Реквием по вернувшимся

– Почему же? – остановил ее оправдания Круминь. – Имя как имя. Пусть будет Горгона.

Андрей Лесовской. Земля, пансионат «Сосны», 29 июля

Котлеты Белка не любила категорически.

– Опять эта гадость!

Андрей, успевший отправить содержимое вилки в рот, нерешительно пожевал, прислушиваясь к вкусовым ощущениям. Нет, все нормально. Котлета свежая, из натурального мяса.

– Почему гадость? Нормальная котлета и нормальные макароны.

– Именно поэтому! На этой неделе нас уже кормили макаронами с котлетой! И на прошлой, и на позапрошлой! И так далее!

– Нет, на этой неделе была котлета с гречневой кашей, а макароны были с ромштексом…

– Какая разница?! Все равно примитив. Тебе самому это есть не надоело?

Лена отковырнула кусочек от котлеты и отправила его в рот с таким видом, будто вынуждена была глотать личинок майского жука. Андрей настороженно огляделся по сторонам. Нет, за соседними столиками пока что не обратили на них внимания. Отдыхающие спокойно обедали.

– Мне котлеты нравятся, – миролюбиво пояснил он. – А макароны, они и на Луне макароны. Чего это ты так возмущаешься? Неужели на «Колумбе» какими-то изысканными блюдами кормят?

– Так в том и дело! Экспедиция есть экспедиция, там выбирать не приходится. Прилетишь на Землю, а тут то же самое!

Андрей неуверенно пожал плечами.

– Давай вызовем такси, слетаем в город, в ресторан.

Кислая гримаса на лице Белки стала еще выразительней.

– При чем тут ресторан?! Дело не в еде! Понимаешь, на «Колумбе» восемь месяцев полного однообразия. Одни и те же лица – туды-сюды, туды-сюды! В карантине – почти то же самое. В отпуск летишь, надеешься – там уж точно все по-другому будет! Ан нет – опять заточение. А мне на людей посмотреть хочется, повеселиться. Мне общество нужно.

Андрей опустил взгляд:

– Я думал, тебя мое общество устраивает.

Елена запнулась на полуслове:

– Андрюшка, извини. Я не хотела тебя обидеть.

– Это ты извини. Я так ждал тебя, надеялся, что, когда ты прилетишь, мы будем вдвоем. Только вдвоем! Не хотел тебя ни с кем делить.

– Андрюшка, я тоже по тебе соскучилась. Просто… человек я такой, понимаешь? Экстраверт.

– Да понимаю я.

На какое-то время за их столиком установилась тишина. Наконец Андрей отважился поднять глаза:

– Так что, летим в ресторан?

– А ну его. – Елена решительно пододвинула свою тарелку к мужниной и вытолкнула туда котлету. Пояснила: – Это не за так. Меняюсь на йогурт.

Андрей прыснул от неожиданного перехода.

– Разве белки любят йогурт?

– Еще как любят! Давай доедай скорее, и пойдем, о Горгоне дорасскажу. А вечером обсудим, куда дальше отдыхать двинем. А то мне эти «сосенки» в печенках сидят.

Андрей не понимал, как могли наскучить сосны. Высокими колоннами они обступали тропинку, тянулись вверх, переплетаясь где-то там кронами, и лишь редкие лучики послеполуденного солнца добирались до земли. Воздух казался густым от аромата смолы и хвои, и каждый вздох был словно большой глоток. Просто дышать, медленно, глубоко, и идти, никуда не спеша, по мягко пружинящей подстилке, ощущая в ладони пальцы любимой.

Белка величественной красоты леса не замечала. Увлеклась собственным рассказом о Горгоне:

– После недельной серии в северном океане я думала, что мы сворачивать будем экспедицию. Но Круминь сжалился над Никой, и мы две недели ныряли в южных. Это вообще мелочь, большие соленые лужи. Соленость воды, кстати, довольно низкая, тринадцать-пятнадцать промилле[7 - Проми?лле (от лат. pro mille, букв. «за тысячу») – однатысячная доля, 1/10 процента.], я ожидала гораздо выше. Но водичка прозрачная-прозрачная и спокойная до невозможности. Вечный штиль – ни штормов, ни ураганов. Да там и ветров-то сильных не бывает. Прямо спящая красавица, а не планета. Когда мы первый раз приводнились посреди океана – берегов не видно, а внизу дно, как на ладони. Камешки разноцветные лежат, красиво. Даже не верилось, что до него почти двадцать метров. Но органики там тоже не обнаружилось. – Белка замолчала ненадолго. Добавила: – Ну, в общем, и все о Горгоне. Рассказала обо всех наших высадках в подробностях и с впечатлениями. Двадцать три недели полевых исследований, по одной в каждой точке высадки, в соответствии с инструкцией. Теперь доволен?

– Ладно, будем считать, что рассказала, – смилостивился Андрей. – Не очень удачная вышла у вас экспедиция.

– Почему это? Мы же обследовали планетную систему – согласно полетному заданию. И никаких ЧП.

– Это замечательно, что у вас без происшествий обошлось. Но для приключенческого романа такой сюжет не годится.

– Ну извини, что мы вернулись живыми и здоровыми! Надо, чтобы половина экипажа там полегла, да?

– Боже упаси! Но понимаешь, в глазах землян вы – косморазведчики, звездопроходцы, – вы все герои. А герои должны совершать подвиги, работа у них такая.

– А Круминь говорит: за подвигами только клинические идиоты гоняются.

– Правильно он говорит. Со своей точки зрения. Он начальник экспедиции, он за людей отвечает, ему эти подвиги – одна головная боль. Но в вашей профессии самая будничная работа в чем-то героическая. Честно говоря, я и пытался это уловить в твоих рассказах. Хоть что-то.

– Ага, а месяц на экваториальном плато – это тебе не подвиг? Сниться эти базальтовые плиты начали. Едва глаза закрываешь – красно-бурая каменная пустыня до горизонта, и миражи в раскаленном воздухе.

– Может, и подвиг, но какой-то он очень уж однообразный получился. Высадились, установили регистрирующую аппаратуру, собрали образцы… Рутина!

– Рутина, значит? Конечно, куда уж нам до вашей, полной интересными приключениями и подвигами писательской жизни!

Белка отвернулась, надула губы. Обиделась. Андрей прикусил язык – зачем ляпнул? И слово какое противное выскочило, «рутина». Где только выкопал такое?

Теперь они шли молча, почти в полной тишине. Только изредка хрустнет веточка, попавшая под ногу, да дятел где-то вверху выбивал раскатистую барабанную дробь. Краем глаза Андрей засек движение: рыжая белка разбирала упавшую на землю шишку. Заметила людей, застыла, повернув навстречу удивленную мордочку. И вдруг молнией взлетела по стволу, исчезла в ветвях. Андрей осторожно потеребил ладонь подруги.

– Ну чего еще? – недовольно буркнула та.

– Видела, как твоя родственница по деревьям скачет?

– Ой-ой-ой, остряк доморощенный! Сейчас я твоего родственника найду!

Она покрутила головой, но никакой живности больше не наблюдалось. Отчаявшись увидеть в густых ветвях хоть что-то, поинтересовалась ехидно:

– А какая это птичка поет?

– Дятел.