Аничков дворец. Резиденция наследников престола. Вторая половина XVIII – начало XX в. Повседневная жизнь Российского императорского двора

В 1824 г. в Аничковом дворце состоялись два бала: первый – 3 февраля, при этом ему предшествовал детский бал-маскарад. Для детского бала были приглашены «хорошенькие маленькие девочки из театра», которые с другими детьми репетировали действо «торжественного детского балета гротеск» «в галерее». 3 февраля в семье отмечали тезоименитство великой княгини Анны Павловны, и к детскому балу Николай «одел Сашу майором Кугельсинвицем… Мэри в наряде Психеи, выход, отослал всех в белую комнату, Матушка иду ее встречать, ведет Елену, поднялись, показал ей детей, Саша переоделся черкесом, Матушка, уходит, Михаил, детский бал-маскарад, в галерее для них лотерея, фарс детей из театра, ужинали в большом зале». В перерыве между детским и взрослым балом, «в комнате Саши» на первом этаже Аничкова дворца «Матушка объявляет Михаилу и Елене об их свадьбе, безразличие». Когда дети ушли, начался «бал в том же зале… ужин в том же зале, бал возобновился с часу до трех».

Второй бал состоялся 15 февраля 1824 г.: «в белой комнате, говорил со всеми, потом бал в последнем зале, иду встречать Елену и Михаила, вальсировал с Марией и Софьей Лобановой, Константин, ужинали, в галерее и желтой комнате, начали в 8 1/2, закончили в три с половиной, Константин уехал раньше, Михаил с женой после ужина, Константин очень весел, вернулся, у себя, Моден, уходит, чай, лег в 4 часа». На этом балу не было Александра I, находившегося в очередной поездке, и императриц Елизаветы Алексеевны, постоянно недомогавшей, и Марии Федоровны. Зато были жених и невеста – великий князь Михаил Павлович и Елена Павловна. Кроме этого, бал своим посещением почтил редко бывавший в Петербурге Константин Павлович.

Все последующие балы в Аничковом дворце происходили после коронации Николая I в 1826 г. Именно с этого времени эти балы стали приобретать особый статус, о котором упоминалось ранее. Об этом особом статусе писали многие из современников.

Барон М.А. Корф, не единожды бывавший в рабочем кабинете Николая I в Зимнем дворце с докладами, ни разу не приглашался на бал в Аничковом дворце, но много о них слышал. 16 января 1839 г. он записал, что «…первое место занимают здесь так называемые Аничковские балы, т. е. балы в собственном (Аничковском) дворце Государя, бывающие не в праздничные или торжественные дни, а просто так, когда вздумается повеселиться, раз шесть или более в зиму. Тут приглашения делаются не по званиям и не по степеням государственной службы, а по особенному разбору: зовется именно только большой свет, но и тот не весь; c,est une espece de soeiete[194 - От фр. – род закрытого общества.] и есть не один министр, который разве что только раз в зиму побывает на Аничковском бале. Кроме нескольких высших придворных чинов тут все почти одни военные мундиры. Штатские бывают все во фраках, и вообще на таком вечере не более пены, чем в каком-нибудь частном доме. Для петербургского faschionable[195 - От фр. – модник.] высшая радость и слава – d’appartenir a la soeiete d’Anitchoff [196 - От фр. – быть причастным к Аничковскому обществу]. Я никогда еще не был удостоин приглашения на Аничковский бал». Фрейлина императрицы Александры Федоровны Смирнова-Россет с ироний вспоминала: «Аничковы (собрания) – это рай на земле; есть много званых в Царство Божие, а в царстве царевом в Аничковом – лишь сто избранных персон».

Надо сказать, что 1830-е гг. – самые счастливые семейные годы для Николая I и Александры Федоровны. Именно в это время балы в Аничковом дворце приобретают некий законченный блеск. Об этих балах сохранилось довольно много упоминаний. Например, супруга австрийского посланника Долли Филькельмон 21 декабря 1831 г. записала в дневнике: «Уже танцевали в Аничковом у императрицы, а в прошлое воскресенье – в Эрмитаже; эти вечера для меня полны особой прелести и блеска, потому что на них является много военных и дам в прекрасных туалетах»[197 - Долли Филькельмон. Дневник. 1829–1837 гг. Весь пушкинский Петербург. М., 2009. С. 186.].

Были, конечно, и завсегдатаи этих балов, причем, видимо, не танцевавшие, но близкие к семье императора. По крайней мере, воспитатель будущего Александра II В.А. Жуковский 10 ноября 1835 г. лаконично записал: «Обедал у Карамзиных. Бал аничковский. Блудова история. Кончил вечер у Мещерских. У меня поутру Калгоф»[198 - Жуковский В.А. Дневники. Письма-дневники. Записные книжки. 1834–1847 гг. Т. 14. С.39.].

А.С. Пушкина с супругой (или, точнее, супругу с Пушкиным) не раз приглашали на аничковские балы. Этот сюжет в биографии поэта хорошо известен, поэтому только общеизвестные факты: 4 сентября 1831 г. Наталью Николаевну Пушкину представили императрице Александре Федоровне. Потом было множество разных балов, и 8 января 1832 г. А.С. Пушкин пишет своему другу П.В. Нащокину: «На балах пляшет, с государем любезничает… Надобно бабенку к рукам прибрать». 1 января 1834 г. А.С. Пушкин записал в дневнике: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничковом». 26 января 1834 г. Пушкин вновь упоминает о балах: «В прошедший вторник зван я был в Аничков». Однако этот визит не случился, поскольку поэт не был одет в мундирный фрак, как того требовалось от статских гостей. Поэт оставил супругу в Аничковом и отправился на вечер к С.В. Салтыкову, Николай I недоволен поведением поэта. 13 февраля 1834 г. свекровь писала о Наталье Николаевне: «Его жена теперь на всех балах, она была в Аничковом. Она много танцует, к счастью для себя, не будучи брюхатой». Однако на самом деле супруга поэта была беременна, но совершенно не береглась, и 4 марта 1834 г. Пушкин писал П.В. Нащокину: «На масленице танцевали уже два раза в день… жена во дворце. Вдруг смотрю, с нею делается дурно, увожу ее, и она, приехав домой, выкидывает». 16 декабря 1834 г. А.С. Пушкин в Аничковом, где «заговорил с Ленским о Мицкевиче и потом о Польше». После рождения сына (1835 г.) Наталья Николаевна вновь появилась на балу в Аничковом дворце в начале декабря 1836 г.

Своего пика зимние балы достигали в Масленичную неделю. И довольно часто последний бал «масленичных беснований» проходил именно в Аничковом дворце. Дочь императора, великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «В два часа, после обеда, за которым подавались блины с икрой, начинались танцы и продолжались до двух часов ночи. Чтобы внести разнообразие, танцевали, кроме вальса и контрданса, танец, называвшийся „снежной бурей“, очень несложный. Его ввел Петр Великий для своих ассамблей, которые он навязал боярам, державшим до тех пор своих жен и дочерей в теремах. Когда темнело, зажигались свечи в люстрах. Это было в то время, когда танцы, и особенно мазурка, достигали своего апогея. Никогда на этих празднествах не присутствовало больше ста человек, и они считались самыми интимными и элегантными праздниками. Только лучшие танцоры и танцорки, цвет молодежи, принимали в них участие. В пять часов бывал парадный обед, после которого появлялись еще некоторые приглашенные. Мама тогда немного отдыхала, меняла туалет и появлялась, чтобы поздороваться с вновь прибывшими. После этого общество следовало из Белого зала в длинную галерею, и празднество продолжалось с новым воодушевлением. Мама любила танцевать и была прелестна. Легкая как перышко, гибкая как лебедь – такой еще я вижу ее перед собой в белоснежном платье, с веером из страусовых перьев в руках».

Отмечу, что мемуаристка описывает бал именно в Аничковом дворце, и действо, начинавшееся в первой половине дня, продолжалось до глубокой ночи. Об этом формате «завтрака с танцами», проходившего в последний день Масленицы, упоминает Долли Филькельмон в записи от 19 февраля 1835 г.: «В воскресенье, 17 февраля, состоялся завтрак с танцами в Аничковом по случаю окончания безумств этой зимы. Я была приглашена на утро, Филькельмон на вечер. Это был еще один чудесный день, украшением которого являлась Императрица, выглядевшая именно в этот раз моложаво и пребывавшая в настроении, в каком ее давно не видывали. Танцевали весь день с передышкой на обед и на получасовой спектакль – хорошо исполненный французский водевиль. Этот завершающий день танцев – всегда как бы последнее „прощай“ масленице»[199 - Долли Филькельмон. Дневник. 1829–1837. Весь пушкинский Петербург. М., 2009. С. 327.].

О степени размаха развлечений на Масленицу свидетельствует термин «безумства», который использует Долли Филькельмон. И такой же термин, только в его французском варианте, дважды использует М.А. Корф, говоря о масленичных развлечениях в Аничковом дворце: «На прощание с нею в Folie Journee[200 - От. фр. – безумный день.] завтракали, плясали, обедали и потом опять плясали». В дневнике 30 января 1839 г. он упоминает в череде празднеств «последнее воскресенье folle journee для аничковской компании».

По свидетельству современников, императрица Александра Федоровна любила танцевать, впрочем, как и всякая женщина. Эта страсть к танцам императрицы во многом способствовала формированию феномена аничковских балов. Супруга австрийского посланника Долли Филькельмон в дневнике не единожды отмечала эту страсть Александры Федоровны к увеселениям (6 февраля 1830 г.): «Поговаривают, что она больна грудью и что это скрывают от императора, но в таком случае, зачем же танцует и скачет, как девочка?! Ей 32 года, у нее пятеро прелестных детей, муж, которого она любит, и счастливая семейная жизнь – зачем же губить себя танцами?»[201 - Долли Филькельмон. Дневник. 1829–1837. Весь пушкинский Петербург. М., 2009. С. 95.]. И еще одна запись этого сезона о бале у Кочубеев (16 февраля 1830 г.): «В этот последний танцевальный вечер мы предавались невообразимым безумствам. Императрица с тоской глядела, как кончается пора веселья и развлечений»[202 - Долли Филькельмон. Дневник. 1829–1837. Весь пушкинский Петербург. М., 2009. С. 99.]. Заканчивал сезон балов сам Николай I:

«В воскресенье перед постом на Масленице, ровно в двенадцать часов ночи, трубач трубил отбой, и по желанию Папа танцы прекращались, даже если это было среди фигуры котильона».

На балу. Рис. Николая I. 1840-е гг.

Говоря об отношении к танцам Николая I, следует иметь в виду, что в его жизни бывали разные времена. Так, в годы молодости он совершенно не избегал балов и прочих развлечений. Та же Филькельмон упоминает (16 февраля 1830 г.): «…на этом бале Император очень лихо отплясывал со мной буйный танец. Порой он выглядит невероятно молодым и просто очаровывает»[203 - Долли Филькельмон. Дневник. 1829–1837. Весь пушкинский Петербург. М., 2009. С. 99.]. В январе 1833 г. очередная фиксация: «В последнее время он очень похорошел. А также помолодел и много танцует»[204 - Долли Филькельмон. Дневник. 1829–1837. Весь пушкинский Петербург. М., 2009. С. 249.].

Однако, описывая балы зимнего сезона 1838 г., дочь императора Ольга Николаевна констатирует, что Николай Павлович уже «танцевал, в виде исключения, только кадрили»[205 - Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 247.]. Его дочь в мемуарах несколько раз повторила, что ее отец «принимал балы как неприятную необходимость, не любил их»[206 - Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 247.]: «Папа терпеть не мог балов и уходил с них уже в двенадцать часов спать, в Аничкове чаще всего в комнату рядом с бальной залой, где ему не мешала ни музыка, ни шум». Дочь царя даже пыталась как-то объяснить произошедшую перемену: «В этой нелюбви Папа к балам и танцевальным вечерам был виноват дядя Михаил, который не желал, чтобы офицеров приглашали на них по способностям к танцам, а напротив, этими приглашениями поощряли бы их усердие и успехи в военной службе. Но если на балах не было хороших танцоров – не бывало и дам. В тех случаях, когда удавалось сломить упорство дяди Михаила, он появлялся в плохом настроении, ссорился с Папа, и для Мама всякое удовольствие бывало испорчено»[207 - Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 223.], однако это впечатления ребенка или молодой девушки, записанные спустя много лет.

Соратники Николая I оценивали отношение императора к балам несколько по-иному. Так, барон М.А. Корф отмечал, что Николай I, будучи человеком «очень веселого и живого нрава», предпочитал парадным балам «небольшие танцевальные вечера, преимущественно в Аничковом дворце», на которых бывал даже «шаловлив», и на протяжении многих лет охотно принимал участие в танцах[208 - Корф М. Записки. М., 2003. С. 79–80.]. Думается, правы оба. Николай Павлович с годами стал избегать участия в тяжеловесных парадных балах, но дома в Аничковом, в привычной обстановке, «среди своих», танцевал охотно.

Попутно замечу, что к 1840-м гг. у Николая Павловича, жестко замкнувшего на себя вертикаль власти, видимо, вполне сформировался синдром «капитана корабля». Этот вполне устоявшийся термин означает повышенную личную ответственность, приводящую к формированию представления, что все дела сначала остановятся, а затем рухнут без личного участия капитана. Император, буквально погребенный делами, работал на износ, и та же Ольга Николаевна вспоминала, как ее отец засыпал за вечерней молитвой. Николай I совершенно не зря именовал себя «каторжником Зимнего дворца», и в 1840-е гг. он уже предпочитал сон развлечениям. Вероятно, поэтому Николай Павлович с ностальгией вспоминал беззаботные дни молодости, проведенные в стенах Аничкова дворца.

Домашние спектакли и маскарады

Домашние любительские спектакли и маскарады были важной частью дворянского досуга, включая императорские резиденции. Следует иметь в виду, что формат домашних спектаклей мог быть самым разным: от самостоятельных действ, до заполнения пауз во время балов. Важной особенностью этих действ было то, что они и при Николае I, и при Александре III проходили в совершенно неформальной атмосфере, что называется, «без чинов».

В Аничковом дворце в разное время и с разным составом участников, конечно, устраивались домашние любительские спектакли, которые зрители смотрели с живейшим участием, прощая все огрехи, поскольку на сцене были только «свои», – это некий вариант дворцовых «капустников». Причем этими «своими» могли быть не только родственники, но и служащие Аничкова дворца. Например, 24 октября 1825 г. Николай Павлович записал в дневнике: «Елена, спустились в Арсенал, любительский спектакль, библиотекарей и пр., сносно, потом ужинали и играли в лото».

В пушкиноведении известен костюмированный бал, состоявшийся в Аничковом дворце 4 января 1830 г. Дело в том, что Екатерина Тизенгаузен, игравшая на балу маску Циклопа, увековечена А.С. Пушкиным в стихотворении «Циклоп»: «Язык и ум теряя разом, / Гляжу на вас единым глазом: / Единый глаз в главе моей. / Когда б судьбы того хотели, / Когда б имея сто очей, / То все бы сто на вас глядели» (1830).

Николай Павлович, как свидетельствуют мемуаристы, сам не чурался любительской сцены и не раз принимал участие в домашних спектаклях. Также в этих спектаклях принимали участие дети и внуки императора.

Своеобразной формой домашних спектаклей являлись костюмированные балы, также бывавшие в Аничковом дворце. Началась эпоха маскарадов в резиденции осенью 1818 г. и продолжалась до середины 1830-х гг. Например, в январе 1835 г. в Аничковом дворце состоялся маскарад, «тематически» воспроизводивший эпоху Павла I. А.С. Пушкин, присутствовавший на этом маскараде, записал в дневнике (8 января): «6-го бал придворный (приватный маскарад). Двор в мундирах Павла 1-го; граф Панин (товарищ министра) одет дитятей. Бобринский— Брызгаловым (кастеляном Михайловского замка)… Государь – полковником Измайловского полка, etc. В городе шум. Находят все это неприличным»[209 - Пушкин и Зимний дворец. Каталог выставки. СПб., 1999. С. 12.].

Камергер Вюртембергского двора граф Цеппелин, великий князь Николай Николаевич и С.П. Фредерикс в театральной сценке. Худ. А.Ф. Чернышов. 1848 г.

Хорошо известны обстоятельства знаменитого китайского маскарада, проведенного в стенах Аничкова дворца 14 февраля 1837 г.

Очевидец праздника Н.Г. Беккер запечатлел одну из сцен маскарадного действа. В центре – узнаваема фигура Николая I в костюме мандарина в шапке с павлиньим пером и нашитым на халат квадратным китайским знаком отличия – буфаном. Замечу, что император сам формировал свой образ, оплатив костюм из собственной гардеробной суммы. В марте 1837 г. уплачено: костюмеру театра Балте за китайское маскарадное платье – 865 руб.; парикмахеру Вивану за китайский парик с косицей – 70 руб.; мастеру Тимофееву за китайскую шапочку – 40 руб., всего 975 руб.[210 - ОР РНБ. Ф. 650. Оп. 1. Д. 1070. Л. 26. Гардеробные суммы Николая I за 1836–1837 гг.] Консультативные услуги для желающих оказывали костюмеры Дирекции императорских театров, которые еще помнили предания о временах Екатерины II с ее увлечением стилем «шинуазри» (от фр. chinoiserie), или китайщиной.

Особо следует отметить, что не только интерьеры, но и слуги Аничкова дворца были также тематически оформлены и одеты. Сценарий маскарада детально прописали и отрепетировали. Началось действо в Белой столовой торжественным шествием к китайскому трону под балдахином. О размахе маскарада свидетельствует число его участников – семь особ Императорской фамилии и 118 представителей петербургской аристократии.

Возможность участия в костюмированных балах в Аничковом дворце, как и участие в балах, – знак царской милости, на эти маскарады приглашались избранные. Например, когда после траура по смерти А.С. Пушкина его жена Наталья Николаевна возобновила светскую жизнь, ее пригласили участвовать в маскараде в Аничковом дворце, где она «была одета „в древнебиблейском стиле“, длинный фиолетовый бархатный кафтан, почти закрывавший широкие палевые шальвары, на голове покрывало из легкой белой шерсти»[211 - Цит. по: Аксельрод В.И., Буланкова Л.П. Аничков дворец – легенды и были. СПб., 1996. С. 70.] – это приглашение – форма проявления участия со стороны императорской семьи к молодой, многодетной вдове.

Другим вариантом домашних спектаклей были действа, в которых участвовали профессиональные актеры, приглашаемые из императорских театров. Конечно, такие спектакли, при всем профессионализме актеров, смотрелись несколько иначе, более требовательно, чем любительские спектакли.

Например, такое представление организовали в Зимнем дворце по случаю празднования «дня ангела Александрины[212 - Имеется в виду великая княгиня Александра Федоровна.]». Как писала императрица Елизавета Алексеевна 22 апреля 1820 г., «Молебен был во дворце великого князя Николая, а семейный обед у нас, церемония пренеприятнейшая. Вечером был театр и торжественный ужин у Императрицы (Марии Федоровны. – И. 3.). Император был на представлении, но от ужина сбежал. Мы только что говорили с ним о наших впечатлениях. Мне еще не приходилось видеть молодой особы, у которой манеры были бы так близки к дерзости и заносчивости, то, что называется кичливость. Не пришлось бы потом рассчитываться за сие, как оно обычно и случается»[213 - Елизавета и Александр. Хроника по письмам императрицы Елизаветы Алексеевны. 1792–1726. М., 2013. Письмо № 79.].

Ставили спектакли с участием профессиональных актеров и в Аничковом дворце. Так, в январе 1823 г. на вечере в честь Дня рождения великой княгини Анны Павловны актерами французской труппы разыгран спектакль «Две супружеские четы и полковник». Николай Павлович записал в дневнике (7 января 1823 г.): «…у жены, с Нанеттой и Папа[214 - Папа— Ушаков Павел Петрович (1779–1853) – генерал-адъютант, генерал-лейтенант (1826 г.), в службе с 1782 г.; с 1803 г. в чине полковника состоял кавалером при великих князьях Николае и Михаиле Павловичах; с 1817 г. – шталмейстер двора великого князя Николая Павловича; с 1826 г. – управляющий Конюшенным отделением цесаревича Александра Николаевича.] на репетицию, на спектакль, дети, уходят, миленькая пьеса, очень хорошо разыграна, окончилось, сразу ужинать в музыкальной гостиной и в Синей комнате, говорил, посмотреть, как ужинают актеры, благодарил, весьма довольны, первыми встают из-за стола, откланиваются… Матушка спускается, провожаю ее, к детям».

Как вспоминала Ольга Николаевна, когда в семье Николая I подросли дети, то им «в виде исключения» позволялось присутствовать при постановке домашних спектаклей, но только в том случае, если «не было ничего предосудительного в содержании пьесы». Так случилось зимой 1838 г., когда вся семья Николая I жила в Аничковом дворце.

Эти домашние спектакли устраивались в залах парадной анфилады Аничкова дворца с привлечением всех ресурсов дирекции императорских театров. Стандарт такого вечера о многом напоминал стандарт аничковских балов: съезд избранного общества, театральное действо и ужин. Поэтому иногда домашними спектаклями в Аничковом дворце заменяли традиционные балы. Как правило, это случалось, когда хозяйки резиденции находились «в тягости» и не могли активно танцевать

Дни рождения

Если говорить о днях рождения и тезоименитствах, то в Аничковом дворце Николай Павлович и Александра Федоровна до 1826 г. отмечали тезоименитства: Николин день— 6 декабря и 21 апреля[215 - Дни рождения, приходившиеся на летние месяцы, Николай Павлович (25 июня) и Александра Федоровна (13 июля) отмечали в летних загородных резиденциях.]. В эти дни в резиденции обязательно собирались все наличные родственники на семейный обед, преподнося именинникам подарки.

Если говорить конкретно, то до 1826 г. праздники в стенах Аничкова дворца проходили камерно, на великокняжеском уровне, поэтому и подарки, которые дарились накануне праздника, довольно скромные. Например, в день Ангела, 6 декабря 1822 г. Николай

Павлович, среди прочего, упомянул, что жена подарила ему «медные, малахитовые» медали, которые он внимательно осмотрел с библиотекарем Седжером. 5 декабря 1823 г. в конце дня он записал: «Михаил, Шарлотта, г-жа Икскюль, подарки, образа, уходят, говорил с Матушкой, подарки, вернулся к жене, Цецилия, у себя, разделся, подарки, от жены, у нее рисовал, Михаил, подарки». Что это были за подарки великий князь не уточнял. 5 декабря 1825 г., буквально за несколько дней до провозглашения его императором, в суете междуцарствования, Николай Павлович упомянул о том, что получил «подарок от жены… Елена, потом жена, получил в подарок медальоны с волосами Ангела и оружие». Замечу, что Николай I был страстным коллекционером оружия, и такие подарки его всегда радовали.

Свой день рождения, 25 июня, Николая Павловича, как правило, отмечал на даче, в Царском Селе или Петергофе, где собиралась вся семья для поднесения подарков, но, судя по дневнику, до 1826 г. праздник отмечался в Петербурге. Например, 25 июня 1822 г. он «с женой в закрытом ландо» отправился из Аничкова в Зимний дворец «к Матушке на обед в кругу семьи… мы возвращаемся пешком с двумя детьми». 25 июня 1823 г.: «Встал в 7 1/2, Моден, подарки от жены, иду ее благодарить, обратно к себе, оделся в Измайловский и белые лосины… жена, дети с подарками… гости, поздравления». 25 июня 1824 г. в Аничковом дворце собрались самые близкие: «Матушка прибыла… очень милостива, подарки, обошла дом, представил Мердера, Елена и Михаил, обедали впятером в кабинете». 25 июня 1825 г., когда Николаю Павловичу исполнилось 29 лет, он отправился в Зимний дворец «к Матушке, говорил, у себя, у жены… дарит мне полный мундир Измайл[обского], потом один в зал посмотреть прекраснейшую коллекцию оружия, которую она мне дарит, у нее, дает мне 5 т[ысяч] рублей для бедных офицеров!!! Да воздаст ей за сие Господь… Матушка, подарки… чета Вил[ьгельм], подарки».

Примерно такие же записи в дневнике Николая Павловича были связаны с его супругой. 21 апреля 1822 г. в Аничковом дворце отмечали тезоименитство Александры Федоровны, на котором, кроме церковной службы, предполагался семейный завтрак с вручением подарков: «…в парадный мундир, все вместе к моей жене… вернулся, Императрица, Тетушка, кузины уже, затем Император, потом Матушка, к обедне, много народу, закончилось, вышел, завтракали в Белой комнате, прекрасная розетка от Императора, все уходят, один с женой». Примерно в том же формате встречали тезоименитство 21 апреля 1825 г.: «Матушка, иду встречать, поднялся, подарки моей жене… у обедни, придворная сборная… идем завтракать в Белую, под конец Импер[атрица]». Вдень крещения своей дочери 12 июля 1825 г. Александра Федоровна получает подарки на свой день рождения: «разделся, у жены, Матушка, подарки жене».

Отмечались тезоименитства и дни рождения детей: 17 апреля 1825 г. в Аничков дворец прибыли две императрицы— Елизавета Алексеевна и Мария Федоровна, для того чтобы отметить 7-летие будущего Александра II: «Императрица, иду встречать… Матушка… день рождения Саши. Обдали в белой, измайловская музыка… спустился с Сашей в Манеж, очень красивый фейерверк, устроенный ему Михаилом, потом вернулся к малышкам». Добавлю, что 7-летний возраст для великих князей очень важный, с этого возраста начиналась их армейская карьера в солдатских чинах. Возможно, для старших детей императора в 1832 г. в стенах Аничкова дворца механик «Меклольдт» показывал химические опыты, названные в архивном деле «представлениями»[216 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 2 (45/108). Д. 128. О химических представлениях механика Меклольдта в Собственном Его Величества Дворце и о пожаловании ему подарка. 1832 г.].

Иногда в зимний сезон в Аничков дворец приглашали цирковых. Так было в январе 1853 г., когда в Манеже резиденции устроили временный театр «для представления обезьян». Манеж засыпали садовым песком, соорудили сцену, затянутую зеленым сукном, для зрителей установили 150 стульев, во время представления «для курений» использовали две банки лавандовых дворцовых духов, которые лили на раскаленные лопатки[217 - РГИА. Ф. 1338. Оп. 3 (61/124). Д. 31. О расходе по устройству в Манеже временного театра для представления обезьян. 1853 г.]. Вероятно, праздник удался…

Рождество

Еще одним важным семейным праздником, встречавшимся в Аничковом дворце, являлось Рождество с его взаимными подарками. Очень важно, что именно в рождественский сочельник 1818 г. в Аничковом дворце по указанию Александры Федоровны была поставлена и зажжена елка[218 - Яковлев С.П. Императрица Александра Федоровна. Биографический очерк. М., 1867. С. 43.]. Рождественская елка, совершенно обычная для Германии, положила начало традиции, которая, выйдя из светских гостиных, распространилась на всю Россию.

Сцены из семейной жизни императора Николая I. Рождественская елка в Аничковом дворце. 1848 г. Рис. А.Ф. Чернышова

При этом Николай Павлович лично накануне сочельника покупал подарки для детей: «зашел в лавку нюрнбержцев, купил игрушек для Саши… в белую комнату смотреть подарки детям» (24 декабря 1823 г.); «новогодние подарки детям в белой комнате» (26 декабря 1823 г.). Примечательно, что в самом большом зале Аничкова дворца, «белой комнате», рождественские елки ставились для каждого и из детей. И число этих елок увеличивалось по мере увеличения числа детей и внуков.

В камер-фурьерском журнале за 1837 г. имеется запись о подготовке Рождества в Аничковом дворце, куда вся семья Николая I переехала после пожара в Зимнем дворце: «24 декабря. Сочельник. Сего вчера приготовлены были в Большой столовой комнате убранные конфектами, золочеными орехами и яблоками елки, которые и поставлены были на 9 круглых столах, на коих также находились и разные вещи»[219 - РГИА. Ф. 516. Оп. 1 (120/2322). Д. 138. Л. 16. Журнал камер-фурьер-ский. Декабрь 1837 г.].

Позже, после возвращения семьи в Зимний дворец, Рождество продолжили отмечать в главной резиденции, но, судя по акварели

А.Ф. Чернышова, предположительно датируемой 1848 г., иногда семья на Рождество возвращалась в Аничков дворец. На этой акварели, хорошо видны по крайней мере семь украшенных елок, установленных в Белом зале. Видны два стола с подарками и вешалка с дамскими платьями по императорскому стандарту, поскольку горностаевая мантия обвивает плечи не только императрицы Александры Федоровны, но и присутствует на вешалке. На столике с дамскими подарками можно увидеть дамский капор, фарфоровую фигурку, канделябр на три свечи, вазочку с цветами, круглый столик для рукоделия. Слева на стуле – детский офицерский мундирчик. Внук Николая I – Николай Максимилианович – пытается бить военный марш на барабане. Обращают на себя внимание два молодых офицера, с поднятыми трубками, играющие в так называемое «дутье». Смысл этой забавы сводится к тому, что, дуя в трубку, можно заставить резиновый шар подниматься до потолка.

Со временем в Аничковом дворце начали проводиться благотворительные елки для бедных детей. Следует подчеркнуть, что благотворительная деятельность являлась важной частью жизни членов императорской фамилии, особенно ее женской половины. В конце 1830-х гг. императрица организовала первую публичную елку с раздачей подарков бедным детям, которая со временем обрела статус государственной. Эта традиция сохранялась при Александре II, Александре III и Николае II. Так, Николай II принял на себя традиционные пожертвования Александра III на устройство благотворительных елок и ежегодно выделял несколько сотен рублей давнему знакомому князю В.В. Мещерскому (1903 г. – 300 руб.; 1913 г. – 1000 руб.) «на елку для бедных детей».

Новый год также встречали взаимными подарками, но при этом сам праздник не отмечался и был обычным «рабочим днем»: «Роскошные подарки от Ангела» (31 декабря 1823 г.). Так, в последние часы уходящего 1823 г. Николай Павлович писал письма своим сестрам Марии и Анне, а затем «разделся, ужинал, лег».