Легенда о Мантикоре. Пропащая душа

Для убедительности, орк сдобрил конец фразы грубым ругательством, должным передавать, как именно чуют мертвецы шамана, а чувствовали они его хорошо.

– Мертвяки они такие… Такие мертвяки… – отозвался трактирщик.

Мортель ловко расставил стаканы с жутким пойлом, от одного запаха которого заслезились глаза. Орки помогли ему водрузить на вертел мороженую баранью тушу, притащили чан с похлёбкой и бочку с соленьями. В завершении, гоблин достал три серебряных кубка. Аккуратно, стараясь не пролить драгоценный напиток, он разлил ароматный пахнувший корицей и яблоками глинтвейн из дымящегося котелка.

– За встречу, Вархвар, – проговорил гоблин, цепляя кубок тонкими длинными пальцами.

Они выпили. Гоблин, аккуратно держа кубок, смаковал напиток, а орки просто опрокинули кубки, будто перед ними стояли стаканы с дешёвым пойлом.

– Что же привело тебя ко мне сегодня, Вархвар. Ночлега искал али по делу?

– Девку потерял, – рявкнул орк. – Тролля моего завалила, чтоб её шакалы погрызли! Глупый был, молодой. Купил его ещё тролленком, воспитывал, с рук кормил, а тут отвернулся: а с него уже шкуру сняли и продают! На первой же вылазке попался в капкан. Поймаю поганку, сам шкуру спущу! Жаль только, что много не дадут, но хоть затраты окуплю. Уже двоих ребят потерял, пока за ней по горам лазал! А свитков то, то, свитков! – Жаловался орк. – Думали, что пойдёт лёгкой тропой, день её у развилки караулили. Кто ж знал, что дурная баба через мёртвые посёлки потащится!

– А куда она направляется?

–Гоблинцы, говорили, что к воротам идёт, но мелочь поганая могла и соврать. Нам надо перехватить её до ворот, до того, как её увидит стража. От этих монахов совсем житья не стало: не смейте, говорят, обагрять кровью землю перед святыми вратами! Твари! – Орк смачно сплюнул на пол и отхлебнул ещё из кубка. – Эти трусы боятся, что кровь привлечёт мертвецов, нарушит какой-то там баланс, и мертвецы, как зараза, попадут за Хребет. Боятся, что местные не справятся, и у них будет здесь второй Арденн, и новая война мертвецов…

– Я всегда говорил, что не нужно трогать мёртвых.

– А мы что, трогали? Кто поднимал мертвецов из могил? Ты, Мортель? – Он ткнул пальцем в трактирщика. – Или может быть он? – Орк показал на шамана. – Это все люди! От них все беды! – Орк зло клацнул зубами и снова отхлебнул.

Его команда, сытно поужинав и выпив, азартно стучала костьми по столу. Выигрывал пожилой лучник. Каждый раз, когда право хода переходило к нему, он аккуратно собирал кубики, складывая их в кожаный стакан, усердно тряс его, прищуривая правый глаз, затем быстро переворачивал, замирал на мгновенье, и торжественно поднимал стакан, открывая кости, чтобы остальные, задыхаясь от возмущения, смогли пересчитать вырезанные на гладких гранях точки.

– Вот если я вдруг знаю кое-что или видел эту женщину? – Осторожно начал Мортель. – Что я получу взамен?

– Ты лучше спроси, что ты не получишь. Свистну, и моя братва спалит твою богадельню к тролячьей матери, если только узнаю, что ты что-то утаил от меня.

– Проезжала тут одна, – отвёл глаза Мортель, подливая вина. – Но что-то память меня подводит. Жизнь у меня тяжёлая, господин Вархвар. Тяжело мне, ой как тяжело. Я уже не молод хозяйство на себе тянуть, а тут ещё и сестрёнка у меня сбежала. Видите ли, ей тут скучно!

– Живка, что ли?

– Она самая. Свалила вертихвостка окаянная! Вот кто бы мне новую хозяйку нашёл…

– Понял, не дурак, – усмехнулся орк. – Будет тебе новая хозяйка, рассказывай…

– Вчера приходила, нездешняя, откуда-то с юга. Говорит, прошла через мёртвые посёлки. К воротам идёт. Плечо у неё перевязано, словно огнём опалило.

– На ладонях ничего не заметил?

– Перчатки она при мне не снимала.

– Какой дорогой она пошла?

– Той, что ведёт через перевал, с троллями.

– Отлично, Мортель. Перехватим её там. Не бойся, старый гоблин, за мной не заржавеет. Есть ещё новости хорошие для меня?

– Да какие новости, – махнул лапой Мортель. – Тихо у нас. Сам знаешь, у нас шумно только летом: то паломники подерутся, то караван ограбят, то гарпию для борделя из храма стащат. Каждый год одно и то же. А зимой… зимой тихо. Кто ж зимой в горы-то сунется.

– А дымом что во дворе пахло, жёг что ли кого?

– Мусор. Накопилось. Вот прибраться решил: все равно постояльцев нет.

– Мусор, – усмехнулся орк. – Человечий…

Гоблин криво усмехнулся и подлил в серебряные бокалы. Они ещё долго сидели и пили. Орк жаловался на потерю тролля, гоблин внимательно слушал его, поддакивал и подливал вино в бокалы.

Эура же коротала ночь в сугробе, спрятавшись от метели в крохотной расселине между камней. Она сидела, кутаясь в плащ, протягивая озябшие пальцы к едва горевшим веткам.

Нельзя прожить жизнь наполовину, пройти свой путь наполовину, любить наполовину, страдать наполовину… Вот умереть наполовину, как оказалось, можно. Что меня гнало прочь от родительского дома? Я много думала об этом после.… У меня нет ответа на этот вопрос. Почему люди совершают безумные поступки? Они просто не могут иначе.

Утро разогнало ночную мглу и успокоило метель. Костерок тлел в маленьком очаге из рыжих булыжников. Подбросив сухой травы, Эура зачерпнула в котелок снега, кинула кусок вяленой рыбы и поставила на огонь. Пока бульон закипал, обещая сытный завтрак, девушка спустилась к роднику. Ручей весело бежал по обледенелым камням из расселины в скале и бурным потоком срывался вниз в футах ста от истока, образуя водопад. Ниже по течению поток падал с обрыва в чашу бассейна, орошая брызгами статую богини, и уносился дальше по акведуку. От прекрасной статуи остались лишь босые ступни с аккуратными человеческими пальчиками на мраморном постаменте и полы одежд, что плавными складками переходили в ступени, ведущие к разбитому алтарю. У бассейна в скале были вырублены низкие скамейки, чтобы путники могли испить прозрачной, как слеза, воды и поблагодарить неизвестную богиню.

Зачерпнув воду ладонью, девушка умыла лицо. Капли оцарапали обветренные щеки и инеем застыли на ресницах. Эура фыркнула и набрала ещё пригоршню. Вдруг вода в роднике потемнела. Блестящие масляные пятна поплыли по ручью. Эура подняла взгляд. На неё, не мигая, смотрели жёлтые глаза с вертикальными щёлочками зрачков. Из открытой пасти в ручей капала слюна. Принесённая селем каменная груда оказалась горной кошкой, притаившейся у родника. Прижав к камням пятнистое брюхо, животное готовилось к прыжку, сжавшись, словно часовая пружина. Заметив, что обнаружена, шестисот фунтовая кошка прижала уши к угловатой голове и оскалилась, обнажая клыки. Девушка попятилась, лихорадочно ища укрытие. Эура отступала, шаря глазами по сторонам, но рядом были лишь камни и обрыв. Наконец нервы девушки сдали, и она побежала. За спиной раздался грохот, словно обвалилась горная порода: прыгнув, кошка приземлилась за её спиной. Коснувшись земли, каменный хищник вновь взмыл в прыжке.

Внезапно рыжая почва ушла из-под ног. Ломая торчащие из стен колья, девушка провалилась в ловушку. Когда она оказалась на дне, сработал хитрый механизм и крышка захлопнулась. Зубы монстра клацнули, поймав лишь морозный воздух. Зверь обиженно зарычал, принюхался и задумчиво обошёл ловушку, пытаясь понять, куда исчез почти пойманный завтрак. Хищник попытался разрыть каменными лапами снег, но механизм крепко прижимал крышку. Лишь земля осыпалась, сползая ржавыми струйками на дно. Зажимая ладонью бок, Эура тихо лежала на длинных чешуйчатых чулках, оставшихся после змеиной линьки. Рядом валялись щитки когда-то покрывавшие морды рептилий и хвостовые погремушки. Наконец все стихло. Ушёл ли каменный кот или остался караулить её, Эура не знала, но ждать судьбу, сидя на облезлых змеиных шкурах, было бы грустно.

Девушка потянулась к сумке и вытащила кусок тряпки и флакон с алой жидкостью. Перевязав рану, она поднялась на ноги. До крышки было добрых четыре человеческих роста. Колья с острыми стальными наконечниками торчали до самого верха. Эура вытащила из сумки верёвку с крюком и бросила. Крюк сорвался и, глухо ударяясь о колья, сполз вниз. Девушка размахнулась, насколько ей позволили края ямы, и бросила ещё раз, а затем снова и снова, пытаясь зацепить крюк за стенку пещеры, но твёрдые и гладкие стенки становились мягче к выходу, превращаясь в землю. Поняв, что крюк бесполезен, девушка попыталась забраться по кольям. Гнилые рукояти не выдерживали человеческого веса, ломались, оставляя в руках обломки с длинной острой щепой. Так прошли сутки. Ночью Эура забылась тревожным сном. Весь следующий день прошёл в бесплодных попытках выбраться. К вечеру девушка связала лестницу из обломков кольев. Хлипкая лестница с трудом выдерживала маленький вес девушки, однако её длины хватало, чтобы добраться до выхода. Крышка стала новым препятствием на пути свободе. Запорная пружина крепко прижимала её к земле. Девушка попробовала расковырять механизм ножом, но он ржавый запор. Но вот почва… Эура ковырнула землю рядом с крышкой, и почва стала осыпаться. Всю ночь Эура провела роя ножом подкоп. Наутро, когда из проделанной дыры брызнули лучи солнца, крышка открылась сама. Крепкие когтистые лапы вытащили девушку наружу и бросили в утоптанный снег. В грудь Эуры упёрлось лезвие топора.

– Допрыгалась, козочка. Неделю скакала по горам, – послышался такой знакомый орочий рёв.

– Отпусти, – прохрипела Эура.

Лезвие давило, мешая дышать.

– Ты убила моего тролля, – покачал головой орк, обрушивая на голову девушки топорище.

Глава 3. Цена жизни

Я плохо помню те дни. Обрывки памяти подсказывают, что меня протащили через перевалы, перекинув через плечо, словно дорожную торбу. Раз в три часа шаман совал в нос щепотку вонючих грибов, что курят в храме Тиары, богини забвения, и я проваливалась в тяжёлую дрему, раз в шесть – давал глоток талого снега. На стоянках меня бросали рядом с остальным орочьим скарбом: сумками и мелкими трофеями. Сверху кидали пропахший дымом и потом старый плащ, чтобы я не замёрзла. Так прошло два дня. Вечером третьего дня мы прибыли в Сауку.

Была макушка зимы, и Саука, шумная летом, пустовала. На огромной опушке, окружённой с трёх сторон лесом, а с четвёртой – рекой, среди палаток и пустых торговых рядов слонялись пара гоблинцев, торговцы рыбой и шкурками, несколько купцов, привезших замороженные овощи и мешки с крупой, торговцы травами и снадобьями. У статуи Ваера, бога дорог, стуча железными кружками о каменный постамент, просили подаяние два пожилых монаха. Третий – клянчил монетку у толстой тётки, торговавшей соленьями. Торговка бранилась в ответ и грозила огреть наглого попрошайку деревянным половником, которым выгребала мороженую клюкву из холщовых мешков. Чуть поодаль, на старой разбитой телеге пили пиво орки. Они заметили вновь прибывших и откровенно пялились на них, прикидывая, сколько нынче можно выручить за топор Вархвара, амулеты Сахвира или за пленницу, свисающую с плеча одного из орков. Решив, что за топор, скорее всего, дадут тумаков, а не звонкую монету, орки бросали злобные взгляды на кошель, болтавшийся у пояса командира. Как только Вархвар подошёл ближе, они кивнули в знак приветствия, не спуская с кошеля вожделенных взоров. Орк, проходя мимо, сухо кивнул в ответ.

На задворках Сауки, у самого леса, высилась круглая юрта. Белесая, выцветшая от дождя и солнца, она возвышалась над потрепанными зимой рыночными платками. Рядом с шатром висел медный гонг с чёрной чашей посреди солнечного круга. У дверей переминались на морозце два пайкора. Завёрнутые в чёрные шерстяные плащи, они напоминали воронов. Рядом несколько охранников сидели у костра, протягивая к пламени озябшие загорелые ладони.

– Урдар здесь? – Рявкнул Вархвар, не представившись.

– Здесь, – подтвердил один из охранников.

– Доложи! – Приказал Вархвар, останавливаясь недалеко у входа.

Орк встал в центре площадки перед пайкоровым шатром. Он широко расставил ноги и положил лапы на боевой топор. Остальные сгрудились за его спиной, зажав в лапах оружие. Эуру бросили на снег перед Вархваром.

Из шатра вышел высокий смуглый желтоглазый мужчина. Зябко поёжившись на ветру, он поправил наброшенный на плечи кусок чёрной шерстяной материи, служивший плащом. Из-под края плаща виднелся подол длинного шелкового одеяния, расшитый алыми маками, и край ножен с серебряными накладками. Человек, или существо похожее на человека, было ростом с орка, но из-за многослойного одеяния было сложно разглядеть фигуру. У мужчины были короткие рыжие волосы, перехваченные шелковым шнурком с большими коралловыми бляшками. Терракотовая, словно шоколадная крошка, что в Снерхольм возили торговцы с юга, кожа блестела на солнце, источая тонкий аромат благовоний. На вид пайкору было лет тридцать, но кто знает, сколько могут прожить создания тёмных богов.

– Зачем пожаловал? – Спросил пайкор, щурясь на солнце.

– Товар прими. Хороший товар, – рявкнул орк, выдыхая облачко пара.