Потомокъ. На стороне мертвецов

– А увидав столы с мертвяками, ничего лучше не придумали, как полезть на ледник – где их еще больше? – подозрительно прищурился полицмейстер.

– Навряд этого юношу напугают мертвые. – Из коридора в мертвецкую заглянул ротмистр. Ободряюще улыбнулся. – Пойдемте, Дмитрий Аркадьевич, я вам склад покажу, там и разгрузитесь.

Митя благодарно улыбнулся в ответ, шагнул к выходу…

– Ага! – торжествующе вскричал полицмейстер, даже не думая отступать от прохода. – Тот самый, который трупы на расстоянии чует? Не расскажете, как у вас такое вышло?

Рогожа на затаившемся Урусове едва заметно шевельнулась. Митя подавил желание прикусить губу – светский человек не показывает, что нервничает. Что отвечать, он не знал. Полицмейстера не опасался, но… тот же вопрос задаст отец.

– Запах… – наконец промямлил он.

– Унюхали за две улицы? – В глазах полицмейстера мелькнуло странное выражение. Насмешливое? Или торжествующее?

– Вы подозреваете моего сына, Ждан Геннадьевич? – вкрадчиво поинтересовались из коридора.

Полицмейстер нервно обернулся:

– Как можно-с! Просто любопытствую… Любопытство в нашем деле вещь полезная.

– Главное, чтоб дело тоже было… а не одно лишь любопытство. – Отец заглянул внутрь мертвецкой и неожиданно мягко сказал. – Езжай-ка ты отдыхать, Митя! День был тяжелый.

– Э-э… Мы тут ключи от казенной квартиры приготовили, – радостно улыбаясь, полицмейстер вытащил связку. – Городовой вас проводит.

Умение держать лицо Мите сейчас ох как пригодилось! Потому что при одном взгляде на проржавевшую и даже изрядно позеленевшую связку захотелось взвыть как оборотень на луну. Опять руины?

– Благодарю вас, но мой управляющий уже снял нам дом.

Снова пришлось держаться – на сей раз чтоб скрыть облегченный вздох.

– А от вас, Ждан Геннадьевич, я жду ключи от моего кабинета. Надеюсь, он с приемной? – вкрадчиво поинтересовался отец.

– Но… мы не подготовили! – вскричал полицмейстер.

Отец помолчал, подождал. Молчание в ответ. Полицмейстер тоже изо всех сил пытался сохранить невозмутимую мину.

«Дилетант! Никакой светской выучки», – презрительно подумал Митя, изучая алые пятна, проступившие у полицмейстера на лбу и щеках. Полицмейстер дернул усом и покосился на Митю недобро.

– Ну что ж… По крайности, казенный кабинет хотя бы не хуже квартиры. Как может быть лучше или хуже то, чего попросту нет? Вероятно, любезнейший Ждан Геннадьевич полагал, что губернский департамент разместится в чулане под лестницей. – В голосе отца было столько ядовитого смирения, что полицмейстер сперва покраснел, потом побледнел… Поглядеть – не позеленеет ли? – Мите не дали.

– Пойдем, провожу тебя до выхода, – кивнул отец и с угрозой в голосе добавил: – И вернусь.

Одарив полицмейстера многообещающим взглядом, он двинулся к выходу. Митя пристроился следом. За спиной у них немедленно образовалась некая суета – очень хотелось оглянуться, но не мог же Митя испортить столь эффектный уход.

Они прошли всю полицейскую управу – в коридорах кипела жизнь, бессмысленная и беспорядочная. Хлопали двери, из одной выскочил полицейский пристав с папкой бумаг, увидал отца и запрыгнул обратно – часть бумаг разлетелась по коридору. Из другой высунулся секретарь – и тут же спрятался. Двери приоткрывались и захлопывались, как створки испуганных моллюсков, опережая шагающего отца. По коридорам управы катился шорох, затихал, стоило отцу поравняться с очередной дверью, и возобновлялся за спиной.

Митя шел и ждал, когда отец спросит, как он узнал про трупы, но отец все молчал, только косился изредка. Дежурный городовой почтительно распахнул дубовую дверь – свет неожиданно больно резанул по глазам, Митя покачнулся и почувствовал, как отец подхватил его под локоть.

– Он… постарается тебя выжить! Полицмейстер… – смущенно пробормотал Митя.

– Не допустить, чтоб я и правда тут начальствовал, – с некоторым даже удовольствием возразил отец. – Лишить подлинного влияния на дела службы в губернии. – И после недолгого молчания добавил: – Они все этого желают. Просто господа из жандармской, железнодорожной и порубежной служб несколько умнее. Но и выживать будут, не без того… – Глаза его азартно блеснули.

Таким вот… хищным Митя видал отца только когда тот служил в Москве. Потом, в Петербурге, он просто перестал заглядывать к нему на службу. Не comme il faut светскому человеку интересоваться всякими мазуриками.

Они еще постояли на крыльце, глядя, как троица нижних чинов таскает из кузова паротелеги ящики с бабайковской водкой. Крутившийся рядом пристав украдкой сунул бутылку в карман галифе. Для собственного удовольствия или к полицмейстеру понесет, на освидетельствование?

– По крайности, сегодня на меня донос не напишут, – провожая эту бутылку взглядом, хмыкнул отец.

Митя смутился: а ведь и впрямь, окажись там вода, написали бы сразу же.

– Здешний сыскарь – из Кровных, Симарглыч, княжич Урусов… не слишком жалует полицмейстера. Особливо с сегодняшнего дня… Ты только сразу его не ищи, пусть отоспится.

Брови отца дрогнули, а лицо озарилось улыбкой.

– Спасибо, сын… – Он неловко, будто украдкой коснулся Митиного плеча. – Ну… ступай домой… Свенельд Карлович проводит, и… – он лукаво усмехнулся, – уверен, тебе понравится сюрприз! Меня рано не ждите, я тут… пока не опомнились… – Отец потянул тяжелую створку и, уже ступая в проем, оглянулся: – Может быть, потом… мне… ты все же ответишь на вопрос, что задал полицмейстер? – и скрылся за тяжко ахнувшей дверью.

Митя принялся медленно спускаться с крыльца. Глупо рассчитывать, что отец разрешит отмолчаться. Надо придумать ответ… умный. Потом. Когда доберется до нового дома. Сейчас все силы уходили на то, чтобы под устремленными на него взглядами провинциалов держаться в седле как подобает: прямо, не сворачиваясь в комок. И двигать рычагами, а не засыпать, норовя ткнуться в них носом.

Глава 8

Снова дом, немилый дом

Вслед за паротелегой Митин автоматон проследовал на центральный проспект. Открывшееся зрелище даже ненадолго подбодрило. Мостовая на проспекте, прозванном Екатерининским, оказалась неожиданно изрядной – плоские, подогнанные друг к другу булыжники. Паротелега лавировала меж телегами простыми, фырча паром и подпрыгивая на стыках. Ржали лошади, кучера колясок грозились вслед кнутами. «Все же колесная конструкция изначально ущербна», – думал Митя, когда его пароконь, мягко шипя, переставлял литые копыта, а седло лишь едва покачивалось, как колыбель младенца. Митя ловил восторженные взгляды мальчишек в гимназической форме, и держать осанку стало почти легко. Перед глазами только плыло иногда.

Митя подогнал автоматон и, не обращая внимания на хмурые взгляды Ингвара, поехал рядом с паротелегой.

– Там строится Горное училище! – перекрывая фырчание двигателя, прокричал Свенельд Карлович, указывая на «пеньки» стен перед монументом Ея Императорскому Величеству Екатерине II Одинсдоттир.

Проспект весь напоминал строительную площадку. Митя хотел бы скривиться, но живая суета, перекличка сотен голосов – далеко не все на росском – невольно сообщали чувство приподнятости. К окнам магазина под вывеской «В?нскiй шiкъ» приникло несколько разновозрастных дам и девиц. Завидев Митю, все они смолкли, а потом снова зашептались, теперь уже не сводя глаз с приближающегося автоматона. Копыта пароконя звонко стучат по брусчатке, профиль всадника чеканен и неподвижен… Глаза пришлось скосить так, что еще чуть-чуть – и черепную коробку изнутри разглядит. Очаровательные, почти парижские шляпки дружно повернулись ему вслед. Среди девиц были прехорошенькие! Ингвар фыркнул так, что заглушил мотор паротелеги, и посмотрел на Митю неодобрительно.

Из следующей лавки пахнуло пряным табачным запахом, а в витрине… в витрине «Депо табаку» вычурно одетый коричневый арапчонок – ростом с локоть – деловито скручивал, обрезал и раскуривал сигару, задумчиво пуская кольца к потолку.

– Голем, – улыбнулся Свенельд Карлович. – Только маленький. Раввин Холмский, главный каббалист Полякова, выдал младшую дочь за сына Фельдмана. Големчик – из ее приданого. Говорят, доход лавки вырос вдвое.

Митя уже хотел попросить управляющего объясниться, но на горизонте задвигалось, он поднял взгляд… да так и замер, вцепившись в рычаги автоматона и ошарашенно запрокинув голову.

Над невысокими домами проспекта торчали недостроенные башни, похожие на башенки боярского терема. А над ними, превосходя каждую на голову, двигались громадные фигуры. Именно что на голову – на огромные, круглые глиняные головы, с грубо выдавленными ямами глаз и провалом рта! С похожими на бублики круглыми ушами! В трещинах, точно пересохшее тесто!

– Вокзал строится. Поляков, Самуил Соломонович, харьковский железнодорожный подрядчик, – Свенельд Карлович встал на облучке телеги, – тянет чугунку Курск – Харьков – Азов… ну и за нашу, Екатерининскую, ветку тоже взялся. Его глиняные големы вполне способны шпалы класть, а обходятся раз в сто дешевле пароботов и впятеро в сравнении с живыми рабочими.

– Истукан глиняный жрать не хочет и дети у него не плачут! – произнес рядом ненавидящий голос. – Жидовня поганая, трудовой народ работы лишают!

Тощий, как селедка, мужичок в замызганном пиджаке и картузе с обломанным лаковым козырьком прошагал мимо, злобно зыркнув на Митю. Догнал бредущего по улице старого еврея в лапсердаке и вдруг, специально свернув, с силой ткнул того локтем. Зажатая под мышкой у старика книга ляпнулась на мостовую. Кряхтя и охая, старик опустился на колени и, тихо причитая, принялся отряхивать с обложки грязь. Злобно расхохотавшийся мужичок исчез в толпе.

– Каббалисты поднимают големов только для Полякова, что, к сожалению, вызывает неприязнь у малообразованных слоев… – отводя взгляд от этой неприглядной сцены, пробормотал Свенельд Карлович.

«А еще больше у тех подрядчиков, что големов не имеют», – подумал Митя.

– Но поедемте уже, тут недалеко! – с деланой веселостью вскричал Свенельд Карлович, взмахом руки указывая в проулок. – Рядом пожарная часть и самый большой полицейский участок, Тюремный замок неподалеку… Аркадий Валерьянович при случае и отобедать домой заезжать сможет. Были и другие дома с выгодным местоположением: на другой оконечности проспекта, рядом с лагерями уланского полка.