Требуются плотники

– Железка какая-то, – подтвердил Николаев.

– Кольцо, – сказал Алексей. Крючком на конце гвоздодёра он ловко подцепил кольцо и дёрнул к себе, с глухим звоном вслед за ним потянулась ржавая железная цепь.

– Символично, – сказал Дзержинский задумчиво. – В могиле Ильича – цепи. Сбывается предсказание Маркса: «Пролетариям нечего терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир».

– Древние пролетарии потеряли, – неудачно пошутил Алексей.

Николаев глупо хихикнул, но не заметив положительной реакции начальника, замолчал.

Пока длились безуспешные поиски улетевшей в преисподнюю винтовки, на дно склепа по лестнице опустились Ворошилов со Степаном Петровичем. Минут через десять, орудуя ломом и лопатой, плотники вытащили из земли не только древнепролетарскую цепь, но и прикреплённый к ней сундучок, по-видимому, припрятанный древними буржуями. Сундучок был сколочен из дубовых досок и укреплён по углам железными накладками. Доски от длительного контакта с московской землёй почернели, а железо покрылось ржавчиной. Замка у сундучка не было – он запирался на обычную дверную щеколду.

– Клад! – уверенно сказал Ворошилов, когда находку вытащили из подземелья. – Точно, клад!

– Сейчас посмотрим, что это за клад, – сказал Дзержинский и твёрдой рукой, покаравшей не одну тысячу богачей-кровососов, отодвинул засов и потянул скобу кверху.

Старые мастера, без сомнения, знали своё дело хорошо. Крышка, плотно подогнанная к боковым стенкам, открылась с жалобным скрипом. Мягкая трава, заполнявшая доверху внутренность сундучка, за долгие годы высохла и рассыпалась в мелкую пыль. От нестройного дыхания зрителей она подлетала кверху прозрачным облачком. По подземелью распространился терпкий запах южных степных растений и Алексею показалось, что действительно повеяло теплом. Лампы поднесли ближе. Пыль осела и все увидели, что внутри находятся два больших яйца, переложенные по бокам для сохранности толстыми войлочными прокладками. Золотисто-зелёные яйца, казались покрашенными и блестели, как будто их только вчера смазали маслом к светлому празднику Христова Воскресения.

– Страусиные, – уверенно сказал Ворошилов.

– Странные какие-то, – покачал головой Степан Петрович. – Может, это динозавра яйца…

– Какого ещё динозавра? – спросил Николай.

– Древнего ящера, типа нашего крокодила.

– Откуда в Москве крокодилы, – возразил Ворошилов. – Нет, точно страусиные. Я такие в Туркестане видел. Только те белые были, как у курицы, а эти – зелёные.

– Надо в зоосаде показать, – предложил Круглов. – Они наверняка знают, чьи это яйца.

– Возможно, – согласился Дзержинский. – Но для начала, я думаю, правильнее будет в Исторический музей отнести. Это же, в некотором роде, археологическая находка. Возможно, ценная для науки.

– Правильно, в Исторический, – согласился Ворошилов. – Он, кстати, и находится ближе. И ещё, товарищи, думаю не стоит на каждом углу трепаться о том, что мы откопали в могиле вождя. Зачем народ зазря баламутить. Согласны, Феликс Эдмундович?

Дзержинский утвердительно кивнул головой.

Николай, обхватив сундучок двумя руками и стараясь не отставать, шёл за Алексеем. Уцелевший от падения в пропасть штык он держал подмышкой. Цепочка размоталась и, путаясь между ногами красноармейца, звякала по булыжной мостовой, напоминая, что ещё не все «пролетарии всех стран» избавились от своих цепей. Круглов был на голову выше Николаева и тому, чтобы не отстать, приходилось двигаться перебежками. Ворошилов назначил старшим команды Алексея и приказал после музея сопроводить бойца к его начальству и подтвердить, не вдаваясь в подробности, как было дело, и куда исчезло личное оружие.

– Скажи ему там, чтобы для порядка влепил этому растяпе суток десять ареста от моего имени, – проинструктировал он Круглова. – А потом пускай дальше служит. Глядишь и выйдет из него какой-нибудь толк.

Дежурный хранитель музея без лишних расспросов принял находку и выдал казённую расписку на серой бумаге. Алексей не знал куда её деть, сунул в карман да так и потерял. Куда делись артефакты, найденные при строительстве Мавзолея, и проводились ли вообще в этом месте археологические изыскания не известно. Возможно их результаты по старой русской традиции были засекречены, и тогда мы о них никогда не узнаем. Но, может быть, ещё не всё потеряно. Ведь уже давно замечено, что в России всё секрет, но ничего не тайна…

В караульном помещении было жарко натоплено. Комвзвода Сидорчук не отпустил Алексея, пока тот не написал объяснительную записку о происшествии. Вспотевший и до смерти перепуганный Николаев жалобно смотрел то на командира, то на плотника и тихо бормотал оправдания, пытаясь смягчить обвинительный текст рапорта. Алексей пожалел невезучего новобранца и, коротко описав как было дело, добавил несколько положительных характеристик и то, что видные революционеры Дзержинский и Ворошилов лично поручились за молодого бойца и уверены, что он ещё проявит себя в деле охраны и обороны молодой социалистической республики и приложит все усилия для победы мировой революции.

Прощаясь Круглов по-пролетарски пожал всем руки, а Николаев неуклюже поклонился ему в пояс, чем вызвал кривую усмешку Сидорчука.

Ленина похоронили в воскресенье 27 января. Мороз не спадал, градусник показывал – 27?С.

Рабочих с объекта убрали рано утром. Выставили почётный караул. На плоскую крышку склепа навалили траурных венков. Соратники произносили пламенные речи.

Степан Петрович принёс деньги и расплатился с бригадой. Каждый сам расписывался за себя карандашом в ведомости. Непривычные к тонкой работе пальцы плотников с трудом выводили на морозе каракули, мягкий грифель крошился, дешёвая бумага рвалась, и в графе росписей через каждую строчку появлялись рваные как пулевые пробоины дырки.

Получив причитающееся, Алексей уехал домой – в Подольск.

Вскоре с работой в родном городе наладилось, он сделал предложение и женился на Татьяне. И, как положено, через год у них родился сын. Молодые родители, следуя революционной моде, решили назвать ребёнка по-новому. Остановились на имени Гегель – в честь первоисточника марксизма-ленинизма. Через несколько лет Алексей с удивлением узнал, что Гегель – это не имя, а фамилия немецкого философа-идеалиста, но менять ничего не стал…

Прошло 14 лет.

На Подольском механическом заводе имени Калинина, более известном как «Зингер», случилась авария. Сейчас уже никто и не помнит, что там на самом деле произошло: по одной версии взорвался котёл в бойлерной, по другой – перевернулась вагонетка с металлом. В любом случае обошлось без человеческих жертв, если не считать таковыми нескольких арестованных по этому делу работников. В группе вредителей оказался и Алексей Круглов, который на свою беду трудился поблизости от места происшествия.

– Кто тебе поручил совершить диверсию? – унылым голосом спрашивал следователь.

К комнате для допросов кроме канцелярского стола, стула, на котором сидел представитель власти, и деревянного топчана, обитого коричневым дерматином, другой мебели не было. Алексей стоял перед столом, щурился от яркой лампы, направленной в лицо, и украдкой вытирал о штаны вспотевшие от волнения ладони.

– Никто мне ничего не поручал, гражданин следователь, – отвечал он уже в который раз. – Я же вам объяснял: произошла обычная поломка. Такое на производстве иногда случается…

– Ты мне не юли, – не меняя тона прервал его дознаватель. – Ничего просто так случиться не может, для всего есть причина. И по данным следствия эта причина – умышленное вредительство, совершённое группой лиц по предварительному сговору. И наша с тобой задача – выяснить, кто у вас в группе главный, и кто тебе поручил организовать эту, как ты её называешь, поломку?

– Я вам уже десятый раз говорю: нет у нас группы, нет у нас главного, и никто нам ничего не поручал.

– А вот Осипов, Василий Павлович, из литейного цеха, – следователь нагнул голову, делая вид что читает бумагу из картонной папки на столе, – показал, что у вас на заводе организована фашистская троцкистско-зиновьевская диверсионная ячейка, и ты, гражданин Круглов, ею командуешь.

– Да алкаш этот ваш Осипов. Знаю я его: он за стакан водки, что угодно подпишет.

Человек встал из-за стола и захлопнул папку с документами. Кровавыми каплями блеснули эмалевые кубики на воротнике форменной гимнастёрки, скрипнули кожаные ремни, плотно перетягивающие и без того худое невысокое тело. Тень от абажура настольной лампы круглым пятном закрывала лицо. Он аккуратно завязал коричневые тесёмки и взял папку в левую руку. Кожа на тыльная сторона ладони была неровная, как будто след от застарелого ожога.

– Значит так, – сказал начальник, – я сейчас выйду на некоторое время, а ты тут постой и вспомни, что ты хочешь мне сообщить.

Он обошёл стол и направился к двери за спиной Алексея. По пути легонько стукнул сапогом по деревянной ножке придвинутого к стене топчана. Из-под него вылезла здоровенная овчарка и тихо присела около ноги Круглова.

Тяжёлая дверь захлопнулась. Ключ со звоном два раза повернулся в замке. Алексей ослабил одну ногу в колене. Собака, не поворачивая головы, тихонько зарычала. Алексей выпрямил ногу, собака затихла. Часа через три пришёл конвоир и увёл подследственного в камеру. Распухшие от неподвижного стояния ноги едва передвигались, поясницу ломило, переполненный мочевой пузырь готов был разорваться.

Через неделю общения со старшим лейтенантом госбезопасности Николаевым подозреваемый сознался во всём: и как сколотил диверсионную банду, и как организовал аварию на производстве, и даже как пытался выйти на контакт с агентами иностранных разведок, но у него ничего не вышло, потому что доблестные органы вычислили и обезвредили вражеских шпионов значительно раньше.

Николаева он так и не вспомнил. Мимолётную встречу с неказистым солдатиком затмили воспоминания о таинственной находке в подземелье Мавзолея и личном знакомстве с легендарными большевиками. А вот Николаев, наоборот, на всю жизнь запомнил наглого плотника, встретившегося ему в первые дни служебной карьеры. Он помнил все детали их короткого знакомства: как он его обманул с пропуском, как обзывал растяпой за потерянную винтовку, как они с Сидорчуком смеялись над ним в караулке и писали всякие гадости… Древних крокодилов припомнил. Нет, он ничего не забыл. Кстати, Сидорчука, кажется, уже расстреляли: белогвардейским шпионом оказался. Есть всё-таки справедливость на этом свете. Пришло время и эту гниду по той же дорожке отправить.

Решением «тройки» за вредительскую деятельность, организацию диверсионной банды и попытку связи с иностранными разведками Алексея Круглова приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Но на его счастье, в конце 1938 года наркома Ежова на посту руководителя НКВД сменил Лаврентий Павлович Берия. Первым делом он пересажал и расстрелял всех ежовских людей и чуток понизил уровень репрессий.

Николаева, как мелкую сошку, не тронули – должен же кто-то обеспечивать государственную безопасность, как говориться, «на земле» – и отправили для дальнейшего прохождения службы в один из лагерей ГУЛАГА, даже с некоторым повышением в должности.

Дело банды Круглова было пересмотрено. Алкаша Осипова отпустили сразу, а Алексею шпионскую статью заменили на хозяйственную и расстрел – десяткой на стройках коммунизма. Но и этот срок он полностью не отсидел – в начале войны его условно освободили и отправили с эвакуированным заводом в Сибирь.

С этого времени Алексей запил.

После войны вернулся в Подольск, шабашил по окрестным колхозам плотником – плотники всегда нужны – пока в положенный срок не вышел на пенсию и через пару лет умер от инсульта.

Жена Татьяна ходит на его могилку, подкрашивает голубой краской стальную оградку, протирает влажной тряпочкой овальную фотографию, привинченную к бетонной плите, подметает опавшие листья и хвою, поливает цветочки. Веник для уборки и банку для воды она одалживает в жестяном ящике на соседнем участке. Сосед у Алексея солидный: ограда кованая, столик, скамейка, цветочница с хорошей землёй, да и памятник солидный – чёрный гранит. Надпись выведена золотом: «Подполковник государственной безопасности Николаев Николай Николаевич. Помним, любим, скорбим».