Похитители старичков и старушек. Марка сказочника, или Опус, Кропус, Флопус!

– Буду с докладом, как только появится какая-нибудь зацепка. Готовьте рыбу…

И немедленно смылся.

– Опять выкрутился, прощелыга! – проскулил Фафик.

Но Семён Семёнович его не слышал. У него только что родился стих.

ПАЛЬТО КОТА

Пальто кота.
Шинель мышей.
Четыре рта
Взамен ушей, —

заунывно продекламировал он, уставившись в небо.

Фафик замер, а у Ионафана от удивления отвисла челюсть. Фафик был привычный, а сенбернар ещё такого не видывал и не слыхивал.

– Семён Семёныч, – упал на колени Пёсик. – Звезда бессмыслицы! Шедевр… как его… абсурда! Вы гений! Ионафан, ты детям своим будешь рассказывать, какое тебе выпало счастье – общаться с великим человеком!

– Может, и расскажу, – пробубнил сенбернар. – А что, действительно есть такой сыщик Видок? А то коты часто врут.

– Был в позапрошлом веке, – поэт перестал краснеть. – Шеф французской уголовной полиции. Но карьеру свою начинал вором и грабителем.

– У меня есть полезное предложение, Семён Семёныч, – продолжал Ионафан. – Я, мягко говоря, не шибко доверяю кошачьему сообществу, а особенно выдающемуся его представителю Базилевсу, хоть он, оказывается, и эрудит. Для вашего тотального наблюдения можно пригласить синоптических собак – им сверху видно всё. Я общаюсь с синоптическими собаками.

– С какими собаками?

– С си-но-пти-чес-ки-ми. С собаками, которых синоптики запускают в атмосферу на воздушных шарах-зондах. А синоптические собаки нюхают воздух и по радиотелефонам лают, на сколько градусов изменится температура. Сколько раз лают, на столько и изменится. Один градус – один ГАВ. Если температура повысится, просто лают, если понизится, лают с подвыванием: «У-УГАВ». «У-У» для синоптических собак как минус…

– Кстати, – вмешался Фафик, – первые собаки-космонавты Белка и Стрелка вышли из синоптических собак. Их послали в космос за то, что они всегда правильно градусы лаяли. Теперь за температурой следят их праправнуки – Побелка и Перестрелка.

– А снег-дождь эти… удивительные собаки как передают? – поинтересовался Семён Семёнович.

– А снег-дождь они не передают: не унюхивают, – пояснил сенбернар. – Снег-дождь синоптики сами определяют по барометру. Врут часто.

– Отлично, Ионафан! Идите к синоптическим собакам, – поэт посмотрел на часы. – Пора включать телевизор. Сейчас ЕЁ будут показывать.

Но телевизор Семёну Семёновичу посмотреть не удалось, потому что во двор вошёл Кокоша Шляпкин со своей страсбургской тростью.

Под руку его поддерживала дама с очень привлекательным личиком из губернских новостей, она же тайная любовь поэта.

Глава восьмая,

в которой у поэта отнимаются руки, ноги и язык, Пёсик Фафик оказывается человекоподобной собакой, а Кокоша Шляпкин рассказывает о свидании с урождённой княжной Таракановой

– Ммм… ааа… – произнес Семён Семёнович.

От встречи с любовью у него опять отнялись руки, ноги и язык. Наступал полуобморок.

– Позвольте представить, – учтиво поклонился Кокоша Шляпкин. – Татьяна… нет, Ольга… нет… Лиза! Лиза Вторая, внучка моей старинной приятельницы Лизы Первой, урождённой княжны Таракановой.

– Позвольте представить в свою очередь, – не менее учтиво поклонился Пёсик Фафик. – Сенбернар Ионафан. Мы с ним в домино играем.

– Козла забиваете, – понимающе кивнул старичок куплетист.

– Какого козла? – попятился Фафик.

– Вы всё-таки не очень образованная собака, Фафик. «Забивать козла» – это и значит играть в домино. Так говорят в народе.

– Понимаю, фольклор, – Пёсик вдруг стремительно лизнул руку Лизе Второй.

Ионафан последовал его примеру.

– И кто же чаще выигрывает? – поинтересовалась Лиза Вторая.

– Да по-разному. То Ионафан «козлом» остаётся, то я. Для нас, вообще-то, результат не важен. Мы и считаем-то с трудом, всё путаемся, у кого сколько очков на руках… то есть на лапах.

– Вот это оговорка! – потряс своей страсбургской тростью Шляпкин. – У собаки – и на руках! Вы, Фафик, человекоподобный пес. По-научному это называется «антропоморфный».

– Красиво звучит, – Фафик даже сконфузился. – Меня это, пожалуй, устраивает.

Поэт стоял как статуя и был готов упасть.

– Семён Семёныч, дорогой! – спохватился Кокоша Шляпкин. – Мы ведь вот по какому делу. В газете «Весёлые дедуганы» (вы мне её оставили) я прочитал о потерпевшей старушке Таракановой, которую похититель заставлял заниматься алгеброй. «Не моя ли это старинная приятельница Лиза, урождённая княжна?» – подумал я. Очаровательная Лиза, которой я преподавал в школе литературу, пока меня не выгнали из учителей за дух вольности и призрак свободы. Восхитительная Лиза, которая всегда понимала меня, хотя моложе лет на двадцать. Чудесное дитя! Сейчас она часто гуляет с тремя собачками…

– Я её, кажется, видел, – не удержался Фафик. – Замечательная старушка: рядом всегда три лохматые собачки. Как будто они её охраняют. С виду бедная, в стареньком пальто. Но три собачки придают ей весьма солидный вид.

– Она и есть, – продолжал Шляпкин. – Я отправился к возможной княжне и убедился, что моё предположение верно! В вечер гнусного преступления она, к сожалению, вышла в круглосуточную аптеку за валерьянкой, без собачек…

После нападения Лиза Тараканова не встаёт с постели. За ней ухаживает внучка Лиза Вторая (у неё другая фамилия, я забыл, какая), она любезно согласилась проводить меня, – старичок подмигнул господину К., как поэт поэту. – Еле слышным голосом Лиза Первая поведала то, что смогла запомнить во время похищения. Алгебры она и в школе-то совсем не знала…

Всё то же самое: мешок, глухой голос, скрип пера, старое кресло, запах гуталина. Но одна дополнительная деталь: Лизе Первой удалось дотронуться до одного из похитителей (если их, конечно, несколько). Шерсть, жёсткая курчавая шерсть!

– Зверь! – прорвало Семёна Семёновича. – Неужели зверь?!

– И грамотный зверь, – заметила Лиза Вторая. – Уроки учит, пером скрипит.

Тут влюблённый наконец сдвинулся с места и поцеловал руку внучке похищенной урождённой княжны.

– Семён Семёнович К., поэт и сказочник, – представился он. – А теперь, похоже, по совместительству мститель и сыщик. Может, кофе выпьем?

– А вам никогда не говорили, что вы очень напоминаете артиста Евгения Леонова, если бы он не был лысым? – ответила Лиза Вторая. – А почему К.?

– Говорили… Что же касается К… Потому что имя поэта – всегда многообещающая тайна, даже для него самого. Возможно, это «К.» означает «самое безобидное из неизвестного».

– Всё, пора, – опомнился сенбернар Ионафан. – Я пошёл к синоптическим собакам.

Глава девятая,