Группа продленного дня

– Он тебе изменяет?

– Нет.

– Он тебя бьет, унижает?

– Нет.

– Он мало зарабатывает?

– Много.

– Тогда в чем дело?

– Мне плохо рядом с ним.

– Но почему? Что не так?

– Он не говорит со мной о чувствах.

Здесь Аня представляла себе лицо собеседника: оно, скорее всего, выражало бы недоумение и сомнение в ее адекватности. Вероятно, будь на месте Ани другая девушка, ей было бы плевать на выражение лица собеседника, но Аня Тальникова страдала одной очень опасной для жизни зависимостью – зависимостью от мнения окружающих, и чтобы не выглядеть в их глазах странной, «не такой», постоянно подгоняла свои чувства под принятые ими ГОСТы на эмоции. Так ей было спокойнее. Безопаснее.

Никто не сможет осудить тебя за «не те» ощущения, если ты будешь строго контролировать их и тщательно проверять на «нормальность», прежде чем публично испытывать.

Аня усвоила это правило еще в начальной школе, когда одноклассники посмеялись над ее слезами из-за «четверки» за диктант. В тот момент она почувствовала себя глупо, особенно после того как соседка по парте громко фыркнула и со снисходительной усмешкой бросила: «Нашла из-за чего плакать! У меня вообще тройка с минусом, но я же не рыдаю». Ане было обидно: она так старательно готовилась, но из-за невнимательности допустила несколько нелепых ошибок – поэтому ей казалось, что она имеет право расстраиваться. Реакция одноклассницы заставила посмотреть на свои эмоции по-другому. Очевидно: есть те, кому хуже. (Подумаешь – «четверка».)

С тех пор Аня стала пристально следить за проявлением своих чувств, и чем чаще делала это, тем больше сомневалась в их правильности. Доходило до того, что она смеялась над шутками, если над ними смеялись все, даже когда не видела в них ничего забавного. Вот и сейчас ее внутренний ребенок – девочка, которую засмеяли за «неадекватную» реакцию на «четверку» – сверялся с компасом общественного мнения, а он показывал, что она не должна быть недовольна своим мужем.

Аня осторожно огляделась: что сказали бы все эти люди, если бы узнали причину, из-за которой она так сильно переживает?

Слева от нее, ненавязчиво наблюдая за барменами, официантами, диджеем и гостями, то и дело окидывая взглядом лофт, словно сканируя атмосферу праздника, танцевала Пати. Она, скорее всего, посоветовала бы подумать о том, что в мире осталось не так много нормальных мужчин, чтобы уходить от одного из них по причине отсутствия разговоров о чувствах, и добавила бы: «Заведи себе любовника-философа и говори с ним сколько захочешь, но рушить брак с таким идеальным мужчиной, как Глеб – глупость».

Рядом с Пати, нервно поправляя оборки на платье и глядя на Олега глазами, полными преданности и любви, смущалась Женя. Аня плохо ее знала, но предполагала, что та расценила бы подобные претензии к мужу как каприз избалованной эгоистки.

Чуть поодаль, в открытую рассматривая парней без пары (а иногда и несвободных), показательно сексуально двигалась их с Дашей бывшая однокурсница, уже давно мечтающая выйти замуж. Она, наверное, удивленно посмотрела бы на Аню, а потом закатила бы глаза и с осуждением пронесла: «Да как ты можешь вообще жаловаться и не ценить, что имеешь? Тебе очень повезло с мужем – ты ”спасибо” скажи!»

Напротив Ани, время от времени щелкая пальцами, на полусогнутых ногах крутила попой Даша. Пожалуй, единственная из всех, кто смог бы ее понять. Тем не менее не до конца. Вероятнее всего, если бы она узнала, что подруга несчастлива в браке настолько, что почти каждый день плачет, когда остается одна, даже не стала бы выяснять причины этого, а сказала бы только одно слово – «разводись», и через секунду недоуменно спросила бы: «А в чем проблема-то?» Тогда Аня попыталась бы ей объяснить, что боится критики окружающих в случае развода по столь глупой – «он не говорит со мной о чувствах» – причине. На это Даша снова бы коротко ответила: «Плевать на всех! Это твоя жизнь». Здесь разговор, скорее всего, зашел бы в тупик, потому что Даша не смогла бы понять, какой страх испытывает Аня при одной только мысли о том, что люди ее осудят.

Справа от Ани, уткнувшись в телефон, перенося вес тела то на левую, то на правую ногу и слегка покачивая корпусом – именно за счет этих движений создавалась видимость танца, в темно-синем клетчатом пиджаке с накладными карманами, светло-синих прямых джинсах и белой футболке из плотного хлопка, стоял Глеб.

Идеальный мужчина.

Надежный, уравновешенный, умный, уверенный в себе, верный, заботливый, да еще имеет общественно-поощряемое хобби – зарабатывание денег.

Невысокий – на голову выше Ани, худощавый блондин с короткой стрижкой, пронзительно-голубыми, словно ледяными, глазами и широкими скулами. Он гладко брился, любил джемперы, кожаные куртки и солнечные очки – их носил в любой ясный день, независимо от времени года, не имел вредных привычек – лишь позволял себе чуть выпивать по праздникам, и практически никогда не повышал голос.

Красивый. С какими-то каноническими пропорциями лица. Даша часто говорила Ане, что у Глеба модельная внешность, но не слащавая, а, как она выражалась, нетипично брутальная.

– Он выглядит жестче и мужественнее, чем Олег со своей щетиной, темными волосами, карими глазами и ростом под два метра. То есть Олег тоже выглядит мужественно, но как-то привычно мужественно, а Глеб – необычно мужественно, – шепотом тараторила она подруге на ухо всякий раз, когда они шли куда-нибудь вчетвером, и авторитетно добавляла. – Точно тебе говорю – он мог бы сделать крутую модельную карьеру.

Аня только посмеивалась, представляя реакцию Глеба, если бы он это услышал – тот терпеть не мог фотографироваться.

Она перевела взгляд правее, заметила, как одна из девушек восторженно поглядывает на ее мужа, и попыталась представить, о чем та сейчас думает. Скорее всего, она уже расспросила о нем местных сплетниц, раз смотрит на него такими глазами. Аня даже знала, что они ей ответили: «Глеб Ивлев, тридцать пять лет. Свой айти-бизнес. Квартира на Павелецкой. Женат на Ане Тальниковой. Она что-то там ведет на радио и пишет для какого-то там глянца: книги, театры, выставки, концерты, короче, строит из себя интеллектуалку. Женат безнадежно, не изменяет – девочки проверяли. Ездит на "эске купе". Ей недавно купил "икс шестой"».

Аня усмехнулась, представив, что про нее сказали бы, если бы она развелась с таким мужчиной, потому что он не говорит с ней о чувствах: самое мягкое, что она услышала бы в свой адрес – «идиотка».

– Так тебе принести все-таки просекко? – глядя на нее, озабоченно произнесла Пати, которая приняла слишком эмоциональную реакцию подруги за упрек в том, что не взяла ей выпить.

Это было настолько забавно, что Аня расхохоталась и отрицательно покачала головой.

– Мне принести! – радостно крикнула Даша, поднимая руку с пустым бокалом, и на мгновение замерла. Ее тело буквально застыло – двигались только глаза: как будто снимали видео для будущих воспоминаний.

Полутемный танцпол освещают прожекторы и улыбки. Так много гостей… Все они здесь, чтобы поздравить ее. Все они здесь, чтобы быть рядом в этот день. Даша, продолжая скользить взглядом по знакомым лицам, не спеша вдохнула – воздух показался сладким.

Ей тридцать. Она, красивая, свободная, здоровая, танцует в окружении близких, любимых людей. Момент.

Момент, который никогда не повторится – вот что пыталась запомнить Даша Меркулова прямо сейчас. Счастье – вот что чувствовала она в этот момент. И это счастье крутилось в ней на высоких оборотах, вытесняя недавние плохое настроение и тревогу.

Она беззаботно тряхнула кудрями и вдруг услышала знакомый мужской голос.

– Ну тебе-то понятно.

Даша огляделась – кто это сказал? – а потом заметила, как Олег, роскошно-небрежно двигаясь под музыку, ухмыляется.

– Что, прости? – медленно произнесла она, удивленно моргая.

– Я про твою, – он перестал танцевать и кивнул на бокал в ее руке, – вредную привычку.

Даша молчала, пытаясь осознать происходящее. Олег прямо сейчас намекнул, что у нее проблемы с алкоголем? Да еще так по-хамски?

– Пат, что он творит? – негромко и напряженно произнесла Аня, наблюдая за этой сценой.

– Не знаю, – пробормотала та и машинально сыронизировала. – Его выступления в программе не было.

Аня кинула вопросительный взгляд на мужа. Он в ответ пожал плечами.

– Ты любишь выпить, Меркулова. Это ни для кого не секрет, – Олег слегка склонил голову, удовлетворенно разглядывая Дашу – словно наслаждался ее замешательством.

– Может, скажешь ему, чтобы он прекратил? – повысила голос Аня, поворачиваясь к Глебу.

– Не неси херню, – раздраженно бросил тот. – Как я ему это скажу?

Даша не двигалась. Она растерялась – не понимала, как себя вести, и уже пожалела, что пригласила Олега на свой день рождения. Очевидно: он нарочно пытается испортить праздник. Неожиданно в мыслях воспроизвелись слова подруги. «Он и делает это, чтобы тебя побесить. За косички дергает – как в первом классе. А ты ведешься. А он, великий манипулятор, этим наслаждается». В ту же секунду Даша пришла в себя. Она запрокинула голову, провела средним пальцем по широкому чокеру-надписи FUCK из стразов, а потом улыбнулась.

Тому, кто не был знаком с Дашей Меркуловой близко, показалось бы, что в этой улыбке нет ничего необычного – классическая светская полуулыбка, которую люди обычно берут с собой на вечеринки – но Аня, когда увидела ее, буквально замерла в ожидании. Она знала: этой улыбкой подруга запустила таймер обратного отсчета, и если Олег прямо сейчас не сделает ничего, чтобы его остановить, рванет скандал, от последствий которого, в первую очередь, пострадает он сам.

– Или ты не в курсе? – с явным удовольствием прищурился Олег.

«Три. Два. Один», – посчитала про себя Аня.