Переплетение жизненных дорог

– Да не лезет вроде никто, таких особых придурков не наблюдается, в классе ребята нормальные. И ещё оказалось, что по многим предметам у меня подготовка лучше, чем у них, – преподавание в нашей 29-й посильнее было…

Вовику захотелось рассказать Мишане о ночном эпизоде с бросанием камней (честно говоря, хотелось похвастаться, как он удачно всё исполнил и ушёл целым и невредимым). Он прикинул, что ничего страшного не случится, если он расскажет, до его врагов это уж точно не дойдёт…

После услышанного Мишаня достаточно долго, по меркам ведения беседы, с интересом молча разглядывал Селиванова, как бы прикидывая и примеряя его рассказ для чего-то своего, существенного, дальнейшего, имеющего важное значение. Вовик ждал похвалы, слов одобрения, ему хотелось, да и лестно было услышать что-то такое от Мишани Волошина, уважаемого в округе человека…

…Мишане тогда только исполнилось тринадцать. Однажды солнечным тихим утром, когда взрослые все уже на работе, дети разъехались на каникулы по пионерлагерям, деревенским бабушкам и иногородним тётям и дядям, пенсионеры разошлись по магазинам, рынкам и очередям: добывать еду для себя, детей и внуков; записываться за мебельными гарнитурами, собраниями сочинений, мороженными курями, холодильниками, суповыми костями, стиральными машинами – вообще за всем, на что записывали; дома только совсем уже дряхлые деды и бабки, мужики с опохмелухи, мамаши с грудными детьми да будущие мамаши, кому рожать уже вот-вот – вот таким утром сидел Мишка за тем же столом в своём дворе и тихо-мирно играл в карты с пацаном помладше, а рядом на скамейке сидела одна соседка, которая ещё срок дохаживала, и другая – уже с ребёнком в коляске. Говорили они, соответственно, об этом, очень важном для женщин, периоде: мальчиках-девочках, как ещё не родившихся, так и уже требующих полновесной заботы и внимания. И позвала одна другую на минутку в квартиру подняться – то ли платье померить, то ли какие детские вещи показать. Тогда Оля, молодая мамаша, попросила Мишку эту минутку за маленьким Сашенькой посмотреть, тем более что тот тихо спал в колясочке, мирно посапывая и никого не беспокоя.

– Идите, тётя Оля, не волнуйтесь, я с него глаз не спущу, – сказал Мишка, кивая и не отрываясь от игры.

А в это время мимо их подворотни, направляясь к базару, шли толпой цыганки с детьми. И заскочили пацанята в подворотню, став лицом к стенке по малой нужде, а цыганки и двое цыганят постарше зашли во двор (знали, что там в дальнем конце есть уборная)… какие из цыганок туда пошли, а какие и по двору растеклись, присматривая, где что плохо лежит или, может, погадать кому или выпросить чего. Старая цыганка подошла к скамейке, где сидел Мишка, закурила и, присев рядом, тронула его за плечо.

– Ну что, сладкий, везёт тебе в карты?

– Да когда как. По средам везёт, по пятницам – не очень. Цыганка засмеялась хриплым прокуренным голосом и сказала:

– Дай, сладенький, бабушке денюжку, наворожу, каждый день везти будет, большие тыщи будешь выигрывать.

– Да откуда у меня деньги, бабуля? Сейчас каникулы, так и на завтраки даже не дают.

– Ну дай твою руку посмотрю, может, за так тебе поворожу…

Мишка протянул ей левую руку, не выпуская из правой карты. Она неожиданно крепкими для её возраста пальцами цепко схватилась за неё, и тут Мишку кто-то как будто толкнул в плечо: он повернул голову и с изумлением увидел, что коляска с ребёнком пуста, а рядом толстая цыганка уже заворачивает маленький белый свёрток во что-то цветасто-блестящее, типично цыганское, и ещё мгновение – и он навсегда исчезнет, затеряется, растворится в ворохе этих цветных платков, необъятных юбок, парчовых жакетов и шитых золотом шалей… Мишка дико закричал:

– Отдай ребёнка-а-а! – и рванулся к ней, но старуха крепко держала его руку. Тогда он со всей силы бросил карты ей в лицо, одновременно рванув руку, вывернулся и кинулся на цыганку, успев каким-то чудом ухватить край белого одеяльца. Цыганка, понимая, что уже ничего не получится, отпустила уже подавший голос свёрток и со злостью с размаху саданула Мишке кулаком в ухо, что-то гортанно крикнув по-своему.

Мишка упал, не выпуская из рук уже во весь голос кричащего Сашеньку. Через мгновение он уже был на ногах, намереваясь убежать и спрятаться в подъезде. Но тут острая боль огненной плетью хлестнула ему по животу – это подскочивший цыганёнок полоснул его сапожным ножом. Не успев толком осознать случившееся, он с ужасом увидел, как цыганёнок опять замахнулся с намерением полоснуть его по лицу, но тут что-то влепилось тому прямо в глаз, и он, жалобно вскрикнув, схватился двумя руками за лицо. Инстинктивно оглянувшись, Мишка увидел рыжего Севку, с которым он только что играл в карты и который с начала всей этой кутерьмы сидел с открытым от удивления ртом. И вот сейчас он стоял на столе с рогаткой в руке, куда деловито закладывал очередной камень. Тут подскочил второй цыганёнок с обломком доски в руке и ударил Мишку, целясь в лицо. Но тот успел увернуться, и удар пришёлся в плечо. В тот же момент Севка точно всадил камень циганёнку в ухо, секундой позже дико закричала соседская девчонка, только что вышедшая из дверей подъезда и на глазах которой развернулась эта скоротечная битва.

– А-а-а, ма-а-ма, Мишку уби-и-ли, – заверещала она пронзительным голосом.

Толстая цыганка, перекрывая этот шум, опять что-то громко крикнула по-своему и, схватив своих раненых пацанов, кинулась к выходу со двора. Остальные тётки бежали к подворотне, хватая по дороге в охапку своих детей, и через минуту во дворе остался только окровавленный Мишка с ребёнком на руках, Севка с заряженной, готовой к бою рогаткой и визжащая девчонка возле подъезда. Тут с треском отворилось окно на первом этаже и на подоконнике показался с топором в руках дядя Гриша, который вывалился во двор с криком:

– Всех, гады, щас порублю-ю-ю-ю! – и начал носиться туда-сюда, при этом крича: – Хто-о-о? Где-е-е? Выходи-и-и!

Из одежды на дяде Грише были только синие семейные трусы, и его нетвёрдый, заплетающийся бег, безумный взгляд, всклокоченные волосы – всё это придавало ему вид не столько страшный, сколько комичный. Наверное, вчера он принял столько, что проснуться на работу сегодня уже не мог, а разбудил его детский крик, и ключевым было слово – «убили». Контуженный в конце войны под Берлином, он часто неадекватно реагировал на какие-то отдельные слова или фразы. Но в данном случае его помощь очень бы пригодилась, не опоздай он на каких-то пару тройку минут.

Дверь подъезда широко распахнулась, и из него выскочила тётя Дуся, дяди Гришина жена.

– Стой-чертяка-старый-ты-кого-рубить-собрался-то-пор-отдай-говорила-хватит-пить-вчера-ты-ж-без-штанов-перед-людьми-срам-то-какой! – запричитала она, побежав за Гришей по двору. И тут же остановилась как вкопанная, наткнувшись взглядом на перепачканного кровью Мишку с ребёнком на руках. Она, бывшая фронтовая санитарка, повидавшая много крови на своём веку, бросилась к нему и, не задавая никаких вопросов, схватила свёрток с ребёнком и потащила Мишку к себе домой на перевязку.

Дядя Гриша, не найдя объекта для приложения своего топора, с досады смачно выругался, в сердцах плюнул и поплёлся за женой. За ними увязалась ещё перепуганная девчонка, и во дворе остался только Севка, который так и стоял на столе, соображая, куда бы побежать и кому рассказать обо всём произошедшем.

Тем временем из углового подъезда показались, весело болтая, Оля с беременной подругой и медленно пошли по направлению к столу, где стояла коляска и должны были сидеть ребята. Ольга, увидев, что коляска пуста, ошалело окинула взглядом двор и, не увидев ни Мишки, ни Сашеньки, побледнела и уже было открыла рот, чтобы закричать, но тут Севка, как бы предваряя её испуг, скороговоркой затараторил:

– Они здесь, они у тёти Дуси, она Мишку перевязывает. И Ольга, выхватив из всего предложения только «они здесь», кинулась со всех ног в седьмую квартиру к тёте Дусе.

…Ольгин муж – Витя Бык (это прозвище он получил далеко не случайно), грузчик с мясокомбината, – после всего услышанного молча открыл холодильник и выгреб из него всё, что там было (а было там очень даже много всего, особенно мясного), собрал все деньги, что были в доме, и пошёл к Мишке домой…

Позже Виктор сказал ребятам:

– Если вас кто из старших тронет – им головы поотбиваю, а с такими, как вы, сами разберётесь. Вы теперь прямо как пехота с артиллерийским прикрытием…

Пауза затягивалась. Вовик видел по лицу Мишани, что он о чём-то сосредоточенно думает, что-то прикидывает или просчитывает. И он терпеливо ждал, но услышал не то, что хотел, а то, что даже и предположить не мог…

– Заработать хочешь?

– А что делать надо? Я тут недавно подработал немножко: соседи переезжали, так попросили помочь – я пошёл, помог, так мне пятёрку дали. Перетащить что-нибудь или разгрузить?

На что Миша засмеялся и сказал:

– Я намного больше плачу, да и работа полегче будет. Тяжести таскать каждый дурак может, лишь бы мышца была. Не-е, это работа быстрая и лёгкая, но деликатная и ответственная. Делать надо чётко и без ошибок.

– Так что делать надо? – повторил свой вопрос Вовик.

– Дашь человеку «тройку» в голову. За каждый удар получишь червонец.

– Ох, ничего себе! За три удара – сразу тридцатник? – удивился Селиванов. – Так ты же сам кого угодно по полной программе отоварить можешь, зачем тебе за это деньги платить?

На что Мишаня, чуть помедлив, ответил:

– Тут, Вова, дело очень деликатное. Этот пацан, которого ты бить будешь, он почти твоего возраста, и если я это сделаю, то менты точно подпишутся и меня искать станут – взрослый мужик избил школьника и всякое такое, ты же понимаешь. А если ты, то с тебя какой спрос? Ну подрались пацаны, и всего делов-то. Тут в каждой подворотне дерутся, чего тут особенного-то?

– Ну как-то стрёмно всё-таки, я его бить начну, а он мне перо в живот вставит… Наверное, какая-то опасность или подвох какой-то здесь есть. Столько денег за просто так не платят, ну скажи?

– Вот что мне в тебе нравится, Вовка, что соображаешь быстро, вдобавок к тому, что кулаками махать умеешь. И если это умение соображать из твоей головы в дальнейшем не выбьют, далеко можешь пойти… Конечно, не всё так просто, и за рядового пацана никто никаких денег тебе не даст, но это как в том анекдоте про твоего тёзку: «Нет, Мария Ивановна, вы не угадали, в этом кармане у меня огурец, но мне нравится, как вы мыслите». Конечно, это далеко не рядовой советский школьник, у него отец в горкоме работает, и его к школе иногда на машине подвозят, ну и забирают тоже. Я, Вова, всё продумал, как ты это делать будешь, опасности практически никакой – появишься неожиданно и уйдёшь незаметно. Три чётких сильных удара, и всех делов-то, ты такие на тренировке сотнями делаешь. «Нож в живот» он тебе точно не вставит, такие с ножами не ходят. Он в своей неуязвимости уверен, думает, что папина должность и всё, что к ней приложено, его со всех сторон прикрывают, и потому может творить, что в голову стукнет. Он моей хорошей знакомой дочку сильно обидел, вот и обратилась она ко мне. Перед этим в ментовку пошла, так там мурыжить её начали, а потом на работе начальство вызвало (она в торговле работает) и сказали: «Если заяву не заберёшь – вылетишь, как пробка, а причину мы найдём». Это так, картинка в общем плане, а детали тебе не нужны. Меньше знаешь, лучше спишь. Как придёшь и как уйдёшь – я всё продумал. Он и ещё двое дружков за ворота на большой перемене курить выходят, там до угла метров пять, ты из-за угла появляешься, делаешь «тройку» и – сразу в подворотню на другой стороне, там – через двор и в проходной подъезд и там – через подвал и на следующую улицу. А там я тебя на машине подхвачу (Мишаня работал таксистом). Я сам уже по всему маршруту прошёл, и мы вместе всё повторим. Оденешь кепку и чёрные очки…

– А это ещё зачем? – удивился Вовик.

– А это просто маскарад. Когда свидетелей опрашивать будут, кто да что, да как выглядел, так, кроме кепки и чёрных очков, никто ничего вспомнить не сможет. А ты их с себя снял – и всё, нету тебя. Есть обычный школьник Вова Селиванов, живущий в другом конце города и жертву уличных хулиганов (я даже имени его тебе называть не буду) знать не знающий и видеть не видевший – что так и есть на самом деле. А те несколько секунд просто потом вычеркнешь из своей жизни, вроде их и не было никогда, или, наоборот, оставишь и запомнишь, как такие дела делаются. Вдруг да и пригодится когда по жизни. Жизнь, она, Вовка, иногда такое тебе подкатит – в школе об этом не расскажут и в газетах не напишут, поверь мне…

– Так всё вроде складно получается, просто и быстро. А если дружки его за мной погонятся, тогда как?

– Да им не до тебя будет, когда он отрубится. Первая их реакция – они к нему бросятся, как упадёт. А за эти секунды ты и исчезнешь.

– А если я его не вырублю сразу? Они все на меня накинутся? Он вообще каких из себя размеров?

– Он вообще повыше тебя и потяжелее будет, и одну деталь важную я тебе сейчас покажу. Посиди, подожди, надо домой подняться…

Не прошло и десяти минут, как Мишаня вернулся и положил на стол перед Вовиком спичечную коробку. Тот молча вопросительно на него посмотрел, и Миша сказал:

– Ну ты давай, возьми в руки. Разницу чувствуешь? Коробка оказалась тяжёлой – явно, что в ней были не спички. Изнутри матово блеснула свинцовая пластина, как бы весомо и зловеще давая понять, что не для развлечений и праздных игр она туда вложена, а для чего-то взрослого, серьёзного и опасного, открывающего дверь в какой-то другой мир, ждущий тебя уже здесь, за невидимой чертой. Вовик понял замысел Мишани и, зажав коробку в кулаке, сделал несколько движений рукой.

– Это всё, конечно, хорошо, но скорость сразу падает.

– Да тебе скорость не так уж важна, здесь больше эффект неожиданности сработает, зато удар будет – как молотком. И тот десяток кило, на которые он тебя тяжелее, уже значения иметь не будет. А для верности вот и вторая такая же. Если хорошо вложишься, то он долго будет очухиваться, а о том, что у тебя в руках, будем знать только ты да я, а для окружающих всё будет просто и понятно. На вот, держи, я тебе мой телефон написал, позвони завтра днём. Вечером проедемся, я тебе место покажу, откуда выйти и куда уходить. Пройдёмся, так сказать, по маршруту. Послезавтра я тебе его самого покажу, и этап подготовки на этом закончится. А сейчас всё, Вовка, будем заканчивать, мне ещё тут с людьми побазарить надо, сейчас уже должны подойти.

Они попрощались и на выходе из подворотни Селиванов столкнулся с двумя уркаганистого вида, но (по контрасту) модно и дорого одетыми парнями, которые не спеша, вразвалочку, посматривая по сторонам, заходили во двор. «Наверное, к Мишане», – подумал он и не ошибся, увидев их с тем крепкие рукопожатия.

В троллейбусе, на обратном пути из центра в их новый район, народу было немного, и Вовику даже досталось место у окна. Любуясь вечерними городскими улицами, проезжая мимо с детства знакомых зданий, памятников, фонтанов и тихих скверов, он продолжал думать о сегодняшнем разговоре, о том, что ему предстоит сделать. Зная Мишаню с детства, он ни на минуту не сомневался в том, что тот говорит правду. Всё запланированное казалось легко исполнимым и простым действом с терпким привкусом опасности, в романтической дымке восстановления справедливости почти по-монте-кристовски. Но как-то всё время думалось о будущих деньгах, и Вовик даже начал планировать, как он ими распорядится. Истина о том, что деньги надо считать, когда они уже у тебя в кармане, была ему ещё не знакома. Понимание этого придёт значительно позже, как и понимание многих других истин, рождаемых периодически возникаемым отрицательным опытом. Да и какие деньги он мог видеть в своей жизни, имея родителей инженеров с зарплатой 130 рублей в месяц? Поэтому покупками и карманными деньгами Вовика особенно не баловали, и если бы не бабушка с дедушкой, которые нет-нет, да и подбрасывали что-то внучку со своих пенсий, дело было бы совсем плохо. Не то что у Шершня: мать – мастер по женским причёскам; отец, хоть и не живёт с ними, Серёже деньги даёт и шмотки привозит. У него ещё хватает у Хрона постоянно что-то покупать. Вспомнив Шершня и Хрона, Вовик вспомнил и кафе-мороженое, при этом подумав: «Наверное, Серый всё-таки у Лёхи деньги занял, уж очень ему Таня нравится и попонтоваться захотелось». Да, но пили и ели вместе, и он вроде как половину Серому должен, а то не по-мужски получается. И ещё, затеплилась призрачная надежда пригласить куда-нибудь Гордееву. Он нет-нет, да и думал о ней последние дни, хотя прекрасно понимал, что не его это поля ягода, но теперь можно будет хотя бы попытаться. «И у родителей скоро годовщина свадьбы, так хоть в этом году смогу на свои деньги им хороший букет купить, не надо будет опять у бабушки выпрашивать». Таким образом, к концу поездки все деньги были распределены и мысленно истрачены.