Судьбы вещей. Сказки-крошки

И, конечно же, пора цветения Орхидеи наступила. Однажды утром молодой помощник профессора привлёк в оранжерею всех обитателей дома радостным возгласом: на конце тоненьких, анарексичных стебельков появились маленькие бутончики. Все наперебой стали обсуждать радостную новость, когда на пороге, постукивая перед собой палкой, появился хозяин и повернул голову в сторону Орхидеи…

Но, может быть, всё было не так уж печально, как я написал в начале рассказа? Да, Орхидея слишком долго кокетничала и зацвела слишком поздно, чтобы её обожатель мог увидеть результаты своего труда. Но ведь она всё же ЗАЦВЕЛА, и зацвела именно ДЛЯ НЕГО. Пускай, он всё равно не увидел этого цветения. Но, во-первых, ему детально и профессионально описал её цветы помощник. А самое главное – старый учёный словно бы видел цветы Орхидеи внутренним взором.

Другие цветоводы, руководствуясь его книгами стали культивировать Орхидею и союз с прекрасным цветком приносил им богатство и славу, в то время как наш герой прожил жизнь в бедности и безвестности. Вы спросите, был ли он с ней счастлив? Не знаю.

Но и по сей день цветок, любящий силу и уверенность, ожидающий даже небольшой встряски от спутника жизни, и в то же время ранимый, поддаётся далеко не каждому. Интернет переполнен криками о помощи, кажется сливающимися в один вопросительный знак после слова «Почему?» По-прежнему масс-медиа будоражат легенды о хищной Орхидее, которая будто бы хватает в джунглях мелких животных, а то и нападает на незадачливых путешественников. Но, мы то с вами знаем, что если Орхидея и хищная, то оружием её являются лишь невыразимая красота и …беззащитность; если и опасна для встречных, то лишь для тех, в ком поэтичности куда больше чем пресловутого здравого смысла. Если это о Вас, то полюбите Дикую

Орхидею!

СТАРАЯ АБРИКОСА

Она родилась, когда микрорайона не было ещё и в помине. Её посадили во дворе частного дома. Беззаботное детство запомнилось ей частыми поливами из шланга, подкормкой удобрениями и покраской ствола. Ни у человека, ни у дерева нельзя назвать единого возраста, когда кончается детство. Чаще всего это связано не с самим возрастом, а с каким-либо событием, собственно и покончившим с детством. В жизнь абрикосы беда пришла неожиданно: люди, заботившиеся о дереве, куда-то исчезли, а потом налетела тяжёлая техника и свалила их дом и окрестные дома, будто лесоруб дерево в страшилках, которые рассказывают друг другу саженцы. Такая же участь чуть было не постигла и абрикосу, но бульдозерист её почему-то пожалел.

А потом вокруг начали рыть глубокие ямы и забивать сваи. Не зря люди говорят, что всякий конец есть одновременно и начало. Не успела абрикоса зацвести несколько раз, как вокруг неё вытянулись, словно гигантские каменные деревья, многоэтажные дома. Со временем в дуплах оконных проёмов появились рамы и стёкла. Дома обросли облицовочной плиткой и телевизионными антеннами. В окнах стали мелькать силуэты и вокруг снова зазвучало людское многоголосье. «Как птицы садятся на мои ветви, так люди появляются на «ветвях» дерева-дома», – думала абрикоса и шелестела своими ветками, приветствуя дома. Дома молчали в ответ.

Не только дома, но и люди вокруг стали другими: никто не поливал абрикосу, не рыхлил почву, и вообще никак за ней не ухаживал. Несмотря на это абрикоса продолжала давать оранжевые сочные и сладкие плоды, хоть это было для неё значительно труднее. Но хуже всего было то, что и сами эти плоды оказались никому не нужны. Абрикоса подолгу стояла, нагруженная плодами, стараясь удержать их на ветвях как можно дольше: вдруг кто-нибудь да соберёт. В отчаянии она роняла ягоды из своих зелёных рук, и они ковром ложились вокруг дерева. Люди, видя, что многие плоды поранились при падении, просто ходили по этому ковру, и от этого сердце абрикосы скрипело и потрескивало.

В районе было много фруктовых деревьев, оставшихся в живых после сноса частного сектора. А деревьям легче всего дотянуться друг до друга корнями. Ведь корни уходят вглубь и в стороны под землёй намного дальше, чем ветви над ней. Наша абрикоса часто переговаривалась со своими соседями под землёй, слегка соприкасаясь с ними тоненькими корешками. Из таких разговоров она узнала, что яблоням и грушам живётся легче, ведь они развесистые, с толстыми ветками, по которым легче добираться до плодов. Окрестные дети обрывали их, частенько ещё зелёными и ели, не слезая с деревьев, морщась от кислоты.

Абрикосовое дерево было настоящим аристократом. Оно выросло высоким, а ветви его длинными и тонкими, и плоды висели у них на самых кончиках. Как тут дотянешься?! Люди очень любят говорить о чём-либо или ком-либо «моё», «мой». Но подразумевают разное. Лишь немногие заботятся и ухаживают за «своим». Большинство сами стремятся от него что-либо получить. Но встречаются и те, которые лишь запрещают делать это другим. Именно такими были люди, в окна которых буквально заглядывали ветки, к середине лета, украшавшиеся жёлто-горячими плодами. Как ни пытались, они дотянуться до абрикос из окон, не могли этого сделать. Но зато исправно отгоняли от дерева местных мальчишек. Вот и гнили его плоды из года в год под деревом, как бы укоряя его за породу, не умеющую гнуться и приспосабливаться. Само дерево не менялось, несло себя всё так же высоко и гордо от цветения до цветения. Но это только с виду. На самом деле дерево очень переживало. И даже начало понемногу сохнуть. Плодовые деревья всегда тяжело переживают свою бесполезность. Абрикоса часто завидовала бурьяну почти в рост человека, которому и в голову не могло прийти расстраиваться из за того, что он невостребован. В ветреную погоду бурьян назидательно шептал абрикосе о своей самодостаточности.

Когда в жаркий июльский полдень в тени её ветвей появилась невысокая аккуратненькая старушка, дерево обрадовалось тому, что хоть кому-то понадобилось. Бабушка постояла в тени ветвей, перевела дух, вытерла с лица пот и подняла голову вверх. «Ах!» – только и вырвалось у неё при виде жёлто-горячего изобилия. Абрикоса только заскрипела в ответ (не берусь точно перевести, что она хотела этим сказать).

Но женщина, наверное, поняла и пожалела абрикосу, такую же старую. Как уж она сумела уговорить сына – человека очень занятого (мне удалось узнать, что он работает адвокатом) – принести из гаража стремянку и собрать два ведра плодов?! Мы слышали, как уже под деревом он говорил матери, что гораздо легче и проще просто купить варенье и не тратить столько труда. Но, в конце концов, молодой адвокат очевидно, подумал, что варенье из элитного супермаркета не сравнится со сделанным материнскими руками, а, возможно ещё и о том, что сами эти руки не могут обходиться без дела…

Глядя вслед удаляющемуся автомобилю, абрикоса думала, как люди и растения порой похожи друг на друга. Вот ведь пожилая женщина тоже не самодостаточна, тоже больше всего на свете хочет быть кому-то полезной…

ОШИБКА СТАРИННЫХ ЧАСОВ

Часы были огромными: высотой со шкаф. Туловище часов было из дорогого красного дерева со стеклом посередине. Через стекло был хорошо виден большой галстук в виде маятника с тяжёлым медным набалдашником внизу. По бокам галстука-маятника висели две гирьки одна пониже, другая повыше. Маятник раскачивался, отсчитывая секунды. Секунды складывались в минуты, каждая из которых двигала большую стрелку на одно деление. Шестьдесят минут складывались в час, который двигал маленькую стрелку на одно деление. Маленькая стрелка двигалась по кругу, и, когда она делала полный оборот, проходила половина суток.

Это был самый длинный промежуток времени, какой знали часы. И часы, обычно стоящие на письменном столе, и весёлые круглые часы на стене, с нарисованной на циферблате смешной мордочкой с вытянутым языком, и, тем более маленькие змейки наручных часов не знали, что происходит со временем после завершения этого круга. Самыми образованными в доме были электронные часы с табло. Они отсчитывали время суток до двадцати четырёх часов, но и они не знали, что происходит со временем дальше. После слов «двадцать четыре часа» для всех часов в доме начиналась «тьма времени».

Но наши часы прожили долгую жизнь. Много хозяев прошло перед их безразличным циферблатом. Маленькая стрелка бесчисленное количество раз пробежала по нему полный круг. Со временем люди стали иначе одеваться и даже говорить по-другому. Дом наполняли невиданные до сих пор вещи, в то время как давно привычные постепенно куда-то исчезали. Хозяева, с которыми старинные часы общались в молодости, много говорили о Боге и о том, что именно Он создал этот мир и самих людей. По словам одетой в чепец первой хозяйки всё зло в мире исходит от дьявола. Часы поняли, что Бог создал Вечность, но дьявол зачем-то дополнил картину мира Временем. И вот тут-то и появились на свет они – Часы. С тех пор, если кто-то забывал о времени, засмотревшись на полёт ласточки в небе или водную гладь, часы властно напоминали ему: «Бом! Бом!» Часы стали возвещать окончание сроков, говоря людям: «Ты опаздываешь на работу!», «Сожалею, но Ваш поезд только что ушёл», «Недолго же будет длиться твоё счастье!», «Разве Вы не понимаете, что прошла Ваша молодость?!» Бом! Бом!

Можно было подумать, что часы ненавидят людей, но они всего лишь воздавали им по справедливости. Ведь время подчиняется беспристрастным законам математики. Без всяких эмоций. Один лишь разум! «Люди сами заслужили окончание сроков тем, …что прожили их. Всё в мире конечно. Люди не заслужили Вечности», – говорили старинные часы, наставляя своих молодых собратьев, живших в доме.

Слушали эти лекции и маленькие наручные часы. Это были наивные часики на ярком силиконовом ремешке. Их лицо, которое люди называют циферблатом, тоже было ярким и не очень серьёзным. Лекции старинных часов часики слушали с уважением, но не очень внимательно – чуть позёвывая.

Часики красовались на руке молоденькой девушки, чьи длительные сроки были ещё в самом начале. Однако, один важный, хоть и небольшой срок девушка всё же пропустила. Приговор Времени величественно провозгласил бой больших часов. А, может быть, безмолвно показали часы, стоящие на письменном столе или сами маленькие наручные часики? В конце концов, это не имело значения. Горе девушки было необъятным; она сидела за столом, подперев голову руками, и плечи её беззвучно вздрагивали.

И тут она явственно услышала тиканье часиков. Она снова подумала о времени и вспомнила о том, что как раз сейчас её ожидает Он. Мокнет под осенним дождиком, а она сидит дома и расстраивается из за всяких пустяков! По лицу девушки прошелся сначала носовой платок, а потом бархотка из пудреницы; не успела минутная стрелка на часиках пробежать полкруга, как девушка уже звонкими шажками бежала по мостовой, издали заметив фигуру ожидавшего её парня.

… Что-то случилось со временем – они оба не заметили, как наступил вечер. А затем на землю спустилась ночь.

– Кажется, мы знаем друг друга целую вечность, – говорил юноша, провожая подругу к дверям её дома.

– Ты подарил мне счастливую вечность, – отвечала девушка.

Часики вспомнили лекцию старинных часов о времени: «Люди не заслужили Вечности». «Надо будет рассказать уважаемым старинным часам об этом странном случае и спросить их мнение», – подумали часики.

Однако, хозяйка часиков вдруг заволновалась. Где же они, где?! Ведь, вот только что были здесь – на запястье. Девушка перетряхнула свою сумочку, исследовала карманы куртки. «Может, ремешок оборвался, и я не заметила, как они упали», – думала девушка, осматривая мостовую и прислушиваясь, не доносится ли откуда-нибудь едва слышное тиканье. И она услышала: что-то и в самом деле тикало у неё под блузкой где-то с левой стороны. «Может это и есть они?», – подумала девушка.

НАКАНУНЕ ПРАЗДНИКА

У него уже давно начало портиться здоровье. Появилась одышка. И сердце стало пошаливать. Видимо, и давление скакало, только отмахивался старик от всяких медицинских предостережений. Смешно сказать, уже и простуживаться начал. Последнее время ничего не было дедушке в радость, даже стоявший у порога Новый год…

Вот уже заняла своё место в квартире красавица сосёнка. Вся переливается огнями, блестит новыми разноцветными игрушками. И хотя выступает под традиционным псевдонимом «ёлка», но всё же она настоящее дерево, не искусственное, о чём свидетельствует густой, почти видимый запах хвои вокруг.

Сколько же праздников простоял он под такими же ёлками в прошлые годы! Скольким поколениям детей клал под подушки и в валенки, пахнущие материнскими руками подарки! Тогда сердце деда билось весело, задорно молодым блеском искрились глаза. Вы спросите, какое же у него сердце, если он сделан из пенопласта? Книжка из шкафа в углу комнаты, любезно раскрывшись на странице, где объяснялось понятие «эгрегора», могла бы ответить, что у него есть душа и это – «энергоинформационная структура, возникающая из сонаправленных мыслей и чувств людей, объединённых общей идеей». Дети таких умных слов, конечно, не знали. Они просто любили деда Мороза и водили вокруг него хороводы, а он их и радовал, и учил, и будил, и спать укладывал.

Дедушка не помнил точно, когда он впервые увидел юркого, вертлявого старичка в короткой красной куртке и шапке с бумбоном. Отрекомендовался новоприбывший Санта Клаусом. Пахло от него не сосновыми шишками и сладостями, а апельсиновой жвачкой, кока-колой и ещё чем-то непонятным. Старикашка называл это «ароматизаторами». Дед Мороз долго думал потом, есть ли у того деда ароматизатор снега, ароматизатор еловых веток, ароматизатор доброты?

Впрочем, может быть, только нашему дедушке Санта Клаус показался таким искусственным и неискренним? Ведь его так любили и ждали дети в других далёких странах, т.е., говоря по-научному, он был их эгрегором.

Но одно было известно точно: внучки у Санты нет. «В чьи руки передаст этот молодящийся старичок мешок с подарками, когда его готовую пуститься в пляс худощавую фигуру всё же скрутит радикулит?», – думал дед. «Не к моей ли Снегурочке присматривается, не её ли хочет охмурить песнями под синтезатор?» (что такое синтезатор, дед тоже не знал; наверное, это ароматизатор музыкального инструмента).

Вот от таких-то мыслей и становилось ему всё хуже и хуже. Недаром же говорят: «Все болезни от нервов». Так и доживал дед в углу неразобранного шкафа возможно последние часы. Он уже перестал бороться, ведь чего он стоит, если не нужен тем, ради кого, собственно, и жил. «Ничего, – думал он, чувствуя как исчезают последние силы, словно груда снега возле печки, – Лишь бы им, новым детям, было хорошо с этим Сантой. Лишь бы не оказался он весь сотканным из ароматизаторов. Дети ведь так нуждаются в настоящем».

Последние размышления деда были прерваны вопросом «Мама, а это кто?» Над непонятной пенопластовой игрушкой с выцветшими глазами одетой в старинный славянский длиннополый полушубок, со следами красной краски склонилось лицо девчушки лет четырёх. Пульс деда, почти полностью застывший, зазвучал с надеждой в такт дыханию девочки. Мама была занята предпраздничными хлопотами, и девочка вынуждена была повторить вопрос ещё пару раз, прежде чем она повернула голову. Женщина улыбнулась чему-то далёкому, вздохнула, отложила работу и решила рассказать дочке о своём детстве, тогдашней ёлке и об этой игрушке, лишь по ошибке не выброшенной во время последней уборки…

СКАЗКА О СКАЗКЕ

В тридевятом государстве, в тридесятой библиотеке …да, просто в одной библиотеке одного города на полке стояла книга. Это был не учебник, не том научных трудов и не роман-эпопея, а всего лишь сказка. Солидные книги отодвинули её на дальнюю полку вместе с другими такими же легкомысленными книгами. Большинство серьёзных людей не брали её в руки, а ведь книги живут именно для людей – читателей. Но Сказка не обижалась: она жила в основном для детей, хотя и не только для них.

Особенно хотела она быть полезной людям теперь, когда в город, в котором жила Сказка, пришла Война. Она пришла на улицы и в дома, в больницы и детские сады, в офисы и библиотеки. В городе всё время что-то бухало, раздавался звон разбитого стекла и крики людей. Книги кричать не умели и молча встречали беду, прилетавшую с неба. На улицу, где жила наша Сказка, прямо к зданию библиотеки тоже прилетела ракета. Она пышила жаром и ненавистью и сразу же превратилась в сноп безжалостного огня, разбрасывающего вокруг тысячи осколков. Поэтому, никто в библиотеке не успел спросить ракету, почему она так мечтает убить всех вокруг и саму себя. А даже если бы и успели, то что? Ведь никто в библиотеке не мог ничего противопоставить силе и ярости ракеты. Так как у всех, кто там жил, были только слова.

Сказка приняла в себя обжигающую и острую частицу ракеты, но продолжала стоять на том же месте пробитая насквозь. Она уже ничего не могла никому рассказать, не могла ободрить, утешить. Книги умирают молча, без жалоб и стонов. Раньше люди бросали их в огонь, а теперь просто присылают ракеты. В полуразрушенной библиотеке была книга по ракетостроению, которая могла объяснить, откуда у ракеты такая сила. Но откуда у неё взялась такая злость, не знала даже эта умная книга. Может, ракете в детстве просто не читали сказок?

Но жизнь в израненном книгохранилище не прекратилась после визита ракеты (как не прекратилась она в израненном городе, в израненной стране). Люди убрали останки убитых книг, а выжившие перебрались в помещение, не пострадавшее от общения с ракетой. Воспользовавшись тем, что Война уняла свою ярость (может быть, лишь на время) перепуганные женщины заботливыми руками перебирали уцелевшие книги, оказывая некоторым медицинскую помощь. В их число попала и наша Сказка. Чей-то строгий голос говорил, что она не древний манускрипт, не учёные записки, и не учебное пособие. Так стоит ли с ней возиться в такое время? Но другая сотрудница всё же положила её перед собой и сумела каким-то чудом вернуть к жизни с помощью клея, ножниц и бумаги. Ничего удивительного в этом, в общем-то, не было, ведь чудо – это как раз по части Сказки.

«Да что такого важного в ней может быть написано?» – продолжал недоумевать тот же скрипучий голос. Люди подождали, пока на книге высохнет клей, и прочитали её. Наверное, они думали найти там историю о Красной Шапочке или Золотой Рыбке, но нашли нечто совсем другое.

Они прочитали о жителях страны, на лицах которых всегда сияет улыбка. Это не механическое искривление лица, рефлекторно вызываемое словом «cheese», а просто выражение глаз. Возможно, в их глазах отражалось небо, которое никогда не заволакивал чёрный дым, а лишь белые барашки облаков. А может быть наоборот, это мирное небо отражало их незамутненные злобой взоры? На полях, покрытых золотистыми хлебными колосьями, никогда не вырастали чёрные кусты взрывов. Возможно оттого, что золотистая аура этих людей никогда не алела яростью даже по отношению к тем, кого в других странах называли врагами. Сказочная страна помнила былые войны, но первый весенний гром звучал громче любого победного салюта.

Прочитав Сказку, люди поняли, что в ней рассказывается именно об их многострадальной стране, ведь цвет колосьев пшеницы и цвет ясного неба были цветами их национального флага. И ещё люди решили, что эта Сказка сбудется обязательно. А сама книга, которую перестали мучить боли в разорванных внутренностях, впервые подумала о том, что Слово в конце концов может оказаться сильнее ракеты. Ведь когда кто-то выздоравливает, то начинает думать о хорошем…

Когда эта книга была уже готова к вёрстке, автору, работающему в Национальном юридическом университете Украины им. Ярослава Мудрого, предложили написать произведение о родном университете. Автор внимательно посмотрел вокруг и нашёл один очень интересный предмет. Он коснулся его своей волшебной палочкой, и родилась ещё одна сказка. Новая сказка была очень активной и сразу же стала стучаться в почти уже готовую книгу. Автор и другие люди указывали ей, что она не похожа на остальные сказки, и, наверное, прописана в какой-то другой книге, но новая сказка была такой настойчивой, что её всё-таки впустили.

НАША ПРАВДА

Здесь, на перекрёстке улиц города Харькова я поселился совсем недавно в 1999 году. Тёплым тихим осенним деньком вельможные люди приветственные речи мне говорили, ленточку красную перерезали, а простой люд хлопал в ладоши и подносил мне цветы. А потом решили и площадь на перекрёстке моим именем назвать. В общем, встретили меня хорошо, торжественно как подобает моему сану (уважают, выходит, потомки!).

Немного осмотревшись, я увидел, как за годы всё переменилось! Палаты кругом каменные многоэтажные понастроили! На сколько глаз хватает, во все стороны они тянутся, повозки сами собой без коней туда-сюда носятся; Одежды дев и юношей совсем чудными стали, да и говорят они теперь не по-прежнему. Но сами девы ещё краше, чем в дни моей молодости расцветают. Так, что даже мне, в мои-то 1036 лет, посмотреть на них любо!

И страна их, то есть наша как-то чудно называется – не привык ещё: Укра.. Раи… Но, главное, что это моя страна, и люд этот – потомки моих подданных – русичей. Это сквозь тьму веков кажутся они единым народом Руси Киевской. А на самом-то деле сколько народов и племён разных её населяли! Одних славян не счесть: поляне, древляне, радимичи, кривичи, словены… А ещё жили на Руси варяги, чудь, греки, финно-угорские племена. Бояре друг на друга оком завистливым, жадным поглядывали, всё власть делили. Простой люд, вечно обкраденный и голодный, на сильных мира зло косился да топор вострил. Ох, и трудно их всех в узде держать приходилось – в учебниках нынешних не опишут. А чуть только возобладают на Руси усобицы над единством, так враги внешние коршунами налетают землю нашу на куски рвать.

Для того и повелел я записать Русскую Правду. Вы, может быть, думаете, что я её своим княжеским умом выдумал? Нет, Правда и до меня была. Записать я лишь я её повелел, ибо то, что написано пером и топором не вырубишь. И все, кто грамоте обучен, одинаковый смысл в тех словах узреть могут. Закон писаный не меньше дружины княжеской порядок в стране держал.