Маска падшего

– На удивление, – усмехнулся тот, сопровождая глазами Гарри и Шона. – Спасибо, что согласился устроить такую, гм… вечеринку, Роджер.

Роджер и Норман – близкие друзья с самого детства. Если первого описывали обыкновенно как взрослого и сообразительного, умного человека, то второму зачастую к уму приписывали чудаковатость и даже толковали порой о его приступах безумства. Действительно, отличавшийся незаурядными мыслями Норман Райтер страдал временами «вспышками безрассудства», как называл их Роджер: ему ни с того ни с сего в голову приходило навязчивое желание, быть может, не сочетавшееся с предшествовавшими мыслями и действиями, совершенно нелогичное, но невообразимо сильное, похожее на манию. Такие «вспышки» нередко не только ставили Нормана в затруднительное или некрасивое положение, но даже подвергали его смертельной опасности. И всегда спасением ему был Роджер – единственный, способный вразумить друга. Проблемы возникали тогда, когда поблизости Роджера не оказывалось – так однажды Норман чуть не женился на необразованной официантке.

– К твоим услугам, дорогой друг! Ты уже и Вайтмунов пригласил! – воскликнул Роджер, чуть не выронив бокал. Брови его вскочили полукругом. – Они произвели на тебя приятное впечатление?

Норман, услыхав эту фамилию, в последние дни и так прочно сидевшую в его голове, живо перевёл взгляд на пару мужчин лет тридцати, молча слушавших чью-то перепалку у гриля: один – низкий, лысеющий и оттого добродушный на вид увалень, с восторгом и азартом внимающий спорщикам; другой – долговязый, вечно хмурый мужчина, скрестивший горделиво руки, с презрением смотрящий на крикунов. Оба – родные братья, удивительно разные и несовместимые на вид, а на деле души друг в друге не чающие, как говорят их ближайшие знакомые.

– Да. Они немного отличаются от обычных людей, – пробурчал Норман и добавил затем с усмешкой: – Ну, знаешь, тех сопляков, которые работают спустя рукава, жалуются на зарплату и называют себя взрослыми уважаемыми людьми. Вайтмуны – стойкие, и при этом знают своё дело. А сын их – вообще гений! Жаль, я не застал их родственника.

– Бернарда? Он в командировке, – пояснил Роджер, поравнялся со своим другом и пригубил вина. – А у Освальда ещё такая милая девочка растёт – ровесница наших с тобой, девять лет. Может, познакомишь своего сына с ней?

– Нет-нет! – прыснул Норман. – Сводить его с кем-то, в таком возрасте – не-а! Может, в университете встретятся.

– Только их осталось слишком мало… – скорбно вдруг прошептал Роджер.

– Да.

Одна туча сизой лапой ослепительно царапнула лес вдали.

– Эх, Роджер! – с тоской вздохнул Норман, уставив потускневший взор на ту самую тучу, что в мгновенья грозовых вспышек обретала поистине ужасающее сияние. – Мы с тобой давно знаем друг друга. Столько войн позади, столько опасностей… И сколько их, должно быть, ещё будет!

– Тринадцать войн, и в каждой хоть раз да были в бою.

– И выжили! Волшебство какое-то… Ты веришь в волшебство, Роджер?

– Нет, дорогой мой Норман, по-прежнему нет.

– Почему? – спросил Норман, всем напряжённым телом повернувшись к расслабленному другу. – Иногда в мире происходят такие вещи, что без волшебства их и не объяснишь. Как некоторые в одиночку переворачивают историю?

– Не припоминаю таких замечательных людей. И я не сказал, что волшебства нет, – я сказал, что не верю в него.

Норман покрылся испариной.

– Я тоже…

– А что может сделать человек в одиночку? – Роджер развёл рукой, тем самым показывая своё наслаждение беседой. Пожалуй, он единственный из окружения Нормана, кто не только терпел, но и поддерживал склонность того к фантазированию. – Физически он такой же, как и его товарищи. Любые его свершения – на самом деле, их свершения.

– Плохо, что человек только волшебством, наверное, и может пересилить общество: люди в основном являются алчными и агрессивными, а адекватные находятся в меньшинстве и не способны ничего сделать.

– И ничего не поделаешь, друг! Мы не боги, чтобы менять миропорядок, увы.

– Мне иногда кажется, что нам вообще ничего не подвластно, даже наши действия и мысли. Скажи, Роджер, зачем мы живём?

– Если бы я знал, дорогой мой Норман… – Роджер покачал головой со снисходительной улыбкой, присущей наставникам, что отвечают на меткие вопросы своих подопечных.

– Каждому дано время, и каждому же предначертано умереть, – упрямо продолжил Норман, устремляя нездорово вытаращенные глаза в небо. – Что же человек должен сделать тогда до того, как умрёт? Провести свои годы в удовольствии или, наоборот, делах, в награду за которые получит деньги и опять удовольствия? Бордель напоминает!

– Что ж, человек должен постричься в смиренные монахи, – хихикнул Роджер, потянувшись к алкоголю. И чуть не захлебнулся: Норман смерил его таким взглядом, точно был смертельно оскорблён.

– Я не шучу. И погода, кстати, не располагает.

– Ничего не могу тебе на это ответить, Норман. И как я могу, если не задумывался никогда?

– В этом и проблема! Ты не задумывался, жена моя не задумывалась… Наши с тобой дети не задумаются. Сенат не задумается! Годы идут, люди гибнут на войне, а мы воспринимаем это как должное!

– А как ещё это воспринимать? – вздохнул Роджер, обречённо поставив бокал на перила. – Если ты хочешь знать моё мнение, Норман: сейчас только безнадёжные дураки продолжат обсуждать всё происходящее в политике и всерьёз следить за действиями правительств. Умные люди знают, что от народа ничего не зависит.

– Какая разница, кто думает о политике, а кто нет?! – грозно выдал Норман, взмахнув рукой. – Не об этом говорю! Меня стало сильно раздражать, что люди гонятся за счастьем: ищут себе «половинки», рожают детей, развлекаются без конца, проблемы решают на скорую руку и стараются не обращать на них внимания!

Роджер опешил и с непониманием вытаращил глаза.

– Тебя раздражает то, что люди пытаются быть счастливыми, я правильно тебя понял? – переспросил он, понизив голос.

Норман застыл, точно прислушиваясь к собственным же словам; бледнота выдала его: он осознал, что упустил несколько важных деталей. Но в рассуждениях своих или их изложении?

– Я… я, наверное, не так выразился…

– Пожалуй, – кивнул Роджер и взял бокал. – Знаешь, Норман, не желаю больше говорить об этом. Слишком тяжёлая и занудная тема. Над этим можно философствовать сколько угодно, а придём всё равно к тому, что пытаться искать своё счастье – нормально и правильно. Как и создавать семью, делать успешную карьеру, путешествовать по всему миру… И это, кстати, ты мне должен об этом говорить!

Смешок Роджера, обыкновенно ободряющий и обнадёживающий, на этот раз опустошил Нормана, внушив ему глубокое отчаяние и одиночество – чувства, знакомые ему с детства и с юношества же им позабытые.

– Наверное, – усмехнулся он с искусной фальшью.

Будь в руке Нормана меч, он, пожалуй, немедля бы вспорол себе живот. И резкий раскат на том и кончил их беседу.

Глава 2. Зной

Май, 52 г. ПВ.

В этот ясный день из солнца свет сочился так, что небо словно выцвело – едва ли в нём можно было различить голубые оттенки. Лучи точно желали высушить всё в городе существующее: здания и деревья плыли, а очертания их поминутно то выпрямлялись в чёткие струнки, то вновь расходились волнообразными нитями. Какому-нибудь туристу могло почудиться, что прибыл он не в средние широты, а в самую настоящую пустыню, по ошибке. Но оцепеневшие ясени и липы, укутанные в сочную зелень, тотчас же доказывали ему обратное.

На вымощенной булыжником улочке, сокрытой от соседей плотно прижавшимися друг к другу низенькими зданьицами, не было никого. Там строение порушено, тут у полупустого магазина дверей нет, здесь и вовсе одни руины остались. Где-то в треснутых, а то и вовсе разбитых окнах проглядывали серьёзные и злые лица, в маленьких закоулках меж жилыми домами скапливались группки бездомных по два-три человека, все мрачные, грязные и неопрятные, кто с бутылкой, а кто и с ножом. Лишь из этих закутков временами доносились рычания да хрипы – в остальном же улица была безмолвна, словно по ней только-только пронёсся ураган.

Каждое такое утро тишину здесь нарушали ритмичные шаги. Это двое молодых студентов третьего курса Медицинской академии, единственный корпус которой – громадное здание в античном стиле, – располагался в нескольких кварталах отсюда. Парни, оба в парадном, качая в руках свои портфели, с озабоченным и невесёлым видом шли по тротуару в сторону учебного заведения, постоянно поглядывая и на местных люмпенов, и на места их встреч, и на руины.

– Третий год, а как будто в первый раз – всё как и было, – тоскливо протянул один из них – стройный парень среднего роста с шоколадными волосами. Широкий подбородок его дрогнул, выразительные глаза слегка прикрылись и тяжело запрыгали от дома к дому. – Разруха и нищие…

– Типичные жертвы войн, – равнодушно констатировал его собеседник, примерно такого же роста крепкий человек с шевелюрой цвета воронова крыла.

– Но когда-то это должно закончиться, Александр! Музеи разрушены, памятники разрушены! Глянь, сколько этих бездомных! Да когда вообще такой их процент был в истории! – воскликнул товарищ Александра, отчаянно взмахнув рукой.

– Огорчает и радует, что такое везде… Я имею в виду, совсем везде, – подтвердил Александр.

– А я про что! И ты погляди – всюду олигархи, предприниматели, куча богатого сброда, а народ-то страдает!

– Не перегибай палку, – послышался смешок. – Если бы не эти олигархи, рассказываю, бомжей было бы вдвое больше…

– Не защищай своего отца! Он тоже в этой среде, значит, тоже виноват в страданиях народа!