Белокурый. Король холмов

– Что ж, видно, Керры стоят дороже наших… зачем же он это пишет? Это ведь прямое признание вины.

– Лорд Болтон, – отвечал печальный брауни, поблескивая умными глазками, – во всем любит порядок. А до книг никому, кроме меня, дела нет.

И потер пальцы на руках, при этом лицо его исказилось не болью, но воспоминанием о боли, а съехавший с запястья рукав рубахи обнажил старый, круглый шрам от ожога, похожий на печать… и Белокурый внезапно все понял. Болезнь тут была не при чем. Но с тем большим уважением он подумал о Ноблсе, способном теперь так чисто вести свои книги.

– Не стану спрашивать, мастер Ноблс, кто переломал тебе пальцы…

Джибби бросил на молодого лэрда взгляд, полный ужаса, и поник головой.

– Я… я сам…

– Сам? Будет, мастер Джибберт… я спрошу о другом: чего ты хочешь?

Ноблс медленно поднял голову, потом поднялся с лавки, потом, как показалось лэрду, попытался встать на колени, однако ноги не слушались, и он снова рухнул на скамью.

– Ваша милость…

– Чего ты хочешь, Джибберт Ноблс? – мягко повторил Белокурый. – Говори, пока я спрашиваю об этом.

И в голосе молодого графа показалась и заворочалась, как медведь на лежбище, такая сила, что Ноблсу стало не по себе уже не от страха. Он решился.

– Небольшой дом, ваша милость… совсем маленький. И кусок земли, где я смогу устроить сад.

Он выпалил это, как самое трепетное – на исповеди, темные глаза его блеснули мокрой галькой.

– И женщину, чтобы стала хозяйкой и родила тебе детей?

– Нет, не надо, – стушевался Ноблс. – Только сад. Я был женат, ваша светлость, это не по мне.

Белокурый откинулся в кресле, рассматривая человечка перед ним, корчившегося от страха пополам с надеждой. Когда-нибудь секрет Ноблса выйдет наружу, а сейчас им нужно договориться. Во власть страха он верил постольку-поскольку, значит, оставалась надежда. Всегда надежней, когда оба эти чувства идут голова к голове – и держат свою жертву накрепко.

– Ты получишь дом и кусок земли, – сказал он ошеломленному Джибберту. – И любую девушку, какую захочешь, в жены, – и после того, как Ноблс несколько минут пытался поверить своим ушам, спросил через паузу с холодным интересом. – Когда тебе размозжили кости, когда прижигали раны каленым железом, очень было больно, Джибберт Ноблс?

– Да, – отвечал тот, глядя на молодого графа, словно кролик на филина. – Очень, ваша милость…

– Ты благословишь эту боль, Джибберт, и будешь молить о ней, прежде чем отправишься путем Рамсея… если хоть одно слово из нашего разговора выйдет за стены моих покоев, если хоть одна страница из этих книг найдет своего читателя… ты понял меня, мастер Ноблс?

Александра Рамсея, друга и соперника, лорд Дуглас уморил голодом в подвалах Хермитейжа, продлевая пытку тем, что иногда передавал пленнику еду. Синий колпак смотрел на своего лэрда со смешанными чувствами ужаса и благоговения. Лорд Болтон спас Джибберта от односельчан, пытавшихся по наущению супруги Джиба изгнать из него дьявола – по случаю удачно подпалив селенье, Болтон развлечения ради вытащил Ноблса из пруда, искалеченного и наполовину захлебнувшегося, но он никогда, никогда не спрашивал счетовода о заветной мечте, полагая, что уже подарил ему все самое лучшее – жизнь. Ноблс поклонился Белокурому с глубоким почтением:

– Да, ваша светлость!

Граф Босуэлл брезгливо спихнул с края столешницы стопку расходных книг прошлых лет:

– Вот это все – в огонь, мастер Джибберт. И дай-ка мне последнюю…

При третьем Босуэлле бумаги Хермитейджа велись исключительно на денежном языке, никаких больше «необратимо» – придраться не к чему, хотя, по правде сказать, необратимостей от этого меньше не случалось.

Лорд Болтон и лорд Ролландстон играли в кости возле камина в большом зале, и Ролландстон преспокойно и постоянно проигрывал, как оно, впрочем, бывало почти всегда, когда сверху-сзади над их равно косматыми головами прозвучал ясный голос:

– Лорд Болтон, есть разговор. Правильно ли я понял из ваших записей…?

На лестнице стоял Белокурый, с удовольствием обозревая открывшуюся ему картину, в руках у него была книга в грубом кожаном переплете, в которой Болтон безошибочно узнал записи приходов по своим рейдам.

– … что вы, дядя, вы – хранитель Хермитейдж-Касла, вы – мастер Хейлс и следующий граф Босуэлл, если я умру бездетным, вы – самый обычный рейдер? – продолжил Патрик с ехидной усмешкой, гуляющей на красивом лице.

В общем, он представлял, что дела в Долине идут криво, но чтобы так… вовремя же он вырвался сюда от короля в чине лейтенанта шотландской короны.

– Почему обычный? – обиделся лорд Болтон. – Смею думаю, что не из худших!

И заново метнул кости.

Собственно, Патрик и не ожидал раскаяния, но всякому бесстыдству ведь есть предел.

– Дядя! – окликнул он, спускаясь в холл. – Извольте уделить мне немного внимания, пока я не уделил его себе сам.

Болтон с готовностью отозвался на легкое раздражение, уже просквозившее в голосе графа.

– Пожалуйста, ваша светлость, – согласился он, отставляя стаканчик с брякнувшим содержимым в сторону, поворачиваясь всем корпусом к Белокурому. – Что именно тебя не устраивает?

– Не устраивает меня то, что я – хранитель Долины и Средней Марки, а вы, мой ближайший родственник, моя правая рука, моим же именем творите во вверенных мне землях разбой, грабеж и убийства…

Повисла пауза. Теперь даже Ролландстон поднял голову и вместе со старшим братом воззрился на племянника. Белокурый же, в свою очередь, был искренне изумлен их удивлением.

– Ты как с луны свалился, – с уважением сказал наконец Болтон. – Не хочу тебя разочаровывать, Патрик, но вообще-то в Лиддесдейле только и есть два занятия для благородного человека – добрый налет в сезон и кровная резня с соседями во все остальное время. Слышь, Уилл, наш граф, кажется, не имеет ни малейшего понятия о настоящей жизни в Долине…

– А откуда ему иметь-то? – рассудительно возразил Ролландстон. – Зато ихняя светлость говорит на латыни лучше даже, чем маленький Джон. Но ты-то ему в состоянии объяснить, что к чему, братец?

– Попробую, – с сомнением отозвался старший дядя. – Но ведь он не понимает даже, что на самом деле значит – хранитель! – и когда граф, хмурясь, подозревая в дядиных словах подвох, уселся к столу с ними рядом, продолжил. – Значит так, ориентируемся, племянник. От века Восточной Маркой правят лорды Хоум, из которых родом отец твоей сестры, и Керры из Кессфорда, леворукие черти. Западная марка – это Джонстоны и Максвеллы, сейчас это твой второй отчим, Джон Максвелл, дай Бог ему здоровья. Ну, а по Средней Марке, мы, Хепберны… то есть, ты. Граф Босуэлл. Правда, Фернихёрст или Бокле горло бы разорвали за то, чтобы занять твое место.

– Это который Бокле? – на всякий случай переспросил Патрик.

– Да все тот же, прежний, Уот Вне-Закона.

– Мне Брихин про него рассказывал.

– Хорошо, хоть про что-то рассказывал. Оно и понятно, он нашему Джону приятель был.

– А вам?

– А по мне, – Болтон задумчиво поскреб в затылке, – лучше вовсе не иметь приятелей, да и по тебе, ваша светлость – тоже. Чтоб руки себе на рейд не связывать. А то – сунешься с десяток галлоуэев угнать с пастбища, но нельзя – приятелевы же. Несподручно. Ладно… хранитель Долины. Хранитель Марки. Это значит, что твоих будет сотня фунтов жалованья – Ангус в прошлом году именно столько хапнул за то, чтобы вместо тебя быть Хранителем. И еще твое – кошт для конников, прокорм лошадям и людям. Это неплохо, а дальше – как повезет. Ежели поймал кого на контрабанде с поличным – половину в казну, и вторую тебе. Ежели взял на погоне с краденым, и это доказано – то же самое. Штрафы от судов смотрителей, когда они сходятся в Дни перемирия, наши и английские, разбирать общий разбой – и они частично тебе. Конфискованное имущество всех воров и правонарушителей, заключенное в движимость – и оно твое, ради, как оно там… по статуту… ради твоих трудов и забот, о как! Правда, половину твоего общего дохода ты должен сдать в казну, но кто его точно-то считает, твой доход, кроме Джибби Ноблса, а с тем разговор короткий. В общем, должность хорошая, жирная, кормовая, да и прижать кого надо при случае позволяет… кто спросит с Хранителя? Сам король? Так ему и своих дел хватает, чтобы думать о Приграничье.

Такая трактовка никак не совпадала ни с одним соображением Белокурого. Одно дело – при случае раз-другой поживиться за счет должности, в том греха нет, но возводить в основной источник дохода… Закон и порядок – именно это он обещал королю, объясняя свое стремление на Границу. То-то Джеймс Стюарт так скептически принял его слова, выходит, король-то, несмотря на свое долгое заточение в Эдинбурге, был осведомлен о делах приграничных куда поболее, чем пылкий новоиспеченный лейтенант.

– Но есть же ведь закон королевства… – возразил Белокурый Болтону.

Но тот только хмыкнул в бороду:

– Закон, милый мой, тут один – длина меча. И прав ты всегда тоже на длину меча, не больше. Ты вон к Керрам за законом сходи или к Джонстонам. Безоружного вздернут, вооруженного зарежут, если ошибешься с числом сопровождающих… и не надо кривить лицо, ваша светлость. Ты выжить хочешь или быть правым? Когда я приехал в Хермитейдж после смерти Адама, мне было девятнадцать, и думал я примерно, как ты. А в первую же неделю моего пребывания в замке зарезали Долгого Ниала… Ниала помнишь, Уилл?