Философия преступления и наказания

Антропологи поначалу причины преступления искали в окружающей физической природе: влияние метеорологических, климатических, термометрических, геологических и т. п. факторов. Но скоро главное внимание они сосредоточили на человеке: причины преступления стали искать в его антропологической, физиологической и психической организации. Утверждалось, что, совершая преступление, человек вкладывается в него не только своей животной (физиологической, биологической) природой, но и своей психикой, содержание которой не исчерпывается переживаниями, порождаемыми состоянием его организма. В образовании преступного поведения, по мнению антропологов, принимает участие «все то, что мы видели, слышали и т. д. Одним словом, все наши отношения к внешнему миру»[75 - Manouvrier. La genese normale du crime // Bul. de la Societe d'Anthropologie. Paris, 1893. Р. 456.].

Ч. Ломброзо полагал, что изучение преступления животных поможет более глубокому пониманию преступления людей, как анатомия и физиология животных помогла познанию природы человека. В самом деле, можно ли изучить преступление у животных, чтобы лучше определить преступления людей? Ломброзо, например, считал, что это возможно не только у животных, но даже у растений.

Предмет антропологии или учение о человеке – это познание его природы. Именно антропология позволила ему сделать вывод о том, что существует прямая связь наследственности и преступного поведения человека. Разве кто-нибудь в наше время может поверить в то, что преступное поведение «как таковое» передается по наследству? Думаю, что и сам Ломброзо в это не верил. Он утверждал, что всякое преступление представляет собой поворот к привычкам примитивного человека, что каждый преступник отличается телесными и душевными признаками дикаря.

Хотя антропологическая школа не сумела сконструировать понятие преступления, и поэтому ее учение как теоретическая система, в отличие от классической школы, осталось логически незавершенным, тем не менее именно антропологи совершили переход от догматического, логического изучения классиков к позитивному познанию преступления и преступника. То есть, вместо отвлеченных конструкций и абстракций понятия преступления, рассматривалось само реальное явление, в конкретном своем проявлении. В конечном счете Ч. Ломброзо пришел к выводу о том, что «преступление – явление столь же естественное и необходимое, как рождение, смерть, зачатие, психические болезни, начальной разновидностью которых оно часто является»[76 - Lombrozo. L'home criminal. Paris, 1895. Т. II. Р. 150.].

Восполнить пробел в теоретической системе взялся его последователь Р. Гарофало, который попытался установить естественнонаучное понятие преступления и, тем самым, возвести антропологическую доктрину на уровень естественнонаучной теории преступления. Попытка оказалась неудачной. Тогда другой представитель этой теории Bahar решил сформулировать «новое определение преступления на основе биологической науки»[77 - Bahar J. Une nouvelle definition du crime basse sur la Science biologique // Revue penitentiare. 1895. Р. 739–740.]. По его мнению, стремление отнять жизнь подобного себе есть проявление наследственного инстинкта к каннибализму, общего для всех людей и животных. Этот инстинкт и толкает человека жертвовать более слабым, чем он, для нужд питания.

После того как антропологическая теория о прирожденном преступнике не получила одобрения в обществе, в особенности среди работников, осуществляющих правосудие, Э. Ферри в 1882 г. объявляет о создании новой школы, которую он назвал уголовной социологией и в которую ввел экспериментальные данные антропологии, физиопсихологии, психопатологии и уголовной статистики, а также указываемые наукой средства борьбы (путем предупреждения и репрессии) с преступностью. Цель новой школы, как объясняет сам Э. Ферри, «изучить естественный генезис преступления, как в самом преступнике, так и в той среде, в которой он живет, для того, чтобы разные причины лечить разными средствами»[78 - Ферри Э. Уголовная социология. М., 2005. С. 22.].

В итоге он приходит к следующему выводу: «Когда мы говорим о преступном типе и о прирожденном преступнике, мы под этим разумеем физиопсихическое предрасположение к преступлению, которое у некоторых индивидов может и не приводить к преступным действиям (подобно тому, как предрасположение к душевным заболеваниям может и не привести к сумасшествию), если оно сдерживается благоприятными условиями среды, но которые, как скоро эти условия становятся неблагоприятными, служат единственным позитивным объяснением антигуманной и антисоциальной деятельности преступника»[79 - Там же. С. 114.].

Таким образом, Ферри указывает, что преступление, какое бы оно ни было по форме и к какой бы категории ни относилось, имеет сложное происхождение и природу – как биологическую, так и физическую и социальную. Поэтому деяния человека могут быть ему вменены, и, следовательно, он является ответственным за них, потому что живет в обществе.

В конечном счете мы получили социологическую школу, которая проблему преступления и наказания сделала объектом изучения трех самостоятельных и в то же время тесно связанных друг с другом дисциплин, образующих собой систему науки уголовного права: уголовной социологии (криминологии), уголовной политики и уголовной догматики. По существу, эта школа является примирительной, так как, обратив серьезное внимание на социальный фактор преступности, она не отрицает в лице большинства своих представителей ни многих антропологических данных, ни юридического изучения, составляющего центр классической школы.

Один из представителей социологической школы ГД. Тард пишет: «Преступление – явление социальное, как и всякое другое, но и в то же время и антисоциальное, как рак, участвующий в жизни организма, но содействующий его умерщвлению»[80 - Тард Г.Д. Указ. соч. С. 198.].

В принципе, все представители этой школы полагают, что преступление есть не что иное, как ответ на социальную несправедливость, как следствие несовершенной и неудовлетворительной организации общества, радикальная реформа которой довела бы до минимума цифру преступности, а может быть, и вовсе ее уничтожила.

Социологическая школа исходит из того, что преступление есть необходимый результат социальной обстановки, в которой вырос и живет преступник. Один из представителей этой школы Х.М. Чарыхов писал: «Итак, социальная среда определяет и движет формы общественного развития. Преступление как одна из форм общественных и индивидуальных действий человека, как одна из форм общественного развития не может быть рассматриваемо и изучаемо вне влияний тех факторов, которые определяют и движут формы общественного развития в целом. И поэтому преступление как частный случай из общего процесса развития определяется факторами социальной среды, а не космической»[81 - Чарыхов Х.М. Указ. соч. С. 19.].

Рассматривая преступление как социологическую сущность, а не сущность физиологическую, Л.П. Мануврие полагал, что «человек всегда действует сообразно со своей физиологической организацией, но природа и характер его действий всецело определяются внешней средой. От анатомии и физиологии зависит лишь способность человека действовать. А как он действует – это уже зависит от среды»[82 - Manouvrier. Les aptitudes et les actes // Revue Scientifique. 1891. Р. 592. (Второй конгресс в Париже, 1889).].

Таким образом, можно сделать следующие выводы.

Во-первых, если социальная среда есть все, если она настолько испорчена, что благоприятствует развитию порочных и преступных натур, то именно на эту среду и на условия ее функционирования должны быть направлены реформаторские усилия. «Общества имеют таких преступников, каких они заслуживают»[83 - Lacassagne. Marche de la criminalite en France // Revue Scientifique. 1881. N 22. С. 167.]. Получается, что рост и снижение преступности зависят, главным образом, от социальных факторов, то есть от факторов, которые легче других могут быть изменены и исправлены обществом.

Во-вторых, можно заключить, что чем ниже стоит человек на социальной лестнице, тем выше степень возможности совершения преступления с его стороны.

В-третьих, разделив факторы преступности на две группы – социальные и индивидуальные, – преимущественное значение в определении причин преступления социологическая школа отводит социальным факторам как категории первичных факторов преступности. Поэтому отсутствие первичных, то есть социальных, факторов при прочих равных условиях не приведет к жизни и возникновению причин индивидуального (производного) порядка, то есть психофизических свойств. А из этого вытекает, что следует искать причины самого человека как причины преступления. Надо искать эти причины, прежде всего, в окружающей общественной среде, ибо причины преступления – в самом человеке, однако причины самого человека – в среде. Преступник, то есть «микроб», есть элемент, который приобретает значение лишь тогда, когда он находит себе питательную среду.

В-четвертых, под социальными факторами преступности понимается совокупность влияний общественной среды, а под индивидуальными – влияние индивидуальной среды человека (Лист, Чарыхов).

В чем недостаток этой школы? Констатируется, что преступление – социальный феномен, определяемый факторами социальными. И только. Какова же природа этого феномена: консервативная или эволютивная? На это ответа нет. Усматривая непосредственную причинную связь между социальными факторами и преступным явлением, дальше этого представители социальной школы, используя позитивный метод, не идут, то есть они не пытаются обнаружить ту логику, на основании которой социальная среда порождает такой социальный феномен, как преступление. И наконец, социологическая школа не проводит четких границ между социальными и индивидуальными факторами, а также экономическими причинами, условиями. Таким образом, социологическая школа не образует собой вполне законченной и стройной системы, ибо, расходясь по ряду существенных вопросов с антропологической школой, она, тем не менее, по многим позициям ей близка, а потому эти направления не могут быть представлены как два враждебных и строго обособленных лагеря.

Достаточной популярностью пользуются сторонники экономического направления изучения преступления и его причин, имеющего богатую теоретическую и практическую базу.

То, что преступность служит необыкновенно чутким барометром экономического положения общества, неоспоримо. Об этом ярко свидетельствует сравнительный анализ состояния преступности в разных странах с различным экономическим развитием. Еще Т. Мор в «Утопии» указывал на экономическую причину, которая, вызывая нужду и нищету многих тысяч людей, принуждает их к преступной жизни. Д. Романьози замечает, что экономическая нужда приводит к преступлению: «Мы можем указать примеры несчастных, которые понуждаемые нищетой и рабством, обращались к разбою. Задержанные впоследствии на вопрос, почему они занялись столь отчаянной профессией, опасность которой им была известна, ответили, что они, действительно, знают, какой опасности подвергаются, но что они предпочли подвергнуться этому риску, чем вести ту несчастную жизнь, какую они вели»[84 - Romagnosi. Cenesi del dizitto penale. Milano, 1841. Р. 294.].

Ф. Энгельс проводил специальное исследование преступности с привлечением статистических данных. В результате он пришел к выводу, что необычайный рост преступности в Англии связан с тяжелым экономическим положением.

За самое широкое предупреждение преступлений высказывался Вольтер, требуя, чтобы, прежде всего, законодатель исследовал, какие преступления наиболее свойственны слабым сторонам человеческой натуры. Указывая, например, на то, что преступления против имущества, главным образом, совершаются бедными, а законы составляются богатыми, он выступал против невнимания к причинам этих преступлений. По его утверждению, в борьбе с нищенством и бродяжничеством нужны не показательные казни, а забота об искоренении разумными мерами самого явления, именуемого нищенством.

И. Бентам справедливо замечал, что, если человек лишен средств существования, то страхом кары его нельзя остановить, ибо непреодолимый мотив влечет его к преступлению, раз невозможно согласное закону удовлетворение его нужд. По мнению автора, самое верное средство – не ожидать бедности, а предупреждать ее. Система Бентама отличается замечательной обстоятельностью и оригинальностью. Никто из его предшественников не проник так глубоко в тайники, порождающие преступления, и не нашел столь действенных средств их предупреждения[85 - См.: Bentham. Introduction aux principes de moralie et de jurisprudence,].

Следует заметить, что еще Гомер в «Одиссее» (XVII, 286) говорил: «Пустой желудок не имеет ушей. Голод приносит много бед людям». Философы «золотого» века также не обошли вниманием вопрос о влиянии материальных условий на преступность. Так, Ксенофонт видел в нищете могущественный стимул к преступному поведению. В «Пире» он говорит устами Каллиаса: «Те, кто знает, что их жизнь обеспечена, не предаются преступлению».

Итак, вряд ли кто-либо может сомневаться в том, что бедность и нищета оказывают существенное влияние на состояние преступности. Однако нельзя забывать, что богатство и роскошь также играют немаловажную роль в совершении преступлений. Все зависит от вида и характера преступления. Платон в книге «Республика» отмечает, что материальные крайности – роскошь и нищета – одинаково опасны. Поэтому философ советует правителям следить, чтобы роскошь и нищета не появлялись в государстве: первая развивает низменность, безделье и стремление к новшествам, вторая – низменность чувств и желание делать зло, независимо от любви к нововведениям.

Весьма оригинальную мысль по этому вопросу высказал Аристотель в первой книге «Риторика». Он отмечает, что богатство и бедность сами по себе не толкают на преступление. Однако бедные желают денег, так как нуждаются в них, а богатые, купающиеся в излишествах, ищут наслаждений, без которых решительно могли бы обойтись. Но и тех, и других побуждает так поступать не богатство и не бедность, а просто страсти. Таким образом, по Аристотелю, источником преступления являются страсть, желание, которые вызваны именно богатством и нищетой. Следовательно, отсутствие нищеты и богатства устраняет страсти, а значит, и преступление. В этой же работе философ указывает на одно, очень важное обстоятельство: преступление легче совершается в состоянии нищеты, когда нечего терять.

Действительно, внешние факторы, в том числе и социально-экономические, оказывают определенное воздействие на субъекта и приводят его в такое психофизическое состояние, которое для определенной части населения имеет своим последствием преступление. Однако ведь не все индивидуумы, оказавшиеся в такой ситуации, становятся на преступный путь. В мире всего 6 % преступников от общего количества населения Земного шара. Вот почему один из самых спорных и трудных вопросов – установление связи между преступлением и экономическими условиями. При этом следует иметь в виду, что эти условия носят как индивидуальный характер, то есть относятся только к конкретному индивидууму, так и общий характер – экономическое положение, состояние общества, народа в целом. Поэтому представляется правильным понятие «экономические условия» относить и к жизни общества, и к жизни каждого отдельного человека. Когда мы говорим об экономических причинах преступления, речь должна идти не о непосредственной причине, а о причинах, которые оказали влияние на волю человека, то есть на То, что заставило человека принять именно такое решение, а не другое. А это То находится в руках человека. На это То может оказать воздействие не только экономическое положение, но и другие факторы различного характера, в том числе психофизические, ибо человек в то же время – существо биологическое.

На вопрос: «Является ли главной или одной из главных причин преступления экономическое неравенство, вследствие которого граждане разделены на бедных и имущих?» – отвечаем: экономическое состояние общества, так же как и вся социальная среда, являются условиями для возникновения причин совершения преступления. Иначе говоря, нищета, бедность могут влиять на преступное поведение, но не являются главной причиной преступлений. Причина – в самом человеке. Даже в условиях коллективизма, уравниловки преступления, особенно экономические, продолжали существовать, хотя за такие деяния были предусмотрены самые суровые наказания, включая смертную казнь. Поэтому улучшение экономического положения масс ни в коем случае не приведет к исчезновению преступных проявлений. Речь может идти только об их уменьшении. Если подавляющее большинство испытывает влияние экономических условий на преступное поведение, то нет основания предполагать, что эти условия действуют на них сильнее, чем на меньшинство, которое экономически более состоятельно. Но тогда как объяснить, что все-таки бедняки составляют главный контингент армии преступников? Значит ли это, что они составляют подавляющее большинство?

Анализ статистики преступности в Азербайджане за определенный период времени демонстрирует наличие неоспоримой связи между преступностью и экономическими условиями в стране. Но в то же время этот анализ обнаруживает и то, что преступность носит на себе столь же ясные следы совершенно иных явлений: политических, межнациональных отношений, изменения общественно-политического устройства государства, форм управления страной и т. д. Так, например, Карабахский конфликт, продолжающийся вот уже более 25 лет, оказал серьезное влияние на состояние, характер и уровень преступности в Азербайджане не только по причине ужасного экономического и социального положения беженцев из Армении и Карабаха, а в большей степени из-за психологического состояния вообще всего населения республики.

Особый подход к рассматриваемому вопросу сформировался после Октябрьской революции. Большевики, по выражению М.В. Козловского, считали аксиомой положение, что преступник – продукт социальной среды и что все его действия, все побуждения от него и от нашей «воли» не зависят. Хотя ученые-криминалисты молодой Страны Советов в 20-х годах были едины в том, что «ни одно преступление нельзя объяснить исключительно внешними причинами, игнорируя особенности совершившей его личности»[86 - См.: Пролетарская революция и право. 1918. № 1. С. 27.].

Разумеется, такой подход ученых и науки уголовного права в объяснении понятия преступления и его причин не соответствовал философии марксизма, которая гласила: «Теория, рассматривающая наказание как результат собственной воли преступника, является лишь спекулятивным выражением древнего “jus talionis” (право тождественного возмездия) – око за око, зуб за зуб, кровь за кровь»[87 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 531.].

Большевики были убеждены в том, что источниками преступления являются сопротивление свергнутых эксплуататорских классов, поддержанное всей международной буржуазией, а также стихия мелкобуржуазной анархичности, буржуазных привычек и навыков, которым были привержены еще достаточно широкие слои трудящихся. Таким образом, по их убеждению, с устранением этих причин автоматически будет покончено с преступлениями.

Таким образом, научное объяснение понятия преступления и его причин шло вразрез с политикой и доктриной социалистического государства в борьбе с преступностью. Поэтому с начала 30-х годов XX в. советская криминология была вынуждена изменить свое отношение к пониманию понятия преступления, а значит, и к объяснению корней преступного поведения. Так, А.Н. Трайнин отмечал в те годы, что «дурная наследственность, физические или психические аномалии не имеют решающего значения в движении преступности, поскольку общественные явления определяются социальными рычагами и сами указанные факторы лишь производны от социальных основ человеческой жизни»[88 - Трайнин А.Н. Уголовное право. Общая часть. М., 1929. С. 141–142.]. Такой подход просуществовал до начала 60-х годов, до того момента, когда советские ученые стали уделять внимание личности преступника и развернулась дискуссия о соотношении социального и биологического в преступном поведении личности, которая продолжается по сей день.

В принципе, историю развития учений о природе преступного можно представить как историю борьбы двух направлений – социологического и биологического. Все сводится к решению следующих проблем: имеется ли какая-либо взаимосвязь между наследственными свойствами организма и поведением человека, в том числе преступным? И если имеется, то каков уровень количественного «вклада» биологического в различные функции человеческого организма, в психологические процессы и поведение человека?

Если до XIX в. эта проблема так остро не стояла, то успехи медицины и генетики со временем начали порождать у человечества надежды на то, что эти науки помогут ответить на волнующие всех нас вопросы: почему человек совершает преступление? В чем истоки такого поведения? Как их искоренить?

Принципиальная позиция марксизма-ленинизма состояла в том, что социальные явления, к которым относилась и преступность, не могут быть объяснены с биологических позиций. Но в то же время возникала другая проблема: человек ведь одновременно и биологическое существо. Значит, человека и его поведение следует изучать с социально-биологических позиций. В противном случае, то есть если все сводить к социальной среде и полагать, что природное, биологическое в человеке никакой роли в преступном поведении не играет, следует ждать, когда в обществе будут решены все социальные проблемы людей и необходимость в их наказании отпадет, поскольку люди не виноваты в недостатках социальных условий общества. В романе «Отверженные» В. Гюго словами своего героя Жана Вальжана вопрошает: «.. вправе ли человеческое общество в равной мере подвергать своих членов безрассудной своей беспечности, с одной стороны, и беспощадной предусмотрительности – с другой, навсегда зажимая несчастного человека в тиски между недостатком и чрезмерностью – недостатком работы, чрезмерностью наказания?»

На наш взгляд, следует искать не общее сопоставление социального и биологического, приобретенного и унаследованного в человеке, а попытаться раскрыть конкретное взаимодействие, анализ механизма действия факторов в объяснении причин поведения. Понятно, что человек изменяет, но не отменяет, не уничтожает в себе природное, биологическое. Генетическое разнообразие создает уникальность, неповторимость биологической индивидуальности каждого из людей. Однако наука доказала, что биологические различия людей, даже рас и этнических групп, ничтожны в сравнении с их единством.

Действительно, по наследству передаются многие психологические свойства. Однако это не свидетельствует о том, что существует связь между физической конструкцией человека, психическим складом и преступным поведением (об этом говорили психиатры Э. Крегмер и Р. Фунес).

Г Кайзер совершенно справедливо подчеркнул: «Исследование преступности как продукта наследственности оказалось весьма недостаточным… Мы должны определенно признать неудавшуюся попытку объяснить преступное поведение наследственными факторами»[89 - Кайзер Г. Genetics and Crime. Proceedings of the II International Symposium on Criminology. San Paulo, Brasile, 1975. Р. 7–8.].

Можно было бы утверждать о существовании наследственных причин преступности, если бы удалось установить, что закономерности генетического развития людей, проживающих в определенное время на определенной территории, совпадают с закономерностями в движении преступности.

Итак, основа дискуссии о роли биологического может быть устранена при условии, что генетический фактор не является решающей причиной поведения, в том числе преступного, а играет второстепенную роль по сравнению с социальными причинами.

Ведь от решения этой проблемы зависят методы и формы предотвращения преступных проявлений. Если будет установлено, что причины преступного поведения связаны с биологическим фактором, придется изобретать способы медицинского воздействия на преступников, формы генетического контроля. В принципе, подавляющее большинство советских и современных ученых-юристов считали и считают, что преступность – не биологическая категория. Такого же мнения придерживаются и философы. Так, например, П.Н. Федосеев пишет: «Было бы просто нелепо искать корни преступности в биологических качествах человека, но, вместе с тем, надо принимать во внимание при этом и некоторые из индивидуальных различий между людьми»[90 - Федосеев П.Н. Проблемы социального и биологического в философии и социологии. Биологическое и социальное в развитии человека // Вопросы философии. 1976. № 3. С. 29.].

В самом деле, разве смог бы неразумный человек выполнять роль мыслящего деятельного существа, способного к неограниченному прогрессу, если бы его мысли и поступки носили врожденный, генетически запрограммированный характер. Наука доказывает, что «громадная пластичность мозга, тренируемость и обучаемость людей исключают фатальное значение генетической программы»[91 - См.: БеляевД.К. Современная наука и проблемы исследования человека // Там же. 1981. № 3. С. 15.]. Это означает, что люди с нормальной генетической программой могут себя контролировать, а в случае ее нарушения – в той или иной степени страдает мозг. То есть поражение генетической программы вызывает резкое противоречие между социальными потребностями и биологическими возможностями.

Острая дискуссия о соотношении социальной и биологической детерминант преступного поведения в СССР началась, как известно, в 20-е годы XX в., когда стали уделять серьезное внимание изучению личности преступника. Не углубляясь в историю столкновения этих противоположных взглядов, отметим, что этот спор продолжается и сегодня.

В 1969 г. И.И. Карпец категорично заявил: «Мирного сосуществования социального и биологического в вопросе о природе преступности быть не может»[92 - Карпец И. Проблемы преступности. М., 1969. С. 32.]. Стало ясно, что юридическая наука и, в первую очередь, криминология не в состоянии разрешить эту проблему, ибо речь идет о природе человека, его сущности и о причинах поведения вообще и преступного в частности. Скорее всего, ответ на вопрос о причинах преступного поведения человека должны дать генетики, биологи, психиатры и физиологи, то есть представители тех наук, которые изучают непосредственно природу человека как биологического существа.

Основатель теории деструктивности Э. Фромм полагает, что девиацию человеческого поведения необходимо объяснять не только действием психологических причин, ставя в зависимость психические расстройства от явления социальной среды[93 - См.: Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М., 1994. С. 244–310.]. В советской криминологической науке никто никогда не утверждал, что есть прирожденные преступники, «преступные типы» или что преступление – биологическое понятие. Никогда не было и нет открытых или завуалированных сторонников Ч. Ломброзо. Однако в настоящее время считается общепринятым, что человек подчиняется не только законам общественного развития, но и законам природы, биологическим законам и что он является единством двух детерминаций – биологической и общественной. Поэтому с биологическим исследованием должно идти рука об руку и социологическое исследование преступления, то есть научное исследование преступления как своеобразного общественного явления и основанное на нем изложение социальных условий преступления. И.И. Карпец отмечает: «Человека нельзя отрывать от условий его существования, как нельзя объяснить причины его поведения, преступного в том числе, и причины преступности в целом биологическими факторами»[94 - Карпец И.И. Современные проблемы уголовного права и криминологии. М., 1976. С. 33.], ибо индивидуум есть общественное существо, но как часть природы он и биологическое существо. П.Н. Федосеев констатирует, что в отношении механизма взаимодействия биологического и социального, в частности в области психологии, есть еще очень много неясного[95 - Федосеев П.Н. Проблемы социального и биологического в философии и социологии. Биологическое и социальное в развитии человека. М., 1977. С. 29.]. В этом он абсолютно прав. Но вопрос ставится ребром: Чему – биологическому или социальному – принадлежит преимущество в поведении человека, в частности преступного? Б.С. Волков полагает, что «биологические особенности оказывают большое влияние на формирование социальной установки личности»[96 - Волков Б.С. Детерминистическая природа преступного поведения. Казань, 1975. С. 80, 85–86.]. По мнению И.С. Ноя, «для современной науки сегодня уже бесспорно, что новорожденный вступает в жизнь в известной степени “запрограммированным”»[97 - Ной И.С. Методологические проблемы советской криминологии. Саратов, 1976. С. 79.]. Полагаем, что при изучении причин преступлений нельзя делать неоправданный крен в сторону психологических и психиатрических факторов, без достаточного выяснения влияния объективных социальных условий на эти факторы.

Преступление представляет собой настолько сложное явление, что вопрос о первичности или вторичности биологического или социального в преступном поведении человека не имеет перспективы. Главное то, что именно при наличии указанных факторов возможен преступный акт. Следует говорить не о приоритете того или иного фактора, а о взаимодействии биологического и социального, то есть человека и среды.

II. Религиозное объяснение причин преступления. На одном из древних храмов есть надпись: «Я есть то, что есть, что было, что будет, и никто не познал моего существа». Мы исходим из того, что познать философскую сущность преступления невозможно без определения его причин. В то же время совершенно очевидно, что ответ на вечный вопрос, почему человек совершает преступление, находится в прямой зависимости от познания смысла поведения человека вообще. Но совершенно очевидно, что для этого необходимо понять сущность и природу самого человека, естественно, в той части, в какой он нас интересует, а потом перейти к изучению его поведения, в том числе преступного. Именно в такой последовательности мы решили рассмотреть исследуемую проблему.

Известное изречение: «Познай самого себя», написанное перед входом в храм Аполлона в Дельфах, стало своего рода ориентиром для философов, начиная с античных времен. На протяжении веков оттачивалась способность человека глубоко и тонко размышлять о самом главном – о себе, своем месте в мире, смысле собственного существования, справедливости, об истоках добра и зла. Медленно, постепенно шел он к познанию истины. М. де Монтень писал: «Наихудшее состояние человека – это когда он перестает сознавать себя и владеть собой»[98 - Монтень М. О природе человека: Монтень, Ларошфуко, Паскаль. М., 2009. С. 110.]. А из этого вытекает, что наилучшее состояние человека – это когда он сумел познать и понять себя, а также владеть собой. Но возможно ли это? У Платона есть такое изречение: «Делай свое дело и познай самого себя». Неужели философ хотел сказать нам, что если человек захочет и постарается, то он обязательно добьется своего, то есть сумеет разгадать тайны человеческой сущности. Однако и по сей день человек остается загадкой, в полной мере не поддающейся познанию, о чем предупреждали в свое время многие философы. Так, М. де Монтень писал: «Изумительное суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо – человек. Нелегко составить себе о нем устойчивое и единообразное представление»[99 - Там же. С. 19.]. Более конкретно выразился Б. Паскаль: «…нет для человека задачи неразрешимее, а между тем, это есть он сам»[100 - Там же. С. 368.].