Восточный ковер

– Я и не попаду. Будь уверен в этом, сын, – уверенно сказал Шафи Керими.

Рустам вздохнул, не понимая еще, чем было вызвано упорство его отца. Мысли о самоубийстве Шафи еще не приходили в голову Рустама. Он не мог себе даже этого представить.

– Закрой лучше дверь, а то дует, – прошептал Шафи.

Протяжный вой ветра стих, словно за дверь выгнали голодного зверя.

– Где Самира, дети? – спросил отец.

– Я попросил, чтобы она забрала их в дом своих родителей. Зачем им быть здесь в такое время?

– Правильно. Незачем было им видеть это безобразие, – он встал с дивана и направился в свою спальню.

– Ты куда? – с тревогой в голосе спросил Рустам.

– Устал я, Рустам. Отдохнуть хочу.

– Во сколько тебя разбудить?

– Сам встану. Подремлю часок и встану.

Рустам не видел, когда отец писал предсмертную записку. Возможно, он готовил ее еще до прихода конфискаторов. Видимо, он предчувствовал беду, поэтому решил подготовиться к уходу из жизни, чтобы впоследствии не мучиться на чужбине или в застенках большевиков.

Краткое письмо прощания. Ничего лишнего. Все было сказано заранее. Просил прощения за все проблемы и напасти, которые были причинены им своей семье, а также оправдывал свой шаг желанием, чтобы в последний путь его провожал сын, а не стая стервятников в обличии людей. Еще одна просьба, не хранить само письмо и сжечь его после похорон.

Слезы не могли вернуть отца, но сдерживать их не было сил. В эту минуту он ненавидел все, что его окружало. Ненавидел Дашниева, его подручных, ненавидел все то богатство, которое разрушило покой и порядок в жизни его семьи. Он ненавидел себя за то, что он неудачник, покинутый, оплеванный судьбой. Самое страшное – он понимал, что в этом нет ни капли его вины, и от этого он ненавидел себя больше. Было бы легче, когда знаешь, за что отвечаешь. Мысли путались и скрипели, как ржавые дверные петли. Может, ему самому испробовать яд и покончить со всей земной несправедливостью?. Если у его отца была причина, которую он мог бы использовать в свое оправдание во избежание Огненной Геенны, то у Рустама такая причина отсутствовала. Теперь его очередь испить чашу горести до дна и отвечать перед Богом в свой черед. Он уж точно рассудит всех, когда наступит день Страшного суда.

* * *

    Тебриз. Ноябрь 1919.

Отец впервые повел его в семейный цех, где ткали ковры по заказу клиентов «Шафи Керими Толедате». В просторном, светлом помещении двенадцать девушек, разделенные на два ряда, ловко выводили проворными пальцами замысловатые узоры на полотнах тебризских ковров. Рустам словно попал в место, где создавались сказки, так как раньше он понятия не имел, насколько это трудоемкая работа. Ему казалось, что это нарисованные обычной краской рисунки на шерстяных одеялах, которые потом просто засыхали и выставлялись на продажу. То, что он узнает о коврах здесь, навсегда запечатлится в его детской памяти, и ковровые узоры навсегда станут смыслом его жизни.

– Нравится, сынок? – Шафи поглаживал голову сына.

Рустам молча кивал в ответ, не отводя глаз от рук мастериц, создававших красочные узоры.

– Здравствуйте, Ширин ханум, – Шафи поздоровался с миловидной женщиной в сиреневом шелковом платье, с несколькими рядами жемчужных ожерелий на тонкой, лебединой шее.

– Доброе утро, агайи Шафи, – улыбнулась Ширин ханум. – А кто этот чудесный молодой человек, пришедший к нам в гости?

– Это мой сын Рустам. Он решил познавать азы отцовского дела.

– Как это правильно, агайи Шафи, – она подошла ближе и пригнулась, чтобы протянуть руку мальчику. – Сколько вам лет, прекрасный юноша?

– Восемь, – он почувствовал чуть уловимый аромат духов и нежную белую руку Ширин ханум.

– Меня зовут Ширин Бейшушалы. Рада вас видеть, – небольшая родинка скрылась в ямочке на щеке, когда улыбалась эта первая прекрасная женщина, которую повстречал Рустам. Позднее он женился на девушке, которая так же мило улыбалась, образуя на щеке незабываемые ямочки. Вероятно, подсознательно он всегда искал такую женщину и нашел, несмотря на драматичную концовку своих отношений с Самирой.

– Вы помогаете моему отцу? – спросил мальчик.

– Да, наблюдаю за работой ткачих и делаю так, чтобы ковры «Керими Толедате» были лучшими не только в Тебризе, но и во всем Иране.

– Они на самом деле самые лучшие? – пытливый взор Рустама смотрел на Ширин ханум.

– Пока никто не жаловался, – она засмеялась и потрепала его по щеке. Теперь можно было перейти к делу. – Пойдем, Рустам, я расскажу тебе все, что мне известно о производстве ковров. Конечно, за один урок невозможно освоить абсолютно все, но если ты будешь часто сюда приходить, то узнаешь очень много интересного.

– Обещаю, что буду приходить часто, – честно признался мальчик.

– Договорились, – она шутя и деловито кивнула Шафи. – Тогда отец подождет нас здесь, а мы начнем наш первый урок.

Они прошли в следующую комнату, которая являлась выставочной, где демонстрировались заезжим покупателям производимые в цеху товары. Основными покупателями были иностранцы, готовые купить экзотические, восточные ковры из первых рук, иногда приезжали местные коммивояжеры, скупая по несколько десятков по более низкой оптовой цене.

– Я родом из Карабаха, – начала экскурсию Ширин ханум. – Мой дед был беком. Жили мы в городе Шуше. Я могла бы никогда не трудиться, но в наших краях каждая девушка, независимо от того, кем бы ни были ее родители, обязана ткать ковры. Если она не умела этого делать, это считалось позором. За такую девушку никто бы не приходил свататься. Невеста на выданье должна была соткать не меньше семи ковров, и я училась ткать ковры с восьми лет, наравне с другими девушками моего возраста.

– А как вы попали в Тебриз?

– Я встретилась с одним молодым человеком в Баку. Он служил в армии Нури-паши, которая спасала Баку от погромов. Эти события произошли примерно год назад, в сентябре восемнадцатого года. Звали этого человека Тугай, и, помимо воинского дела, он очень интересовался коврами. Так случилось, что он был знаком с твоим отцом. Мы поженились с Тугаем полгода назад, после чего решили объединить наши усилия с делом Керими. В основном мы живем в Стамбуле, но часто из-за деловых соображений нам приходится долгое время проводить в Тебризе. Благодаря этому товары производства Керими можно обнаружить в Стамбуле, Анкаре, Дамаске, Каире, даже в Париже, Лондоне и Берлине. Есть чем гордиться, Рустам. Однако, это совсем другая тема. В первую очередь мы поговорим о самих коврах, школах производства, узорах и их смыслах. Ты готов слушать?

Мальчик снова утвердительно кивнул.

– Тебе как азербайджанцу надо знать, что наши ковры делятся по географической позиции, особенностям узоров, технике производства, цветовому решению на семь ковродельческих школ. Запоминай, Рустам, и повторяй за мной. Бакинская школа, Ширванская, Губинская, Газахская, Гянджинская, Карабахская и, наконец, Тебризская. Запомнил?

Очередной честный кивок. Рустам запоминал все сказанное Ширин ханум на всю жизнь.

– Также ковры делятся на ворсистые и безворсные. Начнем с последних. Они также по своему орнаменту и цветовому колориту делятся на восемь видов. Это Палас, Джеджим, Лады, Килим, Шедде, Верни, Зили и Сумах. Я начну с того, что ближе мне, то есть с карабахской школы. В них отражается сама природа Карабаха. А знаешь почему?

На этот раз Рустам отрицательно покачал головой.

– Наши женщины, простые хозяйки, без образования и не обученные даже использованию графических изображений, с наступлением весны выходили из своих зимних домов и направлялись в горы, живописные луга, которые обретали после холодов свою истинную красоту. Все вокруг утопало в зелени деревьев, разнообразных, ярких оттенках цветов и растений. Крохотными кусками угля они рисовали на свой лад любой понравившийся им предмет на клочке бумаги, будь то цветок, пташка или животное. После этого они возвращались с лугов, гор и пастбищ в свои дома и переносили все увиденное и нарисованное на красочное ковровое полотно. Так создавались шедевры, за которые очень многие ценители готовы заплатить большие деньги. Да будет тебе известно, Рустам, что в одном лондонском музее висит очень древний азербайджанский ковер стоимостью несколько десятков миллионов фунтов. Это очень и очень дорогой ковер, малыш. Хотя можно сказать, что он бесценен. – Ширин ханум чуть призадумалась, а затем продолжила. – Есть очень схожие стили в ковроделии. Например, как в карабахской школе, так и тебризской есть ковры «Чираг». Вот один из них, – она показала жестом на один из экспонатов выставочной комнаты. – Это соткано в цеху твоего отца, Рустам. Посмотри, рисунок на ковре похож на лампу. Это и дало ему название.

Он попытался что-то разглядеть, но, к своему стыду, не смог выявить в этом разнообразии переплетенных узоров что-то напоминающее восточную лампу – «чираг». Но он обещал себе, что обязательно во всем разберется.

– А ты знаешь названия тебризских ковров?

– Нет.

– Запоминай, малыш, это ты обязан будешь знать, если хочешь продолжать отцовское дело: «Тебриз», «Гараджа», «Гераван». «Лячектурундж», «Херис», «Афшан», «Овчулуг», «Дортфесл».

– Отец меня однажды повез в Ардебиль, – признался Рустам. – Там я тоже видел много ковров.

– В Ардебиле прекрасные «Сараби» и «Зенджан». Тот самый дорогой ковер в лондонском музее как раз относится к ардебильской школе. Ему почти шесть веков. По рассказам его подарил англичанам Шах Исмаил Сефеви. Он постоянно одаривал правителей разных стран дорогими коврами, и благодаря ему многие европейские монархи взяли моду коллекционировать восточные ковры. Если когда-нибудь ты сможешь посетить Лондон, обязательно сходи в музей Виктории и Альберта, где и хранится этот бесценный шедевр.

– Как раскрашивают ковры, тетушка Ширин? Красят краской, как стены?

– Ни в коем случае, – вполне деловито и без шутливой мимики отвечала Ширин ханум. – Все краски в природе даны нам Всевышним. Надо только уметь ими пользоваться.

– Как же ими пользоваться?