и наметом поскакал к Аленинскому дому.

– Здрав будь, дядька Афанасий! – поприветствовал старика въехавший во двор окружной атаман Селеверстов. – Тимоху твоего хунхузы сильно побили, но жив пока.

Атаман соскочил с крепкого гнедого жеребца и, сняв фуражку, перекрестился:

– Сейчас доктор приедет, и за Марфой я послал.