Факультет

Тусклыми глазами мы смотрим друг на друга. Ком тошноты стоит у меня в горле. Мы с ним сразу понимаем, что вряд ли у нас очень много общих интересов, так что на долгую беседу взахлеб рассчитывать не приходится.

Анатом показывает мне плакат с жутчайшего вида куском мяса. Ком в моем горле поднимается все выше. Плакат очень натуралистичен.

– Это что у нас? – спрашивает педагог.

– Это у нас… у вас, – я не могу представить, что такое есть и у меня, – почка, – выдавливаю я.

Анатом вздыхает:

– Это не почка.

– Печень? – я прилагаю отчаянные усилия по сдерживанию тошноты.

– Нет, – входит в азарт мой собеседник.

– Желудок?

Если – нет, то я пас.

– Угадали. А что в него впадает и что выпадает из него?

– Впадает рот, а выпадает прямая кишка, – шепчу я томно, прижимая платок к губам.

– Ну, это, конечно, упрощенная трактовка пищеварительного тракта, но… – вздыхает анатом, выводя в моей зачетке заветное слово.

Я выхожу из кабинета и иду домой. Не нужна мне Оксана с ее гусарским костюмом, и обед мне тоже не нужен. И ужин не нужен тоже…

12.

Интеллигентами не становятся – ими рождаются… Идет конец второго часа семинара по общей психологии. И тут дверь открывается.

– Можно? – говорит красное осовелое существо, вползая нетвердым шагом в аудиторию.

Имя существу – Сергей Макаренков. Он даже пишет стихи, но и пьет больше Есенина. Сережа, как в сомнамбулическом сне, идет меж парт, дыша туманами перегара.

– Макаренков, Макаренков, – шепчут девчонки. – Это не твоя группа. Твои в тридцать восьмом.

– А? – говорит, как бы очнувшись, наш поэт. – А?

Проблеск разума обманчив: Сережа продолжает путь по проходу, силясь не натолкнуться на парты.

– У твоих зарубежка. Зарубежка у твоих, – уже в голос ревут девчонки. – В тридцать восьмом. За-ру-беж-ка-а-а!

До Макаренкова доходит наконец-то суть мысли, хотя детали, очевидно, остаются в тени. Так, наверное, собака понимает команды «фу», «нельзя», «назад». Так или иначе, но Сережа разворачивается в проходе со степенностью авианосца и уплывает вон, кивнув на прощание.

Психолог закрывает рот, открытый еще с того момента, когда Сережа сказал «можно?»

Не залежится этот Макаренков в институте, – мрачно вещает Марина Волохова.

И точно – не залежался. Со второго курса он ушел в армию и больше в стены вуза не вернулся.

13.

Кто-то мне говорил, что Лена Гришко сейчас работает продавщицей. Мне это кажется вполне понятным, логичным и даже каким-то закономерным. Что мне кажется непонятным, та это то, зачем Лена поступила на филфак пединститута. Почему не в кулинарное училище? Почему не на курсы буфетчиков? По конкурсу не прошла, что ли? Почему именно пединститут?

Трудно ответить на этот вопрос. Не вязалась Лена с ее крикливым грубоватым характером с литературой, не вписывалась она в сюжетные повороты и философские диспуты. Единственным положительным результатом для Лены за пятилетний срок, что отмотала она в институте, было замужество. Благодаря этому Лена смогла остаться в Мурманске и не возвращаться в захолустный поселок, откуда была родом. Родив ребенка, получив диплом и оставшись в областном центре, Лена стала продавщицей…

Но почему же она все-таки сразу не пошла в торговое училище?

14.

На фотографии наш курс стоит чинно рядами, где смешались воедино преподаватели и студенты, друзья и недоброжелатели, умные и глупые и где уж подавно мы не делимся на какие-то условные группы, данные нам на заре нашей учебы деканатом, чей «злой умысел» разделил нас, как кроликов из сказки.

Но группы-то все-таки у нас были. Их было две – «В» и «Г». Мы дружно сидели на лекциях или прогуливали оные. Мы даже не могли себе представить, чтобы сфотографироваться отдельно. Да, мы были единым курсом, но… Но группу «В» я все-таки знаю немного хуже.

Говорят, что первобытное стадо людей было однородным. Группа «В» выделилась из первобытного стада много сотен тысяч лет назад и потому была страшно разнородна.

В ней, например, училась Диана Ямансарова, которая все время выходила замуж. Нет, не подумайте ничего дурного: Диана выходила замуж все за одного и того же человека – таинственного морского офицера. То они уже заявление подавали, но у него был важный поход. То она уже платье заказывала, но он страшно заболевал. То она распределяться хотела в Североморск, к нему поближе, но его переводили куда-то, куда – сколько не иди – все равно не дойдешь. В общем, все время что-то случалось. Диану просто жалко было…

– И куда только парни смотрят, – плотоядно не выдержал как-то Дима Тормышев (сам он к тому времени уже был женат).

Я тоже не знаю, куда они смотрели так долго, пока Диана убивалась по своему моряку. Диана была красивой и очень доброй. Чего им еще надо было? Утешает одно: уже после окончания Дианой института офицер все-таки внял голосу разума. Диана вышла замуж, стала прапорщиком и переехала вместе с мужем в Севастополь.

Кроме Дианы в группе «В» учились Лена Шарыгина и Ира Фомичева. Лена училась в институте – как будто служила в армии, то есть, как будто ее туда насильно призвали. Ни к чему был ей этот институт. Много было у нее других, более серьезных дел. Не было у нее времени на детские шалости вроде лекций и семинаров. Лена рано вышла замуж и родила сына. У нее был муж-шофер. Был этот самый сын, который то болел, то его надо было за тридевять земель таскать в детский сад. И у Лены абсолютно не было времени, чтобы заниматься. Она и не занималась.

Ира Фомичева знала, как оверлочить петельку, как связать свитерок, где купить творожок. К обучению в вузе она была неспособна. У нее было сознание завхоза. Почему она не бросила учебу? Ведь высшее образование – это все же не курсы кройки и шитья? Не знаю.

А еще в группе «В» попадались – как глубоководные сплющенные рыбы в Марианском желобе – уж совсем темные и странные личности – Наташа Кондратенко и Марина Грибова.

Бог их знает, что они делали ночью, но днем они всегда отсыпались. На занятиях Наташенька и Мариночка были редкими гостьями. Приходили они иногда, да и то к третьей паре. Сначала слышался по коридору тяжкий стук кованых сапог. Он приближался. И тогда становился отчетливым дробный перебой второго подголоска. Затем в кабинет – пальто нараспашку, каракулевая шапка заломлена на ухо – строевым Чапаевским шагом входила Наталья, а за ней, как Санчо Панса, адъютантским скоком семенила Маринка.

– Щас Чупашева? – вопрошала Наталья

– Нет, сейчас Иванова.

– Тьфу, черт, обозналась, – ругалась гостья и вместе с верным оруженосцем спешно покидала аудиторию, а затем и учебное заведение в целом.

В силу такой маневренности раздевалкой девицам было пользоваться не с руки, потому они и ходили всегда «у польтах» и в сапогах. Тот факт, что эти подружки окончили институт, свидетельствует о том, что милосердие наших преподавателей принимало подчас уродливые формы.

Я помню, как после каждого «госа» Марина и Наталья вылетали из аудитории со стонами:

– Ой, наверное, двойка! Ой, я ничего не знала!

На «госах» мы сдавали литературу, язык, методику и педагогику. Если человек, закончивший филфак по полному курсу, не может сдать эти предметы, то какой же он специалист?

15.

Первый (конечно, после вступительных) экзамен – античная литература. Массы трепещут в коридоре. Я и еще несколько камикадзе сидим в аудитории и разглядываем злой волей доставшиеся нам билеты.