Гражданин Империи Иван Солоневич

Благодаря метрической выписке становятся известны и имена крестных родителей будущего писателя:

«Воспреемники:

писарь Шкурецкой волости Петр Иванов Алексеев и крестьянка местечка Озер Гродненского уезда Антонина Яковлевна Курелович»[24 - Там же, л. 12.].

Как установил В. С. Андреев, в Цехановце была в то время Вознесенская православная церковь. Очевидно, в ней и крестили новорожденного Ивана Солоневича. Благодаря «Памятной книжке Гродненской губернии на 1891 год» мы даже с большой степенью достоверности можем установить, кто совершал обряд крещения: «Цехановецкой церкви свящ <енник> Ал <екс> ей Смирнов».

Он же, кстати, преподавал Закон Божий в Цехановецком народном училище, то есть был коллегой Лукьяна Михайловича. Как видим, служба в церкви, находящейся в Цехановце, не мешала ему быть законоучителем в Шкурце. Так что категорическое утверждение В. С. Андреева о том, что Иван родился в Шкурце, а в Цехановце только был крещен, разбивается об информацию относительно иерея Алексия. Очевидно, что народному учителю было в силу целого ряда обстоятельств удобнее проживать в более развитом Цехановце. Здесь был храм, а Лукьян Михайлович и его супруга были истово верующими людьми. Здесь была почтовая станция, что для молодого учителя тоже имело значение. Наконец, в Цехановце наверняка было более комфортно проживать беременной жене, да и рожать Юлии Викентьевне тоже лучше было в Цехановце, все-таки могла понадобиться квалифицированная медицинская помощь.

Итак, после всестороннего анализа выстроилось нечто вроде логической цепочки с элементами психоанализа. Исключили мифический Ухановец и историческую Городню, и вышло, что в те моменты, когда Ивану Лукьяновичу, по каким-то, теперь одному Богу известным, причинам, требовалось скрыть свое подлинное место рождения (Цехановец) в его памяти рефлекторно всплывали: родина отца (Новоселки), крестного (Шкурец) и младшего брата, а может, и братьев (Рудники).

После ряда изысканий возвращаемся к послужному списку Лукьяна Михайловича Солоневича. Наше повествование, напомним, прервалось в марте 1899 года, когда он покинул учительскую стезю и стал мелким, или микроскопическим, как говаривал впоследствии Иван Лукьянович, чиновником. Почти год, с 1 июня 1901 года по 8 мая 1902-го Солоневич-старший пребывал за штатом.

О дальнейшей его, не слишком выдающейся, чиновничьей карьере поговорим чуть позже. Настало время сказать о литературной и общественной деятельности Лукьяна Михайловича. По данным В. Н. Черепицы, его сотрудничество с газетой «Гродненские губернские ведомости» началось с середины 1890-х годов[25 - Черепица В. Н. «Да будет услышан на Родине…» // Черепица В. Н. Преодоление времени: Исторические очерки и миниатюры. – Минск: БелНИИДАД, 1996. – С. 70.], как раз во время перехода из учительского звания в чиновное.

В 1897 году Л. М. Солоневич становится секретарем неофициальной части официозного издания. Он много пишет о проблемах села, народного образования, медико-санитарном состоянии губернии, является одним из инициаторов борьбы с пьянством, организатором движения за народную трезвость. Сам Лукьян Михайлович, кстати, полным трезвенником не был, но выпивать умел, причем сохранил это качество и в старости. Его внук, Юрий Иванович, будучи уже сам на восьмом десятке лет, вспоминал:

«Водку батька (то есть И. Л. Солоневич – авт.) мог пить как никто больше, кого я на моем веку знал. За единственным исключением его собственного батьки – моего деда, Лукьяна Михайловича, который его раз в моем присутствии перепил в городе Ялте, в 1931-м году. Это был первый раз, когда я своего „водконепроницаемого“ батьку видел не то, чтобы пьяным, а так, под мухой»[26 - Солоневич Ю. И. Подготовка к побегу: Отрывок из воспоминаний // Наша страна. – 1998. – 23 мая; №2493—2494.].

От бытовых подробностей – к делам поистине историческим. В 1901 году вышла в свет первая книга Л. М. Солоневича: история Гродненской губернии[27 - Солоневич Л. М. Краткий исторический очерк Гродненской губернии за сто лет ее существования. 1802—1902 гг. – Гродна, 1901. – 106 с.]. Исследование, несмотря на юбилейный характер, получилось самобытным, что отмечали местные историки, краеведы и любители старины.

Автор разделил историю Гродненщины на четыре части. Первый, самый продолжительный отрезок, – до возникновения Гродненской губернии: времена Киевской Руси, Великого княжества Литовского, Речи Посполитой и несколько лет в составе Российской империи. Любопытно отметить, что в главе, посвященной «древне-русскому периоду исторической жизни населения губернии», Лукьян Михайлович цитирует уже упоминавшийся труд о князе Константине Острожском – книгу своего шурина Афанасия Ярушевича.

История собственно Гродненской губернии – это три периода

Первый (1802—1840 гг.) – время действия на Гродненщине Литовского статута и других местных законоположений – Л. М. Солоневич оценивал критически: «Администрация в это время, за весьма немногими исключениями, состояла из лиц польского происхождения – католиков. Только во главе губернии, да и то не всегда, стояли русские люди. Так что, в сущности, в губернии продолжались старые польские порядки». Самым важным событием в духовном мире края после усмирения мятежа 1830—1831 годов он считал воссоединение белорусских униатов с Православной Церковью. В то же время, констатируя прекращение религиозной зависимости от римско-католического духовенства, автор отмечает, что над сельским населением «тяготела еще зависимость личная, созданная крепостным правом, и зависимость экономическая, созданная наплывом в страну евреев»[28 - Там же. – С. 37.].

Период с 1840 по 1863—1864 годы автор очерка назвал переходным – в смысле обретения жителями преимуществ русской духовности и культуры. Он начался с того, что Литовско-Гродненская губерния стала именоваться Гродненской, изменились ее границы, началось движение в сторону ослабления крепостной зависимости крестьян от помещиков. Вместе с тем одновременное существование в губернии двух властей – одной «законной и открытой русской» и другой «тайной, революционной и польской» – не могло не привести к восстанию 1863 года. По мнению историка, это восстание на Гродненщине по своим целям было польским, но не настолько, чтобы быть признанным восстанием всего польского народа. Его поддерживали лишь католическое духовенство и шляхта.

Третий период существования губернии (1863—1901 годы) Л. М. Солоневич считал «периодом коренных реформ в губернии и усиления русского самосознания в местном населении». Такую динамику движения автор-составитель очерка подкреплял показом значительных изменений в хозяйственной и культурной жизни Гродненщины, что, однако, не мешало ему, слегка в духе тогдашней либеральной оппозиционности, резко критиковать правительственную политику в аграрном вопросе. Именно после подавления польского восстания 1863 года, по словам Лукьяна Михайловича, «Западно-Русский край, а вместе с тем и Гродненская губерния поставлены на тот естественный и единственный путь исторического развития, по которому они идут и теперь, и идут уже с полной уверенностию, без всяких сомнений и колебаний»[29 - Там же. – С. 17.].

В конце мая 1902 года гродненским губернатором стал Петр Аркадьевич Столыпин. Прослужил в Гродно будущий премьер-министр всего несколько месяцев, но как же ярко это сказалось на судьбе Лукьяна Михайловича Солоневича. И ведь кто знает, не будь этого краткосрочного столыпинского назначения, может, и не узнал бы весь мир публициста и писателя Ивана Солоневича.

Скорее всего, молодой губернатор заметил и выделил скромного чиновника, буквально вчера пребывавшего за штатом, благодаря его труду по истории края и газетной деятельности. Лукьян Михайлович получил новую должность менее чем за два месяца до того, как губернатор Столыпин прибыл в Гродно – с 8 мая 1902 года он исполнял обязанности секретаря Гродненского губернского статистического комитета. В дальнейшем, надо полагать, не без протекции Петра Аркадьевича, Солоневич-старший стал редактором неофициальной части «Губернских ведомостей» (в 1903—1907 годы она выходила отдельным изданием в качестве еженедельного приложения). Еще позже, уже незадолго до гибели великого реформатора, финансовая помощь из Петербурга позволила далеко не богатому Лукьяну Солоневичу стать редактором-издателем ежедневной газеты – «Северо-Западная Жизнь» начала издаваться на деньги Столыпина.

Не исключено, что и паспорт выхлопотал крестьянину Л. М. Солоневичу будущий премьер-министр, оставивший гродненское губернаторство в феврале 1903 года. Согласно пометкам на обложке «Формуляра», глава семейства получил «вид на жительство» несколько позже, 27 июля 1903 года (№237), а его супруга Юлия – 21 февраля 1905-го (№277).

Чтобы уж окончательно поставить точку на служебной карьере Лукьяна Михайловича и сосредоточиться на освещении его общественно-политической деятельности, кратко перечислим все оставшиеся должности. Как гласит «Формуляр», «30 мая 1903 года согласно прошению зачислен в штат Гродненского губернского правления канцелярским служителем III разряда; с 16 октября 1904 года исполнял обязанности секретаря Гродненского губернского по городским делам присутствия; с 1 марта 1907 года исключен из списков служителей за переходом его с тем же званием в Гродненское губернское присутствие; 16 сентября 1907 года за выслугу лет произведен в коллежские регистраторы; 15 декабря 1907 года исключен из числа служителей Гродненского губернского правления».

В студенческом деле Ивана Солоневича (о нем упоминалось ранее) подшита копия Аттестата его отца, из которой узнаем, что с 13 октября 1907 г. по 3 января 1908-го Лукьян Михайлович служил младшим помощником Правителя канцелярии Ковенского губернатора. Данные Аттестата принципиально расходятся с Формуляром в одном пункте – касательно даты произведения Л. М. Солоневича в коллежские регистраторы. Согласно Аттестату, это произошло 5 октября 1906 года, почти на год раньше, чем указано в Формуляре. Однако же вряд ли стоит особо останавливаться на этом противоречии, гораздо важнее то обстоятельство, что к январю 1917 года Лукьян Михайлович был уже в ранге титулярного советника, как об этом свидетельствует другой документ из студенческого дела[30 - ЦГИА СПб, ф. 14, оп. 3, №61273, лл. 29, 29об.].

В «Памятной книжке Гродненской губернии» за 1905 год помещены некоторые сведения и о деятельности Л. М. Солоневича на общественном поприще: «член и секретарь общества взаимного вспомоществования учащихся и учителей народных училищ, член ревизионной комиссии собрания гродненских чиновников». Кроме того, по данным В. Н. Черепицы, Лукьян Михайлович был членом Гродненского церковно-археологического комитета и местного православного Софийского братства. Почетным председателем последнего был епископ Гродненский и Брестский Михаил (Ермаков), впоследствии митрополит Киевский и экзарх Украины.

Братство оставило о себе память на века: во многом благодаря именно его стараниям в Гродно был возведен храм-памятник Покрова Пресвятой Богородицы – тогда гарнизонная церковь, а ныне кафедральный собор. Историк и краевед Л. М. Солоневич, как и многие другие братчики, принимал участие в организации внешнего оформления собора-музея, сборе средств на установление мемориальных досок в память воинов, погибших в Русско-Японскую войну.

Известно, что в октябре 1905 года, после издания Высочайшего Манифеста, за так называемой чертой оседлости в ответ на революционные манифестации прокатилась волна еврейских погромов. В Белоруссии наиболее крупный из них произошел в Белостоке. Намечались аналогичные беспорядки и в Гродно, но усилиями властей и общественности страсти удалось погасить. Внес свою лепту в успокоение и редактор местных «Ведомостей» Л. М. Солоневич, выступивший в печати с открытым письмом против погромов. Власть олицетворял губернатор Иван Львович Блок (1858—1906), родной дядя поэта, убитый эсерами-террористами в Самаре менее чем через год.

В сентябре-октябре 1907 года состоялись выборы в III Государственную Думу. Лукьян Михайлович состоял в списке кандидатов от Гродненщины, но был забаллотирован.

О детстве Ивана доступной информации не то, чтобы мало – ее практически нет. Сам он более чем скудно осветил этот период своей биографии, в частности сообщил о том, что вследствие испуга в раннем детстве был недопустимо косноязычен и лет до 25-ти его временами не понимала собственная мать. Первые личные воспоминания относятся уже к годам отрочества, когда Ивану было 10—11 лет.

«Был у меня товарищ Лева Рубанов, – писал И. Л. Солоневич спустя многие годы. – Мы с ним вступили в некоторое спортивное состязание, результатов которого никакое жюри проверить не могло. Поэтому вопрос шел о честном слове. Для подкрепления этого честного слова было принесено Евангелие, зажжена свечка и над Евангелием, и перед свечкой была дана клятва в том, что ни один из нас о результатах своих подвигов ничего не соврет. Все это было благоговейно и торжественно.

Подвиги же заключались в том, кто из нас рогаткой больше перебьет фонарей в захолустном городишке Гродно.

Я не помню, кто взял первенство в этом поистине социалистическом соревновании. Но помню, как я тихонько вставал по ночам, спускался на балконе на веревке с рогаткой в одном кармане и с сотней камушков в другой (ночью камушков не найти) и, дрожа от страха и спортивного азарта, вышибал стекла керосиновых гродненских фонарей.

Стекла были вышиблены все. Предприятие осталось безнаказанным».[31 - Солоневич И. Л. Этюды оптимизма // Белая Империя. – М.: «Москва», 1997. – С 257—258]

Сам Лев Рубанов датирует свое знакомство с Иваном Солоневичем несколько более поздним временем – 1904—1905 годами.

«Мы оба были во втором-третьем классе Гродненской гимназии, – вспоминал он. – Наши семьи были знакомы.

По улицам города ходили демонстрации, и мы с Ваней охотно присоединялись к толпе, и я до сих пор помню революционные песни, которые пели во время демонстраций»[32 - Наша Страна. – 1983. – 23 апреля; №1709.].

Репертуар оригинальностью не блистал: «Вы жертвою пали…», «Отречемся от старого мира…» и все такое прочее. Но чего было больше в этом мальчишеском хоре – подражания или издевки? И как реагировал на эти выходки Лукьян Михайлович, консерватор и человек «самых честных правил»? Не исключено, что иногда и слишком всерьез.

Отец Вани и мать Левы входили в родительский комитет, существовавший при гимназии (до революции такой комитет избирался один на все учебное заведение, а не по классам, как это принято сейчас). И, естественно, они частенько обсуждали проделки своих сорванцов, которые вместе сбегали с уроков, чтобы сходить на Неман искупаться или в лес, или просто гурьбой побродить по городу.

Рубанов вспоминал, как возмущалась его мать, когда Лукьян Михайлович сказал ей, что хочет забрать Ваню из гимназии, чтобы он не набрался тлетворного революционного духа: «Мать моя отговаривала его от этого, говоря, что с четырехклассным образованием Ваня может быть только околоточным надзирателем. Но все же отец забрал Ваню из гимназии и экзамен на аттестат зрелости он держал потом»[33 - Там же.].

Но «революционный дух» был не единственной причиной, по которой Иван стал «экстерничать», то есть самостоятельно готовиться к гимназическим экзаменам. «Я вышел из третьего класса гимназии, – говорил он, – отчасти потому, что финансовые дела моего отца были в те времена совсем окаянными, а главным образом потому, что гимназической рутины я переварить не мог. Это стоило больших семейных драм»[34 - Солоневич И. Л. Пути, ошибки и итоги // Солоневич И. Л. Белая Империя. Статьи 1936—1940 гг. – М.: Москва, 1997. – С. 281.].

Основу гродненской компании той поры, помимо Льва Рубанова, составляли Костя Пушкаревич, Мишка Горновский, Данюк (имя неизвестно), Август Ульрих, Митя Михайлов. Кое-кто из них, как говорится, вышел в люди: Пушкаревич, например, стал профессором, а Михайлов сделал неплохую военную карьеру. И в нашем повествовании и эти двое, и Лев Рубанов еще встретятся. О судьбе других приятелей Ивана Солоневича нет, увы, никакой информации – как и о первых соперниках по французской борьбе.

О Солоневиче-подростке Рубанов пишет так: «Был он коренастым крепышом, участником всех мальчишеских эскапад, принимал активное участие во всех путешествиях по обследованию окрестностей города Гродны, любил зимой кататься на коньках, летом увлекался новым тогда футболом, а когда стал постарше – гирями, разными видами борьбы и атлетикой»[35 - Рубанов Л. Об Иване Солоневиче // Наша Страна. – 1953. – 3 октября; №194.].

В город ежегодно приезжал цирк Принцеля с дядей Ваней Лебедевым, Поддубным и другими мастерами борьбы. И гродненские мальчишки, в теплые летние и осенние дни, «обычно в субботу и воскресенье, устраивали свои чемпионаты французской борьбы, чаще всего в пригородной лесу в Пышках или Понемуне или Лососне на берегу Немана. В качестве борцов выступали здесь Коля Куликовский, Ваня Солоневич, Олесь Дашек, Юзик Солянко, Коля Куханович и другие борцы в возрасте от 13 до 15 лет. Ваня считался одним из „силачей“. Не думая о риске, которому подвергались, мы из молодечества переплывали Неман, возились с огнестрельным оружием, преимущественно с пистолетами монтекристо, стреляли в цель. У Вани был револьвер „велодог“, заряжая который он прострелил себе указательный палец. Пуля прошла у самого сустава и застряла в оконной раме, а он долго потом возился с пальцем»[36 - Там же.].

Гродно (а тогда говорили и писали – Гродна) – городок в начале XX века хоть и губернский, но совсем небольшой, каких-то 42 тысячи жителей. И частенько семьи друзей-приятелей, переезжая с одной съемной квартиры на другую, рекомендовали знакомым свое предыдущее жилище. Благодаря этому обстоятельству мы знаем приблизительные адреса Солоневичей в Гродно. Свои воспоминания Лев Рубанов писал, уже будучи ветхим стариком, постоянно перескакивал с одной темы на другую, но из них все-таки можно заключить, что речь идет именно о 1904—1905 годах, а не о другом гродненском периоде Солоневичей (1912—1913 гг.).

Итак, свидетельство очевидца: «…они жили на Каретном переулке, среди сада, а мы перешли в ту квартиру (тут же по соседству), где Солоневичи жили перед этим, на Татарский переулок номер 4. И помню, как Костя Пушкаревич, прожив у нас два года, перешел потом на квартиру к Солоневичам»[37 - Рубанов Л. Памяти основателя // Наша Страна. – 1989. – 17 сентября; №1989.].

Все три брата Солоневича – Иван, Всеволод и Борис (или Ватик, Дик и Боб, согласно семейным прозвищам) – унаследовали от отца слабое зрение. Но в виде компенсации Господь Бог наградил всех троих природной силой. В ту пору увлечение гимнастикой, борьбой и боксом уже перестало быть привилегией столичных жителей. По всей Империи здоровая молодежь потянулась к спорту, нездоровая – подалась в революцию. Не стала исключением и белорусская окраина.

Тон спортивным занятиям в семье задавал, конечно, старший брат. Тренировался он, при отсутствии каких бы то ни было методик, примерно так: на большой палец правой руки надевал двухпудовую гирю, а остальными пальцами поддевал младшего Боба за ремень сзади – и все это выжимал в «солдатской стойке», сколько мог.

«Вскоре семья Солоневичей переехала в Вильно, – констатирует Рубанов. – Но я все это время переписывался с Ваней, не рвал связи. С шестого класса я перевелся в Сувалкскую гимназию»[38 - Наша Страна. – 1983. – 23 апреля; №1709.].

Переезд в Вильно состоялся, судя по всему, в 1908 году. Увольнение Лукьяна Михайловича из канцелярии Ковенского губернатора датируется 3 января 1908-го[39 - Исмагулова Т. Д. И. Л. Солоневич в Санкт-Петербурге (по материалам студенческого дела) // Иван Солоневич – идеолог Народной Монархии: Материалы II научно-практ. конференции: СПб. 25 апреля 2004 года. – СПб: Российский Имперский Союз-Орден: Ред. газ. «Монархистъ», 2005. – С. 26.], а регистрацию созданного при его ближайшем участии «Белорусского Общества» разрешили 6 ноября того же года.[40 - Устав Белорусского общества. – Вильна, 1909.] Где-то в этом временном промежутке семья Солоневичей и проследовала по маршруту Гродно – Вильно.

Именно к данному периоду относится, кстати, стихотворение «песняра» Янки Купалы:

Ўсё саюзы y беларусаy,
Ўсё апекуны, —
А бадай жа на iх немач!
Адкуль жа яны?!