Гражданин Империи Иван Солоневич

«При старом режиме хуже не было». «Хоть бы уж немец пришел». «Да, брат, и при немце несладко»…

Сижу и думаю: вот где она, подлинная «контрреволюция». Не Гучков и не Родзянко, а вот этот рязанский мужичок, который едет, не зная куда, потому в Рязанской губернии «с голоду пухнут». В этой «привилегирован-ной» жене красногвардейца, которая с неделю за билетами стояла, да потом трое суток с вокзала на вокзал ездила – с пятью ребятишками и со своим буфетом.

И слова у них теперь все не те, что я слышал еще два месяца тому назад – не партийной отливки.

Разговор на верхних полках.

– Да, что ж, воевать-то снова придется. Опять, слышь, мобилизацию объявляют.

– Придется… Да только уж довольно дураками быть, пора и поумнеть.

Станция. Входит какой-то железнодорожный рабочий. Сразу смолкают… Засыпаю.

Проснулся – слышу голос нового соседа.

– Так вот на митинге и обсуждали: уволить этих офицеров, или нет. Выступил этот Васильев. Говорит – что пущай работают, тоже людям есть надо. А председатель-то, паскудненький такой, пьяница, ему и говорит: «Вижу я, Васильев, что вы против рабочего класса и за буржуев, и потому считаю вас с сегодняшнего дня уволенным». Так и уволили.

– …А вечером прямо не выходи. Ходит эта красная гвардия; стой, говорит, оружие имеешь? Сейчас обыск. Ну, ежели часы или кошелек – пропали. Каждое утро трупы подбирают… И потом у нас в Бологом – как выберут меньшевика в Совет – так через неделю, – смотришь, он уже большевик. Власть, значит.

Господи, и здесь контрреволюция. Ложусь и засыпаю под контрреволюционный стук колес»[199 - Ив. <Соло> невич. Путешествие из Петрограда в Москву: (Эвакуационные настроения) // Вечерние Огни. – 1918. – 6 апреля (24 марта); №14.].

Другой репортаж, заслуживающий нашего внимания, это отчет о первом Первомае в Москве 1918 гола. Текст опубликован без подписи, но никаких сомнений в авторстве Солоневича лично у меня нет.

Текст назван довольно смело: «Неудавшийся праздник». Да и текст – под стать.

«Холодная и очень ясная солнечная погода. Вся Москва залита красным цветом: красные флаги, красные плакаты, красные щиты, точно незапекшаяся кровь.

По Тверской проходят войска и очень редкие и малочисленные рабочие процессии. Публики мало.

Главная артерия торжественного дня – Тверская улица. Проходят латыши, матросы, красная армия. На Триумфальной площади встреча. Латыши, прекрасно обмундированные, сильные сытые люди и навстречу им наши бежавшие из плена, изможденные, исхудалые люди, одетые в лохмотья русских и австрийских шинелей. Они подходят к милицейскому и робко осведомляются, «где бы им поесть», но милицейский величественно машет рукой. Они мешают движению.

* * *

На Красной площади должен состояться грандиозный митинг и смотр войскам. Войска пришли, но публики для митинга нет. Площадь огорожена колючей проволокой, и за этим заграждением воздвигнута трибуна для ораторов. Здесь Свердлов, Муралов, Подбельский. Предполагалось выступление Троцкого, но Троцкий, вероятно, не захотел выступить перед такой ничтожной аудиторией.

Проходит парад. Муралов отдает честь, а Свердлов снимает шляпу. Парад закончен, но Свердлов ждет дальнейшего сбора публики. Наконец, собирается около тысячи человек, и Свердлов произносит речь. Речь такая, какой должна быть всякая официальная речь на официальном празднике. Повторяется мотив о помощи западноевропейского пролетариата, о том, что русский пролетариат обогнал всех, но, однако, без чужой помощи долго не продержится.

Скобелевская площадь вся залита красным. Из памятника Скобелеву сделали нечто вроде эшафота. Здесь должен состояться митинг тоже грандиозный и тоже с участием Троцкого. Но нет главнейшего условия для митинга – нет аудитории. Подъезжает некто в автомобиле, осматривается и уезжает. Через полчаса на площадь приезжают грузовики с деятелями «сцены и арены». Они жалко и по шпаргалкам поют «Интернационал».

Уезжают деятели «сцены и арены», заходит солнце, и публика постепенно расходится.

Не состоялся также митинг и на Театральной площади.

Единственный митинг был на Красной площади. Здесь собралась толпа человек в 200—300. Какой-то оратор призывал к самодисциплине. Оратор окончил. На трибуну выходит председатель митинга и заявляет, что желающих говорить больше не находится.

– Может быть, товарищи подождут, пока подъедет кто-нибудь из товарищей.

Но товарищи молча и угрюмо расходятся.

* * *

На Ходынке грандиозный парад всех родов войск. Публики очень мало. К пяти часам дня подходит тысяч до пяти солдат, латышей, матросов, красной армии, прибывают на автомобилях Ленин и Троцкий. Но церемониал, так тщательно разработанный, так и не приводится в исполнение. Речей говорить не для кого, и после обхода фронта Ленин и Троцкий уезжают.

На Ходынке присутствовала между прочим американская миссия Красного Креста во главе с полковником Робинсом.

* * *

К вечеру по Тверской целый ряд маленьких летучих митингов. Настроение явно не официальное. Рабочих почти нет. Вообще за весь вчерашний день рабочих на улицах было гораздо меньше, чем даже в обычные будни.

И Свердлов на митинге на Красной площади говорил о том, что праздник нужно считать совершенно не неудавшимся»[200 - В Москве: Неудавшийся праздник (По телефону от нашего корреспондента) // Вечерние Огни. – 1918. – 2 мая (19 апреля); №35.].

После закрытия «Вечерних Огней» ее сотрудники – бывшие нововременцы – бежали, кто на Дон, кто на Украину. И. М. Калинников стал работать в антибольшевистских газетах сначала в Одессе, а затем и в Киеве, где возобновил издание «Вечерних Огней».

Об издании «Вечерних Огней» в Киеве при белых удалось найти следующую информацию.

Эта ежедневная газета выпускалась с августа по декабрь 1919 года (с перерывом) Киевским Бюро Союза Освобождения России[201 - Несоветские газеты: 1918—1922: Каталог собрания Российской национальной библиотеки. – СПб: Изд-во Российской национальной библиотеки, 2003. – С. 26.], редакция располагалась на Крещатике. Перерыв был обусловлен известными каждому поклоннику творчества М. А. Булгакова обстоятельствами: в годы Гражданской войны власть в Киеве менялась четырнадцать раз, если за первый переворот считать Февральскую революцию, один из них и приостановил выход «Вечерних Огней».

События тогда развивались следующим образом: красные оставили город 30 августа 1919 года, на следующий день утром в него вступили украинские войска С. В. Петлюры, но продержались всего несколько часов и бежали. Киев заняла белая Добровольческая армия Вооруженных Сил Юга России генерала А. И. Деникина. В день входа в город добровольческих отрядов, 31 августа, и вышел первый номер «Вечерних Огней» в Киеве.

Скорее всего, именно к этому периоду относится следующий эпизод из воспоминаний Солоневича:

«В Киеве, на Садовой 5, после ухода большевиков я видел человеческие головы, простреленные из нагана на близком расстоянии:

«…Пуля имела модный чекан,

И мозг не вытек, а выпер комом…»[202 - Солоневич И. Л. Россия в концлагере. – М.: РИМИС, 2005. – С. 23.], – цитирует Иван Лукьянович советского поэта Илью Сельвинского.

Следующее взятие Киева Красной Армией состоялось 14 октября 1919 года. А уже 16 октября красные отступили, и в город вернулись добровольческие войска, которые окончательно покинули город в декабре.

В выходных данных «Вечерних Огней» в качестве редактора значился некто «Ивков». Ранее такого псевдонима у Ивана Солоневича не было (или мы о нем не знали), хотя на страницах дореволюционного «Нового Времени» такую подпись найти можно. Так что информация нашего героя о том, что он «редактировал» киевскую газету на сто процентов не подтверждается. Но это с одной стороны. С другой же – отсутствие инициалов у этого «Ивкова» и других дополнительных сведений о подлинном редакторе «Вечерних Огней» не позволяет уличить Солоневича в недостоверности его «показаний». Как всегда, имеет право на существование и компромиссная версия: редактировать-то редактировал, но главным в газете все-таки не был.

Однако же занимал не последние роли, в этом сомневаться не приходиться, ведь передовые статьи обычно не доверяют готовить сотрудникам, находящимся на низах редакционной иерархической лестницы. Даже несмотря на путаную и нервную обстановку времен Гражданской войны.

Иван Солоневич подписывал свои передовицы в «Вечерних Огнях» иногда и своим именем, что рассеивает какие бы то ни было сомнения, но чаще всего – «Ив. Невич» или «Ив. Сол.». Причиной тому, скорее всего, – работа в антибольшевицком подполье, чему мы ниже посвятим несколько страниц.

По свидетельству видного журналиста и политического деятеля эмиграции Сергея Львовича Войцеховского, уже в годы Гражданской войны И. Л. Солоневич исповедовал народно-монархическую идеологию: «Благо России может быть обеспечено только Монархией. Монархия в России возможна только одна – НАРОДНАЯ, БЕССОСЛОВНАЯ. Иван Лукьянович твердил это всегда – и в 1919 году в Киеве, когда я с ним познакомился в редакции „Вечерних Огней“, и годом позже, в Одессе, когда он о Народной Монархии говорил в советском подпольи нам, членам Союза Освобождения России…»[203 - Войцеховский С. Л. Завещание И. Л. Солоневича // Наша Страна. – 1953. – 27 июня; №180.].

В этот период творчества у Солоневича эпизодами пробиваются уже высказывания, достойные «России в концлагере» – книги, принесшей ему мировую известность:

«Есть десятки, а может быть и сотни тысяч людей, которые с существованием советской власти связали не только свою судьбу, но и свою жизнь. Им, конечно, не простят всех издевательств, которые они два года проделывали над связанной по рукам и ногам Россией. Пока существует советская власть – они все. Они – цари и боги над лишенными прав массами советских подданных. К их услугам готово все, начиная от советских автомобилей, советских денег, кончая чрезвычайками и почти неограниченным правом грабежа. Они знают, что с падением советского Кремля, для них потеряно все. Для многих – потеряна и жизнь. За свою власть и свои жизни они будут бороться, стиснув зубы, бороться до последнего издыхания»[204 - <Соло> Невич Ив. Решительный бой // Вечерние Огни. – 1919. – 12 (25) октября; №47.].

Так писал Иван Солоневич накануне второй годовщины «Красного Октября».

Вообще, годы Гражданской войны – наверное, самый сложный период для нашего биографического исследования. Воспоминания Солоневича об этом времени всегда носят отрывочный характер. Налицо, что называется, дефицит фактического материала. Можно было бы попытаться компенсировать его рассуждениями нашего героя, которые носят отвлеченно-теоретический характер. Но это спасает только отчасти. Судите сами:

«Я не думаю, что в эти годы я отличался выдающимися аналитическими способностями. – писал Солоневич. – Мое отношение к больному было типичным для подавляющей – и неорганизованной – массы населения страны. Я, как и это большинство, считал, что к власти пришла сволочь. В качестве репортера я знал – и неверно оценивал – и еще один факт: это была платная сволочь. По моей репортерской профессии я знал о тех громадных суммах, которые большевики тратили на разложение русского флота в первую мировую войну, знал, что эти суммы были получены от немцев. Теория военного предательства возникла поэтому более или менее автоматически. Социальный вопрос ни для меня, ни для большинства страны тогда никакой роли не играл. И для этого вопроса ни у кого из нас, большинства страны, не было никаких предпосылок»[205 - Солоневич И. Л. Диктатура импотентов. – Новосибирск: Благовест, 1994. – С. 153.].

Или еще: