Отсчёт пошёл

Он подошёл уже вплотную. Уже в одиннадцать лет я был довольно высоким, но даже при этом я смотрел на этот бульдозер на ножках снизу вверх.

Сеня глянул в яму, которая была как бы душегубкой маньяка, и оскалил кривые зубы.

– В куколки играешь, гомик? Ты так даже мальчиков не привлечёшь.

– Оставь меня в покое. Дай хоть в субботу от тебя отдохнуть.

– Знаешь что? Твоя мать говорила мне тоже самое.

Я думаю, ты догадываешься, что бурю эмоций я после такого не испытал. Мне никогда не приходилось испытать хоть одной понятной эмоции. Маму я почти не помнил, она умерла когда я ещё под стол пешком ходил, но я понимал, что нельзя позволять подобного рода швали так о ней отзываться.

– Заткни свою пасть.

Вот так легко. Сам не понял как в подобной ситуации, в том положении у меня с языка слетели такие слова. Видно было, что Сеня был удивлён не меньше меня, но он оправился быстрее чем я. Его удивление моментально превратилось в ярость.

Удар был мощный, пришёлся слева, в челюсть. Я даже не успел осознать произошедшее, не говоря уже о том, чтобы потереть место удара, когда он схватил меня за грудки толстовки, только чтобы снова кинуть меня на землю, в пыль.

– Похороню тебя прямо здесь, утырок!

Под рёбра прилетел носок его ботинка. Воздух из лёгких вышибло сразу.

– Убью и ничего мне за это не будет! Папа меня отмажет.

Коленку пронзила острая боль – эта мразота с размаху опустила на неё тяжёлый каблук.

–Да и кто вообще будет тебя искать? У бати твоего останутся собутыльники, о тебе он вообще забудет.

Нового удара не последовало. Я приоткрыл до этого зажмуренные глаза.

– Знаешь чего мне хочется?

Вопрос, как оказалось, не требовал ответа.

– Отлить.

Сеня схватил меня за шиворот, как нагадившего котёнка и потащил к яме, в которой до сих пор лежали ведро и покалеченная кукла.

– Сброшу тебя сюда и хорошенько обоссу. А уж потом откручу тебе твою уродливую башку.

Мне всё стало ясно в тот момент. Он говорил абсолютно серьёзно. Это был уже не Сеня, который школьный задира. Это был Сеня, который хочет записаться в убийцы. Диснеевский грызун всё так же улыбался с его футболки, как будто одобрял всё происходящее.

А вот тут самое интересное. Такие моменты обычно описывают фразами типа «разум как в туман опустился» или «глаза застелила пелена», но у меня язык не повернётся говорить настолько пафосно. Единственное, что тогда возникло у меня в голове, это осознание. Простое, я бы даже сказал примитивное. «Либо он, либо я». Речь шла о выживании, улавливаешь?

Сеня тащил меня спиной по земле, с которой моя правая рука уже ухватила тяжёлый кусок кирпича. Левая готовилась ухватить его ногу в нужный момент, когда он поднимет одну, чтобы сделать шаг и окажется в неустойчивом положении. Через мозг прошло формальное «обратной дороги не будет» и я крепко вцепился в сенину ногу.

Он с удивлённым рёвом свалился на землю, подняв плотный столб пыли. В тот момент, когда он развернулся на спину, чтобы вскочить на ноги, я навалился на него. Он был вдвое крупнее меня и ему бы не составило труда сбросить меня, поэтому действовал я быстро. Левой рукой я вцепился в его горло, а левой коленкой покрепче упёрся в пах. Сеня уже хотел выкрикнуть что-нибудь в своём стиле, но я его заткнул. Навечно.

Правая рука с куском рыжего кирпича усердно работала. Я опускал её на левый висок Сени сверху вниз по дуге, пока не устал. Это произошло уже спустя время после того как его глаза закатились. После того как стихли его хрипы.

Пот с моего лба стекал на его проломленный череп, я порядком запыхался. Поднявшись на ноги, я понял, что он не врал, когда говорил, что ему нужно отлить –между ног на его брюках растянулось тёмное пятно. Я глянул на свою коленку и мне захотелось ещё разочек приложить остывающий труп Сени кирпичом – она слегка пропиталась его отходами.

Я не долго думал, что делать дальше. Нельзя было вот так оставлять его, даже ребёнком я это понимал. Ухватив Сеню под мышками, я, кряхтя, потащил его к единственному по настоящему надёжному месту, чтобы избавиться от тела. Этим местом был небольшой карьер, там же, на территории «кишлака». Карьер был глубоким и наполнен дождевой водой, которая испарялась разве что летом. У этого «пруда» я, покопавшись в строительном мусоре, нашёл канат покрепче и валун побольше. Привязав ноги Сени к валуну, я в последний раз глянул на его бледное изуродованное лицо, на отметины от ногтей на его шее, на всё такое же тёмное пятно на его брюках и сбросил валун с крутого берега карьера. Он смачно плюхнул в воду, а за ним и тело Сени. Я нервничал, что валун окажется не слишком тяжёлым или карьер конкретно в том месте окажется неглубоким, но всем что поднялось на поверхность воды было лишь парочка пузырьков. По воде прекратили расходиться круги. Как будто ничего и не произошло.

Постояв немного, я уже решил было идти, но вспомнил кое о чём важном – улики! Я быстренько вернулся к яме, прихватил всё барахло, после чего скинул в карьер. Ведро и кукла уже ушли на дно, а я всё рассматривал красную бейсболку Сени, слетевшую с его головы при падении. Разум подсказывал бросить её в воду, но внутренний скупердяй напоминал, что вещь может пригодиться. Я повертел бейсболку в руках. Красная, фирмы «Найк» (думаю, не стоит объяснять какая это была роскошь в те времена), не единого пятнышка крови. Перетянув ремешок сзади под размер своей головы, я напялил её. Она всё ещё была тёплая и влажная от пота Сени. Любой другой на моём месте, наверное, тут же с отвращением скинул бы бейсболку в воду. Но я не стал. Я почувствовал что-то средневековое. Убил врага и считай стал им, получил его силу.

Я в последний раз глянул в воду, внимательно оглядел одежду на предмет пятен крови и поспешил домой. Где-то вдалеке расходился гром, а мне не хотелось попасть под дождь. Хотя в этот раз я был ему рад. Если и оставались какие-то улики и следы, которые я не убрал, за меня это сделает природа.

Артемий замолчал и Алексей понял, что это конец истории. Он отключил диктофон.

– И что, никаких угрызений совести?

Мясник посмотрел на него как на идиота. Хотя скорее как на ребёнка, который задаёт очевидно глупый вопрос, но ему это простительно в силу возраста.

– Помню, шла новая учебная неделя. С момента убийства прошло дней пять. Было утро, я подходил к школе и, подойдя к главному входу, мысленно похвалил себя за то, что додумался не надевать трофейную бейсболку. Там была женщина, в которой я узнал мать Сени (не помню как её звали). Она показывала его фотографию ученикам и родителям, провожавшим своих детей в школу. Задавала типичный в её ситуации вопрос – «вы не видели моего сына?». Когда я подошёл ближе, очередь дошла до меня. Я хорошенько оглядел мать Сени. Она была плоха. Бледная, осунувшаяся. Глаза заплаканные и уставшие. Складывалось впечатление, что она не спала с того самого дня, как Сеня не вернулся домой. Она ткнула мне в лицо фотографию. На ней был изображён Сеня, как обычно выглядящий как самый настоящий бычара. В тот момент я убедился, что не испытываю никакой жалости к этой горем убитой женщине и её сыну, которого убил собственными руками. Помнится, я лишь покачал головой и зашёл в школу. В конце учебного дня классный руководитель сообщил нам, что Сеня пропал (как будто по небывалому спокойствию в школе на протяжении почти недели этого кто-то не заметил) и попросил нас связаться с его матерью, если у нас есть хоть какая-то информация. Также, он попросил нас быть осторожными, потому что «кто знает, на его месте может оказаться любой из нас, время ведь неспокойное». Всё это мне очень льстило. Столько шумихи и всё из-за чего-то, в чём виноват я. А самое главное, что никто даже не догадывался о моей причастности. Это ощущение, когда ты знаешь что-то важное, но не можешь похвалиться. Опьяняет и раздражает одновременно. Ещё я полностью убедился, какую услугу я всем оказал. В столовой со стороны почти каждого столика было слышно восхищение тем, что Сеня наконец куда-то пропал. Может быть даже сдох. Без него дышать стало легче, так говорили мои одноклассники. Похожее я расслышал в разговоре двух учителей в коридоре. «Ужас, конечно, что Сеня вот так пропал, но без него на уроках стало спокойнее». Я вспоминаю всё это до сих пор и не перестаю задаваться вопросом – все эти лицемерные ублюдки правда считают меня чудовищем?

Артемий умолк, судорожно глотнул. У кого угодно устанет горло столько говорить.

– Кстати, если тебе интересно, ту красную бейсболку я тем же вечером выкинул в мусорный бак.

Таких подробностей Алексей не знал, но он был не первый, кому Мясник рассказал про «начало отсчёта». Психиатр знал, что вздувшееся и бледное тело этого Сёмы нашли, когда вода в карьере порядком испарилась под палящим солнцем лета следующего года. Уже через десять лет череда убийств, объединенная схожим почерком, возобновилась и не ограничилась не то что районом с заброшенной стройкой, но даже одним городом – жертв находили в разных городах по всей европейской части страны. Поражало терпение Мясника, он мог отказаться от убийств надолго. Но не навсегда. Это сгубило его, как и подавляющее число серийных убийц.

Алексей заметил на лице Артемия что-то неестественное – слабая ухмылка. Не будь он представителем своей профессии, не сказал бы, что она фальшивая, как у всех психопатов.

– Что-то не так?

– Нет, док. Просто жду, когда ты начнёшь размышлять о влиянии первого убийства на всю мою жизнь.

Поразмыслить было о чём. Первое убийство на стройке –убийца через время открывает успешный строительный бизнес. Но Алексей не хотел доставлять ему такого удовольствия.

– На самом деле я думал о другом. Личина успешного бизнесмена и уважаемого члена общества шла на пользу, не правда ли?

– Более чем. Тут ты абсолютно прав, мозгоправ. Внешность у меня, так скажем, не очень располагающая, но манерами и щедрыми пожертвованиями в разные фонды, я отводил от себя весомую часть подозрений.

Алексей расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

– Днём заниматься благотворительностью, а ночью – забирать жизни. Наверное, ни один психиатр не поймёт как вам, убийцам, это удаётся.

– Разве можно понять чистое зло?

– Значит ты признаёшь, что совершал зло.

Тут Мясник совершил неожиданное – он наклонился вперёд. Цепи звякнули, после из его уст прозвучало то, что Алексей на всю жизнь запомнил:

– Ты не понял, пацан. Чистое зло – это я, а не мои деяния.

Через минуту хриплый голос нарушил тишину:

– У тебя есть хобби?