Переплетение жизненных дорог

– Леночка, пойдём с нами в кино, новый итальянский фильм с Марчелло Мастроянни, у нас как раз четыре билета.

Селиванова вроде вообще здесь не было, был он то ли тротуарным бордюром, то ли телеграфным столбом, то ли придорожным кустом, а может, и тем и другим одновременно. Но Гордеева, привыкшая к вниманию окружающих, к постоянно поступающим предложениям знакомых, малознакомых и вовсе не знакомых молодых (да и не только) людей, научилась необидно и обоснованно отказывать, используя своё врождённое чувство юмора.

– А для Володи у тебя тоже лишний билетик найдётся?

– Нет, Лена, для него лишнего нет.

– Ну что же ты, Женя, такой непредусмотрительный, не мог и для Володи билетик купить?

– Но я же не знал, что тебя вместе с ним встречу.

– А то, что меня встретишь, ты знал?

– Я это чувствовал…

– Вот видишь, Женя, как тебя чувства подводят, надо с этим что-то делать… В следующий раз, как опять почувствуешь, бери на всякий случай сразу три.

– А почему три?

– А вдруг ты меня с мамой и папой встретишь?

Все остальные с большим интересом слушали этот диалог, и Селиванов увидел, что Женя начал теряться. Самодовольство и наглость постепенно сползали с него, и в глазах появилась растерянность – видно, не привык он слышать такое от снимаемых девушек. Лена заметила это тоже и, посчитав, что с него достаточно, уже обычным голосом сказала:

– Спасибо большое, Женя, но нас ещё в одном месте друзья ждут, – и они, попрощавшись, пошли к троллейбусной остановке, провожаемые озадаченными взглядами.

Возле подъезда Гордеевой на скамейке сидели четверо хулиганистого вида пацанов с сигаретами в руках. Один из них окликнул Гордееву:

– Эй, Ленка, где Таня, не знаешь?

На что та ответила:

– Нет, Паша, сегодня не видела, а что, дома её нет?

– Да сказали, что в кино с кем-то пошла, вот я и хочу посмотреть, с кем.

Вовик с Леной зашли в подъезд, и она сказала:

– Это Пашка Савельев, бывший Танин ухажёр, но они полгода уже как расстались. Чего это он вдруг нарисовался? Опять, наверное, к Танечке любовь проснулась…

Вовик робко взял Лену за руку. Обнять или поцеловать её он просто боялся, боялся сам себя, боялся неверного движения, боялся своего слишком откровенного взгляда, боялся спугнуть это хрупкое ощущение счастья от того, что вот сейчас она здесь и с ним, и они провели прекрасный вечер, о чём он мог только мечтать несколько месяцев назад, встречая её иногда в здании школы.

Лена посмотрела ему в глаза долгим откровенным взглядом и вдруг горячо, крепко поцеловала прямо в губы. Потом резко отстранилась, провела ладонью по его щеке и сказала с сожалением в голосе:

– Маленький ты для меня, Володя… Спасибо за мороженое, мне идти уже надо… – и опять бросилась к нему, прильнув всем телом, и их губы встретились, ища друг друга, и весь мир вокруг стал абсолютно прозрачным и беззвучным, и они остались одни во всей Вселенной, ласкаемые солнечным ветром и осыпаемые звёздным дождём. Так простояли они несколько минут, и жизнь, реальная действительность напомнила о себе противным скрипом петель и грубым хлопком подъездной двери. Они, очнувшись от наваждения, отпрянули друг от друга, и Лена, поздоровавшись с соседкой, сказала:

– Мне правда домой уже надо, позвони мне послезавтра…

Вовик в полуобморочном состоянии вышел на улицу и, ничего не замечая вокруг, побрёл к остановке. Из подошедшего автобуса вышли улыбающиеся Шершень с Таней, и Селиванов вспомнил о четвёрке, ждущей их у Таниного подъезда. Таня, услышав про Пашку, помрачнела и как-то даже сникла. Вовик сказал:

– Серый, иди, наверное, домой, я Таню сам провожу. Они меня только что видели, и вопросов не возникнет, а ты скажешь, что в кино с подругой ходила.

Таня не успела ничего ответить, как Серёжа, вдруг набычившись, сказал:

– Я сам её провожу. Ты что, думаешь, я испугался кого-то?

Селиванов понимал его положение: никак не мог он выставить себя трусом перед Таней. И тогда он сказал:

– Ну хорошо, я с вами пойду, всё-таки двое лучше, чем один, может, до драки и не дойдёт…

Они свернули на дорожку, ведущую к подъезду, и тут же три фигуры встали на их пути. Тот, которого Лена назвала Пашкой, стал напротив Тани и сказал:

– Пойдём отойдём, мне с тобой поговорить надо.

Таня отошла с ним в сторону, Серый дёрнулся было за ними и уже готов был оттолкнуть парня, который стоял перед ним, но Вовик успел схватить его за руку и остановить. Парень из этой четвёрки, увидев его порыв, крикнул:

– Ну, ты, слышь, а ну не дёргайся! Пусть люди побазарят. Вовик сделал Серому знак, чтобы он пока не заводился, а сам незаметно оглядел противников, прикидывая, кого валить первого, если заваруха всё-таки начнётся. Сам Селиванов выглядел совершенно обычно, не было в его облике злой силы или скрытой агрессии, которая могла бы отпугнуть нападающих возможным возмездием, поэтому часто бывал недооценён в подобных ситуациях. Но, к счастью, они возникали редко, и даже когда это случалось, то он старался не доводить дело до кулаков. Сейчас он уже в уме набросал себе примерную схему перемещений от одного к другому. На Шершня он сильно не надеялся – ну хоть внимание на себя отвлечёт, и за то спасибо…

Тут из темноты вынырнули два пятна автомобильных фар, послышался скрип тормозов, и где-то рядом, за деревьями, затормозила машина. Через полминуты они увидели двух милиционеров, направляющихся к ним.

– Та-а-к, что за сборище? Почему орёте, людям мешаете спать? Кто такие? Кто в этом подъезде живёт? – град вопросов обрушился, как водопад на рассохшуюся землю.

– Я из этого подъезда, – сказала Таня. – А вот эти мальчики со мной, мы в кино ходили…

– Молодцы, что провожаете, – сказал сержант. – Ну всё, проводили – и по домам давайте…

– А вы откуда? – спросил он Пашку и его друзей.

– Да мы здесь, недалеко, просто на скамейке сидели и не шумели…

– Та-ак, вы тоже быстро по домам, кого сегодня ещё увижу – будете в отделении ночевать…

Те не заставили себя долго упрашивать и ретировались в темноту. Вовик шёл домой через микрорайон и, проходя мимо того места, где он недавно бросал камни в грабителей, подумал: «Вот сегодня, считай, два раза чуть драться не пришлось. Если бы тот Женя более наглым оказался и Ленка его так грамотно не отшила, пришлось бы морду бить. И сейчас, если бы не менты, то, скорее всего, дело до драки дойти могло – они своё численное преимущество реализовать попытались бы. Итого за последнее время, если считать началом тот эпизод с камнями, то уже четыре раза получается. Да, ещё недалеко от школы позавчера, хорошо, что Хрона выручать не пришлось. Я его хоть лично и не знаю, но остаться в стороне не смог бы, если бы у него портфель забрать попытались. (В ту минуту Селиванов не знал и даже не мог предположить, что этот эпизод положил начало сложной и опасной цепочке событий, в которых он будет принимать самое активное участие и в которой судьбой ему назначено поставить завершающую точку.) Сам ни к кому не лезу, никого не трогаю, то, что я того парня из 12-й школы положил, – это не в счёт, это просто работа такая была…» Ответа на эти вопросы он найти не мог, сколько ни пытался. Интуитивно он чувствовал, что сегодня это лежит за гранью его понимания, в каких-то глубинах, которые пока недоступны, и жизнь покажет, будут ли доступны когда-либо.

Глава четвёртая

Лёха Хроншин вышел из школы как обычно, с полупустым портфелем в руках, подсчитывая в уме, на сколько и что именно он сегодня продал, сколько надо отдать Косте и сколько останется ему. Получалось совсем неплохо. Как всегда, хорошо шли жвачка и сигареты, девочки с удовольствием брали косметику, колготки и всякие мелочи – заколки, резинки, бижутерию и тому подобные женские прибамбасы. У него было полно заказов на джинсы, которые он уже передал Косте, и оставалось только подождать. После того, как в их городе закрыли толкучку, людям просто негде стало купить хоть что-то приличное, чтобы разнообразить свой гардероб и разбавить то унылое и тусклое барахло, которое выпускала наша лёгкая промышленность. Цены на всё сразу подскочили в разы, спекуляция ушла в подполье – рассосалась по школам, ВУЗам, НИИ, парикмахерским, магазинам и общепиту. Спекуляция в нашей стране была всенародно осуждаема, порицаема и отмечена статьями уголовного кодекса. Сама система нехватки всего и везде, избирательной раздачи, спецталонов, спецзаказов и т. д. и т. п. порождала это явление, называемое во всём мире простым и понятным словом – бизнес. Спекулянтов хоть вслух и осуждали, но знакомством с ними дорожили и втайне гордились. Часто товары просто обменивались на другие товары, услуги и «одолжения». Разве нельзя было назвать спекулянтом театрального администратора, обменивающего билеты на спектакль столичной театральной труппы на пару палок сырокопчёной колбасы или мороженную индюшку у директрисы близлежащего гастронома?

Лёха занимался этим с двенадцати лет. Началось всё совершенно случайно, и он сам не заметил, как постепенно втянулся. Ему нравилось привлекать к себе внимание, нравилось, что его постоянно о чём-то просили, нравилось внимание женского пола к своей персоне. В свои шестнадцать он уже попробовал много такого, о чём и в двадцать не каждый мог мечтать в те годы. Хилый и болезненный мальчик в детстве, он даже остался на второй год в третьем классе, но уже к пятому всё начало нормализоваться, и его потянуло к спорту. Но не тут-то было! Его никуда не брали, а если случайно и удавалось куда-то попасть, то через пару месяцев его отчисляли как бесперспективного, абсолютно бесполезного для тренера, которому нужно было формировать команду. Это сильно травмировало его ещё не окрепшую психику и вызывало чувство отвергнутости и никому не нужности. Поэтому с началом своей «торговой» деятельности он с чувством взятого реванша наслаждался повышенным вниманием к себе. Деньги он тратил, особенно не задумываясь над их ценой, – как говорится, легко пришли и легко ушли. Хотя в душе он не считал, что они приходили так уж и легко. В силу сложившейся семейной ситуации, ему просто не с чем было сравнивать, что есть «легко», а что – «тяжело». Рассуждая по-простому, он считал, что всё зарабатывает честным и не таким уж простым трудом, тем более что всегда слышал слова благодарности от тех, кто у него что-то покупал. «Человек приходит ко мне и просит: «Лёша, достань, пожалуйста, французскую тушь, американские джинсы, немецкий шампунь или хорошие сигареты», – и я иду по своим связям, вызваниваю, у кого что есть, еду, забираю, везу заказчику. Разве это не работа? Разве за то, что я достал человеку то, что ему нужно, я не должен получить свои деньги?» (Тогда он ещё не понимал, что просто лет на тридцать опережает своё время.) Хрона два раза грабили на улице по чьей-то наводке. А один раз, возле парикмахерской, куда он шёл постричься, ну, и заодно отдать заказанную косметику, его зацепили менты и, посадив в машину, предложили на выбор: или оставляешь нам весь товар и деньги, или составляем протокол и, сам понимаешь, что тебя ждёт. Он выбрал первое. Ему ещё Костя говорил, когда учил, как вести себя в разных ситуациях: «С ментами всегда можно договориться, с «конторой» – нельзя, с уличной шпаной – невозможно, но если кого-то из них узнал, то у меня есть ЛЮДИ, которые с ними потом разберутся. Так же и с долгами: если мелочь – наплюй и забудь, если сумма приличная – включим счётчик и, опять же, через ЛЮДЕЙ своё отобьём». Костя получал многое из Прибалтики, наверное, это была контрабанда, Хрон точно не знал. Часть товара шла от иностранных студентов, туристов и из посылок. Костя никогда не связывался и презирал публику, которая, мотаясь по московским магазинам, скупала на перепродажу всё, что можно, в ядранах, белградах и вандах. Его товар был реально привозной, за исключением, наверное, французской косметики, которая, скорее всего, шла непосредственно с баз, попадая в розницу только по накладным и уже в виде денег в кассу. В последнее время у Лёхи появились довольно обширные связи с фарцовщиками, и он мог достать практически всё, чем интересовалась часть населения, не пропивающая и не проедающая всё зарабатываемое. Несколько месяцев назад, учтя опыт годичной давности, когда его обшмонала уличная шпана, он решил так просто не сдаваться. Когда трое подошли к нему вечером, он, не дожидаясь начала разговора, со всей силы саданул первого каблуком по коленной чашечке. За короткую паузу, сотканную из недоумения людей, привыкших нападать и не ждущих такой резкости и прыти от потенциальной жертвы, Лёха попытался уйти в отрыв, но, почувствовав, что его догоняют, бросил под ноги преследователей портфель. Это спасло его и деньги. Как-то, увидев у Кости среди разных красивых импортных штуковин опасную бритву-выкидуху, сделанную в виде расчёски, он, не задумываясь, купил её для себя…

– Эй, ты, с портфелем, а ну стой! – услышал он за спиной окрик, не предвещающий ничего хорошего. Левая рука тут же юркнула в карман, вытаскивая давно ждущую своего часа заграничную штучку, правая – крепко сжала ручку портфеля, а ноги сами убыстрили ход. В портфель Лёха заранее положил доску, подогнанную к задней стенке, тем самым превратив его в непробиваемый щит и мощное средство ответного удара. Он даже немножко потренировался дома, как закрыться и как потом ответить (и посмеялся над собой – я придумал новый вид боя «Защита и нападение с портфелем»). Шаги за спиной тоже ускорились, и он почувствовал, как чья-то рука ухватила его за плечо. Нажатие кнопки – и бритвенное лезвие хищно блеснуло своей отполированной до зеркального блеска поверхностью, обещая кровь и боль тому, в кого оно сейчас вопьётся почти невидимой режущей кромкой, разваливая пополам кожу и мясо, перерезая сосуды, жилы и вены. Лёха, почти не глядя, со всей силы полоснул по руке невидимого противника и тут же, схватив портфель двумя руками – за ручку и за дно, – с разворота ударил по голове сносящим боковым ударом кого-то сзади. Второй остановился как вкопанный, а потом бросился к своему упавшему, кричащему и прижимающему к себе окровавленную руку товарищу. Хрону стало чуточку жутко от увиденной картины, и сразу мелькнула мысль: «Получается, что я его просто так порезал, ни за что, они ко мне даже прицепиться не успели. По всем раскладам выходит, что я первый начал. Он скажет, что просто хотел спросить, как пройти в библиотеку, а я его сразу бритвой… Надо когти рвать, а то если менты – так точно посадят…» И он что есть силы рванул к проходу между домами, благо что район был родной и он хорошо знал, куда бежать и где затаиться.

Вся эта динамичная картина развернулась на глазах у Селиванова, который стоял в это время в телефонной будке и звонил Мишане. Он проводил взглядом быстро идущего Лёху и увидел набегающих на него сзади двух приблатнённых на вид типов. Вовик уже было открыл рот, чтобы сказать Мишане, что перезвонит, потому что надумал вмешаться, если Хрона начнут бить, и тут вдруг такое вот кино…

«Ну Лёха, ну молодец, как чётко всё исполнил! Можно подумать, что их на курсах фарцов и спекулей приёмам самообороны учат… И кого же это он так грамотно порезал? Дай-ка выйду посмотрю…» Парни были незнакомые, но Селиванов внимательно к ним присмотрелся, пытаясь запомнить лица. «Вдруг будут потом Хрона искать, а я ему тут и подскажу, кого надо бояться».

Добравшись домой, Лёха забился в свою комнату, сорвал с себя одежду и вытряхнул всё из портфеля. Рубашку, брюки и портфель спрятал в шкаф. «Если будут меня искать, то в первую очередь по приметным шмоткам и портфелю. Пока всё сменю, потом продам. Надо всё другое на себя надеть и новую сумку через плечо взять, – он посмотрел на себя в зеркало. – Та-ак, срочно постричься. Лохмы уберу, одежда новая – уже совсем другой человек получается. Может, пронесёт…»

Глава пятая