Метро 2033: Ледяной плен

По обыкновению проигравший в перепалке Ерофеев растерянно посмотрел на Евгения Сергеевича. Тот молчал, задумчиво шевеля усами.

В остающееся после работы на грибной плантации время Лера любила возиться на кухне, готовя наживку для силков Батона. Охотник с малых лет брал смекалистую и быстро учившуюся девчонку с собой на поверхность, упрямо отклоняя кандидатуры парней-подмастерий. Со временем черствый смурной одиночка крепко привязался к помощнице, да и Лерка явно тянулась к нему. Ерофеев поначалу дергался, но, увидев, что Батон ей то ли вместо отца, то ли вместо старшего брата, махнул рукой.

Лера и Батон – хрупкая девчонка и изуродованный великан-охотник – были чем-то неуловимо друг на друга похожи и странным образом друг друга дополняли. Может быть, оттого, что оба были сиротами – две потерявшие семью, в одночасье замкнувшиеся в себе души, неосознанно тянущиеся друг к другу…

Ерофеев понимал: сам он отца Лерке не заменит – ни по возрасту, ни по авторитету, ни по отношению. А вот у Батона получится… Получается. А угрюмый здоровяк, навсегда разлученный Катастрофой со своей семьей, видит, наверное, в девчонке своего собственного ребенка… Если бы тот остался жив, если бы мог вырасти, был бы как раз Лериным ровесником.

Нелюдимого и сильно пьющего Батона в убежище терпели только за одно – редкостное умение разбираться с хищными тварями с поверхности. Нет-нет, кто-то из благодарных обитателей бункера совал ему под матрац пару патронов, пока Батон был в очередной отлучке, а иные и шкалика сивухи не жалели. Ясно ведь, что жизнь у мужика не сахар – каждый день в одиночку с чудовищами воевать. Мишу костерили, побаивались, но уважали и берегли.

Но только по силам ли и ему та тварь, что завелась теперь в окрестностях?

* * *

Когда в назначенный час экипированная Лера топталась у преграждающих выход на поверхность гермоворот и привычно налаживала дыхание в заранее натянутом душном респираторе, кто-то осторожно потрогал ее за локоток.

– Возьми, возьми, горлица, – ласково забормотал улыбающийся Птах, вкладывая в ладонь девушки странную изогнутую костяшку. – Счастье тебе дедушка принес.

Долго держать под замком безобидного и уютного старца, к которому все жители убежища давно привыкли, Ерофееву не позволила совесть. Показательные меры приняли, и будет.

– Что это? – Лера с любопытством повертела странный подарок.

– Повстречалась Птаху в странствиях девица с младенцем. Доброго человека горьким плачем звала, – с охотой принялся объяснять старик в своей непонятной манере. – И пришел к ней добрый человек, и говорили они с восхода и до заката солнышка. И не мешали им ни птицы небесные, ни твари земные, но попрятались да беседу слушали.

– Ничего не понимаю, – растерявшись, выдавила кислую улыбку Лера. – Вы сейчас о ком?

– Принеси его матушке, – заковылял прочь блаженный, заметив подходящего дядю Мишу. – Потеряла его, сердешная, а ты вот верни. Скажи, Птах передал. И поклонись, поклонись девице с младенцем…

– Что, очередные побасенки? – кивнул в сторону ковыляющего прочь Птаха появившийся дядя Миша, и Лера поспешно спрятала странный подарок в карман «химзы».

– Как всегда, – в последний раз проверяя снаряжение, девушка подтянула лямку рюкзака. – Вы же знаете.

– И откуда они только в его голове берутся? – фыркнул Батон, натягивая на голову противогаз. – Ну что, готова?

Лера кивнула.

– Тогда пошли, – двупалой перчаткой дядя Миша махнул караулившей герму охраннику. – Открывай!

Под потолком что-то глухо лязгнуло, и массивные створки с надсадным скрежетом стали неторопливо расползаться в стороны. Стоявшая рядом с охотником девушка вновь ощутила томительное покалывание в груди, с которым за последние восемь лет успела свыкнуться, но так и не сумела побороть. Это был первобытный восторг, смешанный со страхом только вкусившего азарт охоты молодого хищника, в очередной раз вынужденного против воли ступать на территорию врага. Легкомысленный вызов миру, давным-давно ставшему чужим.

Они выходили на поверхность.

* * *

– Ты зачем деду про выпивку наболтала? – угрюмо просипел в фильтры противогаза Батон, наблюдая, как Лера осторожно раскладывает приманку в центре замаскированного губчатым лиловым мхом самодельного капкана. – Вон тот кусок наверх подтяни, аппетитнее выглядит.

– Сейчас-сейчас, – громко шмыгнула носом пытающаяся сосредоточиться девушка. Он сильно зачесался, но надетая на лицо маска не позволяла исполнить сиюминутную прихоть не вовремя раскапризничавшегося организма. Вдобавок аппетитное сырое мясо привлекло к себе полчища возбужденно жужжащих болотных обитателей, так и норовящих облепить стекло респиратора. – Блин, мухи мешают!

– А ты не суетись, не на свидании, – в обычной своей манере неторопливо напутствовал ее опустившийся на колено Батон. – Спокойнее. Сюда вот. Педальку им прикрой, только не дави сильно… Не сильно, сказал! Кисти отрубит – чего делать станешь? Культями в барабаны бить? Вот так, добро.

– Вы прекрасно знаете, что вам нельзя столько пить, – ободренная похвалой, решилась ответить девушка, продолжая работать.

– Ишь ты, в няньки записалась? Подругам своим нотации читай, – беззлобно огрызнулся Батон и тут же прикрикнул на зазевавшуюся напарницу: – Вот здесь пропустила… Не халтурь! Так, первое правило охотника?

– Никогда не теряй бдительность, – тоном ученика, вызубрившего урок, послушно ответила Лера, продолжая привычно месить окровавленное мясо. – Иначе…

– …сожрут, – в тон ей наставительно закончил охотник. – Каждый раз, когда на поверхности, повторяй это себе, как молитву! Глядишь, и не сожрут тогда.

– Да знаю! Выучила! – девушка подняла голову, и Батон увидел, как за поцарапанным моностеклом респиратора блеснули ее глаза. – Вы тему-то не меняйте.

– Тебе какое дело? Своими проблемами голову забивай! А если выпивку перестанут носить – выпорю, усекла? – с этими словами Батон легонько постучал пальцем в перчатке по стеклу Лериного респиратора.

– Не имеете права! – мгновенно нашлась та. – Вы, дядя Миша, мне не родственник!

– Зато учитель, – приглушенно хмыкнул наставник. – Так что, считай, у нас с твоим дедом воспитательные обязанности пополам. Да и далась тебе моя выпивка!

– Мне просто обидно, что вы совсем себя не уважаете. – Вытерев перчатки о траву, Лера встала с колен и закинула на плечо рюкзак. Охотник остался сидеть рядом с полупустым ведром для приманки. – Вы ведь хороший человек, столько всего знаете, умеете, а как выпьете – в тюфяка превращаетесь. Над вами же смеются все… А вы и не слышите.

– Много ты о жизни знаешь, пигалица… – отмахнулся Батон и некоторое время молчал, тупо смотря перед собой, словно о чем-то задумавшись. Под непроницаемой маской противогаза Лера не могла видеть выражение его лица.

– Хорошо тебе рассуждать, – наконец тихо пробормотал охотник. – Остался я бобылем, вот и озверел совсем. А выпивка… с ней забыться можно, хоть на время. Все не так тоскливо…

– Вы сильный. Вам это не нужно, – твердо ответила девушка, поднимая с земли ведро. – Пойдемте, а то солнце садится.

Старая-престарая башня из красного кирпича, стоявшая у КПП учебного центра неподалеку от изувеченного собирателями цветных металлов еще до войны самолета, покосилась и казалась гигантским воткнутым в снег окурком.

– Привал! – объявил Батон.

Они устроились с подветренной стороны на самом верху, откуда, сквозь лишенные стекол проемы, далеко просматривалась окружающая местность: сметенные корпуса центра, заболоченные пустыри, и сам самолет… Какой-то из первых реактивных перехватчиков, оставленный после расформирования аэродрома. Охотник стянул противогаз со взмыленного лица и, перехватив встревоженный Леркин взгляд, усмехнулся:

– Да не бойся ты, чисто тут. В малых количествах ничего. А подкрепиться надо: кто знает, что за чудо-юдо к нам пожаловало? Может, до самого утра просидим.

До утра – на поверхности!? Девушка поежилась.

– Не боись, – подбодрил копающийся в рюкзаке охотник. – Думаю, быстрее управимся. Местная живность под вечер не особо-то кочевряжится, значит, неподалеку она, родимая.

Лера неохотно избавилась от респиратора, с опаской и с облегчением вдыхая сырой, наполненный густыми ароматами неведомых растений болотный воздух, и снова спрятала собранные в хвост волосы под вязаной шапкой с затертым словом, составленным из четырех букв, складывающихся в странное слово «ИIKE».

Отчего-то Лера была абсолютно уверена, что это имя. А что еще можно написать на одежде, кроме имени её обладателя? Если потеряется, все будут знать, кому её вернуть. Вот только никого с именем Ника среди обитателей убежища Лера вспомнить не могла. А может, это Ник? Сокращенное от «Никита» или «Николай»? Интересно, что стало с хозяином этой шапки? Кем он был и почему написал свое сокращенное имя ла-тин-ски-ми буквами – так их назвал подслеповатый заведующий скудной и неумолимо чахнувшей библиотеки. Наверняка чтобы перед девчонками выпендриться, зачем же еще. Когда Лера спрашивала об этом деда, тот только непонятно усмехался в бороду, что её страшно бесило. Она терпеть не могла загадок.

В прежние вылазки они никогда не задерживались наверху дольше нескольких часов. Но тогда и добыча была попроще. Лере было не по себе. Вдобавок сильно давил на нервы жалобный скулеж детеныша буренки, которого Батон поместил в центре самой большой западни, на равных удалениях от которой они замаскировали силки поменьше.

Растерянно топтавшееся у пятисоткилограммовой туши самки, из которой с костями был вырван бок, существо, не пуганное людьми, доверчиво пошло на зов охотника и тут же жалобно замычало, пока Батон хладнокровно перерезал сухожилия на тоненьких ногах. Лере было жалко малыша, но перечить старшему она не посмела. Раз для дела, значит, надо.

– А это что такое? – спросила она, оглядывая хрустящие под подошвами маленькие белые кусочки, напоминавшие отточенные водой камешки, в изобилии разбросанные по широкой смотровой площадке маяка.

– Мало ли чего за двадцать лет накопилось, – пожал плечами Батон. – Не бери в голову.

Алый диск солнца, тускнея, катился за горизонт, и по остывающей земле извивающимися узловатыми пальцами медленно поползли первые тени, растворяясь в наступающих сумерках. С интересом оглядывая незнакомую местность вокруг маяка, в окрестностях которого она была впервые, Лера заметила переливающуюся розоватым свечением цветущую лужайку, примыкавшую к плотной стене травы, из зарослей которой доносились вопли невидимой приманки.