– Давайте уже, трубы горят, – нетерпеливо облизнулся Треска, и русские чокнулись кружками. Яков присоединился к остальным.
– А где Батон? – осушив кружку до половины, спросил Паштет, вытерев рот ладонью.
– К семье пошел. Отсыпаться.
– Э-э, – расплылись повара. – Жинка кислород перекрыла. Каблук.
– Дебилы вы, – беззлобно посмотрел на них Ерофеев. – Человеку такое счастье невиданное выпало. В наши-то времена… Считайте, вторую жизнь фантом вытянул. Тут задуматься надо, чего да как, а не здоровье гробить. Люська моя, память светлая, говорила, что по повороту ключа уже знала, когда я поддатый приходил. Дурак. Даже по такой фитюльке скучаю.
– Где оно, здоровье-то. Почки расцвету-у-ут, – тоненько затянул Паштет.
– Печень запорха-ала-а, – в тон поддержал Треска, и парочка захохотала. – Ну даешь, философ. А сам-то что сейчас делаешь?
– Я так, – посмотрел в свою кружку старик. – За компанию.
– Вот и мы за компанию, – согласились повара, снова прикладываясь к кружкам.
– Вам еще в фёркей завтра играть, – напомнил Ерофеич.
– Сделаем! – заверили повара.
Сидевший с краю Яков потягивал пиво, прислушиваясь к разговору за соседним столом, где уже некоторое время речи велись на повышенных тонах.
– …а я тебе говорю, охренели вы со своей лодкой вконец, – напирал рослый скандинав из свиты каравана с окладистой, заплетенной косами бородой и заплывшими красными глазками. – Сидите тут, горя не знаете. Присвоили все себе. А какого рожна она ваша? Кто сказал? Покажи?!
– Чего там у них, – тихо поинтересовался Ворошилов.
– Да все то же, – не поворачиваясь, хмурился переводчик. – Лодка покоя не дает.
– Чего ты до меня докопался, – закипая, раздраженно парировал оппонент из местных. – Я тебе что, начальство? Совет? Турнотур?!
– Ну конечно, стрелочник. Яиц нет за базар отвечать, так все на главных спихнем, так? – не унимался бородач, которому выпивка с дороги и недосыпа крепко ударила в голову. – Ты свою рожу видел? Рот в кружку не помещается, отожрались, скоты. Баб наших лапаете, своих мало? – Он ткнул пальцем в местного, державшего на коленях певичку. – Руки от нее убрал! А ты чего стелешься, еще ляг под него!
– Отвали, – вальяжно огрызнулась девушка. – На пароме не дала, так яйца прищемило?
– Пасть закрой!
– Э-э, – набычился клеивший разомлевшую певичку амбал.
– Иди овцу себе постели, импотент!
– Остынь брат, выйди на воздух, – стиснув зубы, прибегнул к последней попытке спустить ситуацию на тормозах сидевший напротив буяна оппонент.
– Брат?! Какой я тебе брат, сука! Мой брат дома сидит, на семью впахивает, пока вы тут в ус не дуете. А мы ишачим, с дарами вон к ним идем, жопы надрывая!
– Что, переломился? Обычаи нельзя нарушать. Мы к вам тоже ходим.
– А не ходите! Вы нам не сдались! Зажритесь, чтоб вы тут жиром все захлебнулись! Ой-ой-ой! Лодочка приплыла, попку нам всем подтирать. Прогнулись под русских, да? Да?! Я тебя спрашиваю! Отвечай, дерьмо! Или ты не мужик, а баба? Ко-ко-ко-ко-ко…
– Ты под кем ходишь? Овечий сын! – отпихнув скамью, не выдержав, поднялся местный.
– Ты сейчас под себя ходить будешь!
– Полундра. – Без перевода втыкая в происходящее и стараясь сделаться незаметным, Паштет увлеченно присосался к своей пустой кружке, делая вид, что пьет.
Видя назревшую ссору, от стола армрестлеров отделился один из борцов и, накинув на плечо влажную тряпицу, подошел к сверлящими друг друга взглядами мужикам.
– Заканчивайте балаган, оба, – встав между ними и веско роняя каждое слово, посоветовал он.
– Пшел ты! – огрызнулся распалившийся караванщик и толкнул борца. Тот, не удержав равновесия, повалился на завизжавшую певичку, с грохотом увлекая ее и горе-ловеласа на пол.
Мелодия пианино зазвучала динамичнее и веселее.
– Остынь! – Кто-то плеснул пива в лицо заревевшему бородачу.
– Валим, – озвучил общую мысль Треска, напяливая куртку и посмотрев в запотевшее окно, за которым тускло занимался рассвет.
– Вот и посидели, гости дорогие, – заключил Ерофеев и в несколько глотков осушил содержимое своей кружки.
Когда они вывалились на улицу, потасовка внутри переросла в хорошую массовую драку, сопровождаемую грохотом, бранью и звоном посуды. Со стороны бараков к кабачку уже спешила группа из местных стражей правопорядка – видимо, еще в самом начале назревающей ссоры кто-то догадался вызвать подмогу.
– Никого не забыли? – Русские и переводчик оглядели друг друга.
Все были на месте.
– Ну дают. – Треска цокнул языком, прислушиваясь к долетавшему на улицу шуму.
– Пьянь, – презрительно бросил Ворошилов.
– Пьянь не пьянь, а меру знать да язык контролировать нужно, – сказал Ерофеев. – Ладно, хлопцы. Пусть разбираются. Почапали на боковую, что ли.
Кутаясь в куртки и пряча в карманы руки, компания направилась в сторону своих жилищ.
* * *
Когда Мигель проснулся, Лера, тихонько напевая, уже вовсю колдовала на маленькой кухоньке. Увидев, что Чучундра, спустившись по столешнице, юркнула в спальню, девушка, продолжая взбивать в миске яйца, зашла следом.
– Доброе утро, соня, – прислонившись к дверному косяку, улыбнулась она, пока Мигель ворочался, пытаясь выудить забравшуюся под одеяло мышь. – Как спалось?
– В мертвую. – Откинувшись на подушки, Мигель раскинул руки и посмотрел в потолок. – Даже не снится ничего.
– Совсем-совсем? – Одетая лишь в бесформенно свисавшую тельняшку Лера потерла одну босую ногу о другую.
– Как выключатель нажимают. – Рывком сев на кровати, Мигель быстро натянул штаны. – Проваливаюсь куда-то и все.
– Даже я? – понизив голос, лукаво поинтересовалась Лера, когда он подошел к ней и, обняв за талию, прильнул к губам долгим поцелуем. – Ну погоди, погоди. Я же разолью.
– Я соскучился.