Требуются плотники

Мужчина в бушлате выпрямился, посмотрел в его сторону и махнул топором, на что-то показывая. От костров, разложенных для обогрева земли и людей, валил густой дым. Порывы ветра разносили его клочьями, и было не разобрать, что у них там происходит.

Человек с ружьём безнадёжно попытался согласовать между собой приказание разводящего, слова рабочего и обрывки собственных мыслей, но ни к чему толковому – кроме извечного русского вопроса: «Кто я? Тварь дрожащая или право имею?» – не пришёл. Да к тому же не в классической постановке Фёдора Михайловича, о котором он по малограмотности и не слыхивал, а в более простой, народной: «Да пошли они все… Мне тут, что, … больше всех нужно, что ли?».

И ответ не замедлил явиться. Сердце часового успокоилось, и голос его окреп.

– Ладно, – сказал красноармеец Николаев твёрдо, как мальчик решившийся наконец прыгнуть с крыши сарая в сугроб. – Идите себе уже. Сегодня так и быть пропущу… В порядке исключения… Но завтра, чтобы пропуск оформили… Проходите. – И он сделал шаг в сторону, открывая дорогу.

Мужчина с топором действительно оказался бригадиром плотников и самое удивительное, что его на самом деле звали Степаном Петровичем.

Как это часто случается в больших проектах, первое время на объекте царила полная неразбериха. Ещё вчера Петрович подал начальству записку: сколько и чего надо завести на стройку, но не учёл священную заповедь «Человек предполагает, а Бог располагает». В результате, складской бог отгрузил доски другого размера, поставку задержал на три часа и рабочих прислал с руками, растущими не из того места. Ими только нужники строить, а не склеп для вождя мирового пролетариата, – ворчал бригадир. Зато караульных по всей площади натыкали – не зайти, не выйти.

– Меня товарищ Мавричев прислал, – представился Алексей. – Сказал, что вам плотники требуются.

– Ну, Мавричев, так Мавричев, – кивнул бригадир, которому эта фамилия, по-видимому, ни о чём не говорила. – Плотники позарез нужны, братишка. А то вон нагнали лапотников, могут только землю копать да брёвна таскать. Ты сам-то топор в руках держать умеешь?

– Умею.

– А что такое фуганок, знаешь?

– Знаю.

– Ну ты, братишка, прям-таки профессор… Иди пока к Семёну, – он ткнул топором в сторону рабочего, размечающего мелом привезённые доски. – Будешь сегодня у него на подхвате. Дальше посмотрим, куда тебя определить. О деньгах отдельно поговорим, когда работу сделаем, – оплата артельная. А сейчас иди – горячую кашу похлебай. Вон там в палатке, если ещё не остыла.

Профессия революционера подобна профессии артиста: успех приходит к тому, кто много и эффектно выступает, переезжая с места на место. Владимир Ильич Ленин, без сомнения, был успешным революционером. Значительную часть жизни он провёл в поездах дальнего следования, меняя страны, города и конспиративные квартиры, а лучшие его выступления навеки отобразились в живописных полотнах и монументальных скульптурах. Ни одному популярному артисту не снился рейтинг, которого достиг Ильич только за одно выступление апрельским вечером 1917 года на Финляндском вокзале. Стоя на крыше броневика и потрясая знаменитой кепкой, он бросил в массы гениальный для своего времени слоган: «Да здравствует социалистическая революция!». Кстати, бронированный автомобиль для охраны Ленина прислал на вокзал премьер-министр Временного правительства Александр Керенский, который уже через полгода вынужден будет бежать от этой самой революции за границу, по неподтверждённой версии, в женском платье.

Свою последнюю поездку Ленин совершил также по железной дороге, в персональном вагоне, но уже не пассажирском, а багажном, лёжа в гробу, – от станции Герасимовская до Павелецкого вокзала. Единственный вагон скорбного поезда прицепили к паровозу с номером У127. Замечательно то, что покойный был не только его пассажиром, но также и машинистом. Звание почётного машиниста этого самого паровоза ему присвоили в 1923 году после того, как Ленин поддержал «великий почин» железнодорожных рабочих – субботник – новую форму добровольного бесплатного туда для общей пользы. Особо дотошные читатели возможно возразят, что Ленин в 1941 году совершил ещё одну поездку – в эвакуацию, в Сибирь и обратно, но этот факт к нашей истории не имеет никакого отношения.

Пока на Красной площади ударными темпами возводился первый деревянный Мавзолей, забальзамированное тело вождя временно положили в Колонном зале Дома Союзов, где проходило официальное прощание, и куда бесконечным потоком пять дней круглосуточно шли люди.

Дом Союзов находится рядом с Красной площадью, но выбраться туда Алексею Круглову не довелось: всё это время он не отлучался с объекта – работал, обедал и даже спал рядом с ним в наспех сколоченной бытовке. В один из этих дней случилось довольно-таки необычное происшествие, существенным образом повлиявшее на судьбу нашего героя.

Несколькими годами позже описываемых событий, в Москве на Патриарших прудах великий Воланд повстречается с Берлиозом и Иваном Бездомным. В знаменитом разговоре на бульварной скамейке он заметит, что ничего просто так не происходит, и всегда есть какая-нибудь причина. Причин может быть даже несколько, но только одна из них – главная. В нашей истории драматической первопричиной явилась жестяная кружка чая, неловко пролитая на морозе Алексеем. Перед тем как замёрзнуть горячий напиток растёкся по сырым смолистым доскам и превратился в скользкую ледяную корочку.

Ближе к обеду, отстояв положенный срок в почётном карауле у тела вождя, группа видных революционеров решила проверить, как идёт строительство усыпальницы. Группа собралась немногочисленная – всего два человека: Дзержинский и Ворошилов. На площади к делегации присоединился третий – уже знакомый нам красноармеец Николаев, наряженный толи для охраны проверяющих, толи для помощи, если что потребуется.

Феликс Эдмундович Дзержинский – Железный Феликс, создатель ВЧК, активный борец с контрреволюцией и саботажем – официально возглавлял комиссию по организации похорон и, не доверяя никому, сам хотел оценить качество выполненных работ. Пристальным взглядом он осматривал строящееся сооружение. Ветер трепал полы длинной кавалерийской шинели, хлестал по голенищам начищенных до блеска хромовых сапог. Плотники работали быстро, не отвлекались, строительный материал имелся в нужном количестве, саботажников и контрреволюционеров не наблюдалось.

Сооружение имело вид большого ящика, закопанного наполовину в землю. Расстояние между ступенчатой крышкой и деревянным настилом в подземелье, где планировали установить гроб, было значительным – метров пять-шесть. Внутреннее пустое пространство заполнялось стуком молотков, звоном пил и свистом морозного ветра в щелях между плохо пригнанными досками. Пахло свежей сосновой смолой и дымом от костров.

– Осторожнее, товарищ Дзержинский, здесь скользко, – предупредил проверяющего Степан Петрович, показывая топором на обледеневшие доски.

– Да-да, спасибо, товарищ, спасибо, – ответил тот задумчиво и прошёл вперёд, пытаясь разглядеть в холодной темноте внутренности склепа.

С тыла его прикрывал Климент Ефремович Ворошилов – герой Гражданской войны и будущий «первый маршал», – он тоже был членом комиссии по организации похорон. В юности Клим работал слесарем на паровозостроительном заводе, уважал опасное производство и старался без нужды не рисковать.

– Феликс Эдмундович, осторожнее, а то навернётесь, не приведи господи… Скользко-то как, – остерегал он товарища, растирая ладонями замерзающие уши: новая суконная фуражка плохо защищала от холода.

Но Дзержинский в своей меховой шапке его не слышал, а может быть просто хотел показать, что не гоже шановниму пану и потомственному шляхтичу проявлять трусость на глазах у простолюдинов, за свободу которых он всю жизнь боролся. Сгибаясь под деревянными балками, Железный Феликс упорно лез дальше – в сумрачную пустоту.

Объект государственного значения возводился в крайне сжатые сроки. Строители экономили на всём и в первую очередь, как водится, на соблюдении правил и норм техники безопасности. В результате случилось то, чего все в душе опасались, но никто не ожидал: скользкие незакреплённые подмостки разъехались, … и долговязый председатель комиссии, взмахнув как серая цапля крыльями кавалерийской шинели, полетел вниз.

Так и разбился бы пламенный революционер о мёрзлое дно могилы пролетарского вождя, если бы не чудесное спасение. Но уберегла его не святая польская заступница – Матка Боска Ченстоховска, имя которой Феликс успел про себя помянуть в полёте, а простой русский парень, крещёный в православие, а ныне убеждённый материалист и комсомолец – Алексей Круглов. Он что-то там строгал внизу, но услышав треск ломающихся над головой досок, отбросил топор и, вытянув руки, смягчил падение костлявого тела. Обнявшись, они с грохотом упали на дощатый пол – Круглов внизу, Дзержинский сверху. Несколько ледяных обломков завершили быстрый обвал, засыпав щепками тощую чекистскую спину. При каждом ударе промёрзшие доски издавали мелодичный звон, как будто тело Феликса действительно было железным. К счастью никто не пострадал, если не считать двух-трёх царапин и порванной шинели.

– Феликс Эдмундович, вы целы? – кричал сверху Ворошилов, а Степан Петрович уже опускал вниз деревянную лестницу.

– Всё в порядке, – отозвался Дзержинский. – Цел. Меня тут один товарищ поймал. Сейчас вылезу.

Но вылезти ему не дали: сверху, цепляясь длинной винтовкой за острые обломки, уже спускался красноармеец Николаев, отправленный Ворошиловым на подмогу. Перетянутая кожаным ремнём солдатская шинель раздулась колоколом и чуть не накрыла Дзержинского с головой. Он отошёл в сторону…

Как известно, беда не приходит одна. Зыбкая дощатая твердь вторично разверзлась под ногами создателя ВЧК, и он провалился ниже самого нижнего уровня пола, но на этот раз не целиком. Вероятно, тот, кто управлял судьбой пламенного революционера, решил, что ему ещё рано отправляться в преисподнюю, и перехватил на полпути.

Под левым каблуком наркомовского сапога треснула только одна предательская доска, и под землю ушёл не весь Феликс, а только одна его нога, да и та не выше колена. Дно котлована, выдолбленного на морозе с помощью динамита, для экономии времени решили не выравнивать, а просто застелили досками, подложив снизу вместо фундамента просмолённые брёвна – в одно из таких углублений и провалился Дзержинский. Попытка выбраться без посторонней помощи не удалась: треснувшая доска клещами зажала сапог.

Подземная часть недостроенного склепа освещалось несколькими керосиновыми лампами, развешанными на гвоздях по углам. Унылая рабочая обстановка, в центре которой до этого находился Алексей, неожиданно пришла в движение: ожили картинки Страшного суда из ярмарочного театра теней. Он видел такое однажды в далёком детстве, когда в Подольске гастролировал бродячий цирк. Долговязый Феликс с острой мефистофельской бородкой скривился на один бок. Он как механическая кукла поочерёдно поднимал вверх костлявые руки и шевелил длинными пальцами, проверял все ли суставы целы. Перепуганный Николаев с винтовкой наперевес бегал вокруг него, не зная, что делать, и не понимая, кто виноват. Иногда, чтобы лучше рассмотреть охраняемый объект, он подпрыгивал и приседал, поднимая вверх облачка морозного инея и стружек. Вслед за ним по деревянному полу и стенам подземелья метались чёрные тени, образуемые тусклыми светильниками. Лампы сильно коптили, и сладковатый запах дешёвого керосина прибавлял картине ощущение потусторонности.

– Вроде бы все кости целы, – сказал Дзержинский, закончив разминать пальцы. Резким движением руки он стряхнул прилипшие к шинельному сукну опилки и для проверки ещё раз дёрнул зажатую ногу. – Эй, служивый, – остановил он Николаева, – подцепи-ка штыком доску – я ногу вытащу.

Получив чёткую команду, красноармеец перестал бегать, положил винтовку на пол и стащил зубами трёхпалые армейские варежки. Алексей заметил на тыльной стороне левой ладони свежий шрам от сильного ожога в виде бесформенной кляксы. Закоченевшими пальцами Николай отстегнул штык, встал на одно колено, сунул стальное жало в щель между досками и надавил. Импровизированный рычаг выполнил порученную работу: доска с треском отскочила в сторону, и пленник оказался на свободе. Но сам спаситель не удержался и по инерции рухнул лицом вниз. Чтобы не расквасить нос, он выставил вперёд руки и зацепил корявыми пальцами винтовку – гладкий металл скользнул по ледяной доске и личное оружие провалилось в только что открытую щель.

– Упустил, растяпа, – вместо благодарности обругал бойца Феликс Эдмундович. – Доставай скорее! А вы, товарищ, посветите тут, чтобы лучше видно было, – приказал он Алексею.

Круглов снял лампу с гвоздя и сунул её в пролом между досками. Жёлтое пламя качнулось и осветило неровную землю под полом. Винтовки нигде не было…

– Сгинула, – растерянно сказал Николай и для верности потыкал штыком в мёрзлый грунт.

Грунт был твёрдый, но винтовки всё равно не было. Он сунул руку в щель по самое плечо и принялся шарить из стороны в сторону.

– Здесь какая-то яма, товарищ командир, – сказал Николаев, повернувшись к Дзержинскому.

– Какая ещё яма?

– Глубокая. И оттудова, навроде, тепло идёт…

– Чушь какая-то, какое ещё тепло… Товарищ, – обратился он к Алексею, – посмотрите вы, что там.

Алексей гвоздодёром оторвал ещё несколько досок, расширил отверстие и опустил лампу вниз. Теперь они смогли всё хорошо рассмотреть. Прямо под ними в земле чернела глубокая трещина. Камень, брошенный вниз, несколько раз стукнулся о её стенки и затих в неизвестной глубине. Сюда действительно могла провалиться винтовка. Фонарь, опущенный на верёвке, позволил разглядеть участок старой кирпичной кладки. По всей вероятности, это была облицовка древнего Алевизова рва, выкопанного ещё в XVI веке и засыпанного сразу после наполеоновского нашествия. Если верить летописям и старым чертежам глубина рва могла достигать в этом месте более 10 метров.

– Похоже, что винтовку мы оттуда уже не достанем, товарищ Дзержинский, – сказал Алексей.

– Печально, – ответил Феликс Эдмундович, – оружие нашей армии сейчас крайне необходимо. Гражданская война закончилась, но империалисты разжигают новую войну. Надо готовиться к отпору. Посмотрите-ка ещё, может быть она ремнём за камень зацепилась.

Алексей снова нагнулся над трещиной. Ничего примечательно там не было. Иногда дрожащие световые пятна проявляли обломки белого камня и красного кирпича – строительный мусор предыдущих веков.

– Посвети-ка сюда, – сказал Дзержинский и показал рукой.

Круглов протянул лампу в указанном направлении.

– Видите? Вон там, за камнем?