Журнал «Рассказы». Окна погаснут

Тёма выл, выл и орал во всю глотку, от страха и оттого, что его обманули, и никакого двора нет, и гулять тогда незачем. Варя таскала его на руках и убеждала, что это все понарошку, это все от болезни привиделось.

Вернулся гул, и вернулась ночь за окном, со звездами и туманом, только Тёма не успокаивался. Детское горе вообще настоящее. Он выл и выл и уснул от бессилия.

Папина работа

Макс проснулся рано, как всегда. Без будильника, по привычке. Минут десять тупо сидел на краю дивана, без движения. Голова была пуста и тяжела.

Поплелся лениво в ванную, заставил себя умыться холодной водой. Вода текла желтая. «Фильтр надо менять», – подумал Макс и посмотрел в зеркало. Оттуда на него глянуло изможденное старое лицо в серовато-седой щетине. А глаза впалые и черные – и по природе, и с тоски.

Макс оделся, покурил по обычаю в кухонное оконце.

Вышла Варя. На нее Макс поглядел с опаской и сказал:

– Сегодня давай без происшествий. И так все по швам расползается.

– Ты просто устал.

Варя тронула его за плечо, желая приободрить, но Макс отдернулся и как будто испугался. Варя никак на это не отреагировала, спокойно принялась делать кофе.

– Дальше строить?

– Да, – ответил Макс после очередной жадной затяжки. – Только Лима сначала проведаю.

Не глядя на жену и отказавшись от кофе, он вышел в коридор, обулся и скрылся за дверью.

Привычные декорации подъезда.

Макс стоял на бетонной площадке с перилами и смотрел на лестницу, ведущую вниз. Только он знал, что никакого второго этажа там нет – там хранилище и тупик, утыкающийся в земную твердь. Другая лестница, которая, по легенде (для ребенка, все для ребенка), вела на четвертый этаж, на самом деле вела к лифту и дальше, на поверхность. Лифтом последний месяц Макс не пользовался – механизм стал заедать, а починить руки не доходили. Он и так чинил слишком много – генераторы, серверную, небо, весь крошечный мир.

Их «квартира» уходила вглубь на шесть метров. Пять семьдесят, если точнее. Всего-то два этажа прошагать. На кой ляд вообще нужно было городить здесь лифт? Но бункер начинал строить Гриша, и никто не знал, что творилось в голове у Гриши. Вот Гриша лифт и выдумал, а Макс с семьей уж довольствовались тем, что досталось.

Ну, Гриша, конечно, был чокнутый. Есть такие параноики – консервы тоннами скупают, запасы делают на случай конца света. Вот такой он и был. После первых же упоминаний о войне принялся бункер рыть под заброшенным полигоном. Вроде как наследство получил да и пустил все на это детище. Ну и с завода, где они работали, много чего натырил. Его бы, наверное, даже посадили, если б не Инвестор…

Вообще-то, многие к строительству подтянулись. А Лим… Лим тогда не строил. Лим считал всю эту свору «строителей бункера по вечерам» долбанутыми. И Макс считал, но все-таки строил. Договорился, что можно будет потом сына приводить, и строил как большой аттракцион. Аттракцион стал жизнью, сына он привел навечно.

Макс поднялся на нулевой уровень, со скрипом открыл тяжелую герметичную дверь и оказался в помещении, которое они с мужиками некогда окрестили отстойником. Уж наверняка писатели-фантасты называли такие вещи покруче или, может, более научно, но Макс-то с мужиками кто – работяги, не до зауми. Может, Лим бы помог назвать более вычурно, Лим не был простым рабочим. Но Лим поначалу не участвовал. Лим вообще думал, что в случае чего сумеет убежать на родину.

В отстойнике размещалась душевая, и Макс помылся, хотя обычно делал это после возвращения с поверхности. Тут же стоял убитый в хлам кухонный стол – старый, советский. На нем пепельница, вполне живая микроволновка, бесконечный завал блоков сигарет (хотя эти заразы подходили к концу, видно придется все-таки бросать).

Макс сел за стол, снова закурил. Он страшно ссутулился – немудрено, весь верхний мир давил ему на плечи. Тревожно было, а в голове пустота. «Нет, – подумал он, – все-таки сраный япошка мог сделать лучше».

Затушил окурок, раздавил его о дно пепельницы в труху и вошел в следующую дверь, сразу за душевой. Здесь висело несколько РЗК желтого цвета и кислородные баллоны. Наверх, к люку, вела лестница. Макс переоделся в защитный костюм, открыл люк и вылез наружу.

Над ним громоздился заброшенный склад, где когда-то хранились материалы для обеспечения полигона. На этом полигоне испытывали технику, которую и сам Макс, и все «строители бункера по вечерам», и еще множество безвестных людей создавали на местном оборонном заводе. Военную технику, в основном самоходки, но было и что поинтересней. Этим «поинтересней» в секретной части предприятия как раз Лим и занимался. Точнее, он это возглавлял.

Путь до места, где сейчас Лим, был не очень близкий – около часа ходьбы в одну сторону. Сразу за границей полигона.

Макс осмотрел склад – просторное помещение с потолком на уровне двухэтажного дома, обшитое металлопрофилем, серое и тусклое. Под ногами мусор и осколки. В отдалении вход в еще одно убежище. Там, впрочем, не жил никто, да и убежища под вторым люком уже не было, одни развалины. Гриша строил на свои, так что первоначальный бункер на семнадцать семей (именно столько было строителей) делали, что называется, из говна и палок. Наследство, конечно, хорошо, но оно не особо спасало. Деньги ушли на то, чтобы выкупить саму землю.

Проблем не было только с котлованом, который Гриша вырыл в одиночку за неделю собственным экскаватором. Потом в ход пошли самые дешевые материалы, пустотельный бетон, ржавые трубы.

Через пару месяцев строительства кое-что поменялось. Появились деньги. Коммуникации быстро заменили, озаботились внешним видом и системой виртуальных окон для имитации улиц (чтоб детям было комфортно, и это тоже Гриша предложил, хотя, как позже стало понятно, и не Гриша вовсе). Рабочие допытывались, конечно, откуда деньги, но Гриша отшучивался – богатого инвестора, мол, нашел.

А потом выяснилось, что и вправду нашел. Какой-то сумасшедший, разбогатевший на виар-технологиях (то ли на разработке, то ли на продвижении на отечественный рынок – уж этого никто толком не понимал), вложил деньги в это сумасбродство. Кажется, он тоже был из долбанутых, завсегдатай форумов выживальщиков с бомбоубежищем под собственным особняком. Эти виртуальные окна он же и выдумал. Вроде как пилотная версия бункера с щадящей средой, комфортной для жизни и восприятия, – чтобы делать вид, будто ничего не произошло и жизнь идет прежняя, беззаботная.

Вот и вышло, что под складом появилось два спуска: один вел в полноценную имитацию квартиры, созданную по заказу Инвестора, а второй – в общий бункер, более тесный, менее красивый, чисто для выживания в суровых условиях. А как взрыв грянул – вся эта конструкция на дешевом полулегальном бетоне просто обвалилась. И под собой похоронила почти всех «строителей бункера по вечерам». Кто-то позже сумел выбраться. Но судьба их была незавидна.

Макса при осмотре склада второй люк, конечно, не волновал. Его волновал купол, возведенный неподалеку от второго люка – там Макс обустраивал подобие их старого двора, чтобы наконец-то погулять с сыном. Горку дома не поставишь, верно же. Работы оставалось не много, напрягало только, что бугристая серость, тянущаяся по всем стенам склада, пустила несколько корней и на купол.

Макс руками в защитных перчатках сорвал эти уродливые пульсирующие ростки. Из них потекла жидкость, похожая на густеющую кровь.

– Макс, здоро?во!

Это прозвучало сзади. Макс обернулся и увидел перед собой одного из тех, кому удалось выбраться из рухнувшей части бункера.

– Привет-привет, Лёх.

Вряд ли, конечно, появившуюся фигуру можно было назвать Лёхой. Скорее это было человекообразное продолжение серых бугров, ползущих по стенам. Руки вроде были на месте, темно-серые, опоясанные вспухшими венами, вместо ног тянулось что-то улиточное, и несколько тонких жил через все помещение крепились прямиком к буграм на складских стенах.

– Лёх, я ж вас всех просил – не надо мой купол гадить. Это для ребенка.

– Макс, ну тут сам пойми… по отдельности мы всё соображаем, но как единая штука мы безмозглые…

– Ну ты-то всегда безмозглым был, – пошутил Макс.

Серое месиво издало глухой смешок и продолжило:

– Да-да-да. Мы, слесаря, вообще тупые. Так это… клетки делятся бесконтрольно, ты давай уж сам чисти, убирай, отрывай… Ты знаешь, затягивается у нас все мгновенно.

Вот она, раковая форма жизни. Или раковые формы организмов, РФО. Такие же наши граждане, как говорили по телеку. Как какой-то сраный мегамицелий, ей-богу (Макс играл, Макс помнил).

Никто особо не понимал, как эта ерунда на свет появилась. Вроде от радиации один больной в местном хосписе переродился в огромную опухоль, которая постоянно росла и мутировала. Всех раковых больных она мгновенно заражала, принимала внутрь себя и уж не отпускала больше. Но сознание каждого отдельного человека в ней сохранялось, а вот была ли эта растянувшаяся через весь город «грибница» разумной в качестве единого организма – неизвестно. Да и вообще, черт разберет, как это работало. Просто в любой момент из этих серых бугров могло выползти переплетение щупалец с подобием головы и рук и представиться твоим знакомым. Жутковато, но Макс привык.

Из обвалов бункера выбралось пять человек. Лёха, слесарь с завода, раком заболел за год до катастрофы, и РФО его тут же приняла как родного. У его маленькой дочери, вероятно, мгновенно развился рак из-за воздействия ионизирующего излучения. Трое остальных выживших в обвале просто умерли от лучевой болезни. Прямо здесь, их трупы до сих пор валялись позади склада. Никто им не помог – некому было.

– Дядя, а я тозе тям буду игать?

Это появился другой серый сгусток и представился дочкой Лёхи. В прежней жизни они с Тёмой были ровесниками. А сейчас она не росла – ее речь не менялась, новых навыков не появлялось. Это наталкивало на мысль, что никакого настоящего сознания людей в раковой форме жизни не остается – так, отголоски чьей-то нервной системы, которые отомрут и заглохнут, как только клетки достаточно сильно перемешаются с общей массой. Хотя, может, это просто ползучий рецепт вечной молодости и сознание действительно жило внутри серой массы, просто не развивалось.

– Слушай, Катюх… Тёмка – он не такой, как вы. Вас нельзя сталкивать. – А про себя Макс подумал, что вот сын же вечно требует других детей. Чего бы и нет? Защитный костюм – и ну кататься с не пойми чем. Наверное, ему это было бы весело.

Конечно, такие мысли Макс быстро душил. Он строил вокруг сына старый мир, старый дивный мир, и ни о чем другом не думал.

– Жалко. Я бы хатела тям игать.

– Давай, знаешь… мы с твоим папой тебе тут горку забабахаем, хочешь?

– Дя.