Царица для Алана

Алан. Скажи, что ты моя 2
Иман Кальби

Я клялся ей в любви. Я хотел ради нее жить… А она… Она растоптала наши чувства своим недоверием и неверностью… Она плевать хотела на мои клятвы и свои обещания… Она уехала с другим… Он позвал – и она побежала… Вот чего стоила ее любовь… Спустя семь лет она вернется в Россию… Прямо в мои руки… Я сделаю так, что вернется… Только она пока об этом еще не знает… Зато я знаю все наперед – что буду делать с ней, о чем спрашивать… Она ответит на все мои вопросы… Бэлла… Бэлла… Моя малютка… Продажная сука… Неверная… Чужая… Я имею всё на свете… Мне не достает только тебя… И я получу тебя обратно… Только теперь мне плевать на твою взаимность. Я больше не буду спрашивать – «да или нет», как спрашивал в наш первый раз… Я просто возьму. А ты дашь…

#Очень_откровенно #драма #тайны_прошлого #настоящие_мужчины #большие_поступки

Содержит нецензурную брань.

Иман Кальби

Алан. Скажи, что ты моя 2

Глава 1

Алан

Пятьдесят пять минут… Я уже давно вычислил оптимальное время… Пять минут на то, чтобы подойти от машины к стойке регистрации и взять заранее приготовленный ключ-карту. Еще пять – добраться на лифте до нужного этажа. Закладываю с запасом, потому что этих лифтов вечно приходится дожидаться, пока они не соберут всех постояльцев со всех этажей. Я всегда бронирую номер недалеко от лифта, чтобы быстро и легко было найти, не плутать по коридорам. Так что на то, чтобы зайти внутрь, максимум две-три минуты. Я даю ей обычно десять минут, чтобы привести себя в порядок и, если нужно, удалиться в ванную. Сам в это время наливаю себе что-нибудь выпить и расслабляю удавку на шее – так и не привык к этим галстукам, более напоминающим путы… Пять минут – прелюдия. Хотя нет, прелюдия – это громко сказано. Это время на то, чтобы она показала мне себя, чтобы я успел ее захотеть. Иногда она быстро раздевается, иногда пытается предпринять нелепые попытки возбудить меня зазывными танцами и движениями, иногда начинает неловкие беседы, которые я тут же пресекаю. Она здесь не для того, чтобы болтать. Двадцать минут – сам секс. Ровно столько мне хватает, чтобы утолить природный инстинкт. Без изысков, смакования… Быстро, по делу, так, как я хочу. На то, чтобы она быстро оделась, получила свои деньги и ретировалась из комнаты, – оставшиеся семь-восемь минут. На этом этапе она обычно демонстрирует скучную предсказуемость. Цепляется за них как за последний шанс. Пытается придумать нелепые поводы задержаться или просит дать ей время принять душ. Я галантно улыбаюсь и небрежно киваю в сторону комода у входа, где ее дожидаются честно отработанные деньги.

– Там не только гонорар, но и ключ от другого номера в этом же отеле. Иди прими душ там. Если хочешь, останься там на ночь, а с утра вкусно позавтракай. Номер оплачен. Спасибо тебе. Мне было хорошо.

Опытные и мудрые на этом моменте мило улыбаются в ответ и молча ретируются. Глупенькие и наивные в деланной обиде кривят губки, калькулируя в голове, как же все-таки было бы хорошо поймать такую крупную рыбу, как я. Именно калькулируют. У них там внутри аппарат, переводящий любые мысли в валюту. Я давно это понял.

– Вы даже имени моего не запомнили… – говорит она, ненароком проводя пальчиком по своему бедру, выпячивая зад, откидывая копну волос назад.

– Запомнил, – отвечаю я, закуривая не спеша и улыбаясь. Пока улыбаюсь, потому что восемь минут еще не прошли. Я еще готов терпеть ее назойливость.

– И как меня зовут?

– Тебя зовут Красавица. Ты очень хорошая и наверняка будешь счастлива, если одумаешься и начнешь заниматься чем-то дельным по жизни. Но это уже не моя проблема и не моя повестка. Прошу, оставь меня сейчас и уходи, пока я еще добрый и мягкий после секса…

На этом этапе ее глаза округляются в испуге, и она все-таки ретируется… А я, наконец, облегченно выдыхаю.

Она – это собирательный образ всех женщин на стороне, которые оказываются в моей постели. Эскортницы, шлюхи, простые потаскушки с вечеринок, готовые дать просто потому, что от тебя приятно пахнет и ты в хорошей физической форме. Я не помню их лиц, запаха, голоса… Для меня они все давно на одно лицо… Как и номера бесчисленных отелей, где я их регулярно трахаю отведенные из моего плотного рабочего графика пятьдесят пять минут.

Среди них, хоть и редко, но есть те, кто задерживается со мной чуть дольше. Не потому что я испытываю к ним мало-мальское чувство привязанности. Нет, просто в тот момент так удобно. Просто лень озадачивать себя или помощника поиском новой телки на раз. Но парадокс в том, что их имена я тоже не помню… Для такой категории девиц у меня есть специальный телефон, который кочует от одной к другой. И в записной книжке он фигурирует как «Красавица»… Так удобно… Когда я позвоню ей и скажу, чтобы к отведенному часу была у меня, не придется вспоминать ее имя.

Сегодня я хотел грубо. И девчонка, в принципе, дала все, что я от нее требовал, но… Удовлетворения и расслабленности, пусть и недолгой, не наступило. Я все еще был напряжен до предела, взбудоражен. Голова пухла от обилия мыслей, переживаний, воспоминаний…

Глава 2

Алан

Да, сегодня я вспоминал… Много вспоминал… А было, что вспомнить…

Я вспоминал то время, когда умер. Да, это было именно так. Я именно умер. Семь лет назад я, двадцатипятилетний парень, умер… Умер тот Алан, кто умел любить… Кто мечтал… Кто строил иллюзии и нелепые планы… Умер в ту минуту, когда стоял и смотрел, как мигают красные проблесковые маяки на фюзеляже самолета, плавно удаляющегося в направлении взлетно-посадочной полосы… Умер, когда бил что есть дури по стеклу в зале отлета в аэропорту.

Дальше вспоминать трудно. Все как в тумане. Я почти не помню шума от треснувшего и разлетевшегося на осколки стекла, не помню, как болели разбитые о него в кровь, до мяса, кулаки, не помню своего истошного крика, зовущего Ее обратно… Посылающего в темноту ночи мольбы вернуться, одуматься, дать нам шанс…

Я почти не помню, как оказался в кутузке за устроенный в аэропорту дебош. Совсем не помню, как меня оттуда вызволили. Не помню ничего… Только пустота, черная дыра…

Зато в памяти отпечатались мокрые, красные глаза матери, которая мне отчаянно шептала слова любви, обнимая и пытаясь успокоить… И я даже каким-то макаром умудрялся читать по ее губам «мой мальчик»… Только по губам, потому что в голове стоял такой гул, что слова я не слышал.

Говорят, все, что нас не убивает, делает нас сильнее. Но я не знаю, стал ли сильнее после того кошмара. Окружающие уверены, что да. Что спустя два месяца после депрессии я проснулся другим человеком. Я же в глубине души убежден, что нет. Не проснулся. Просто умер… Умер Алан… Меня больше нет… Того парня больше нет…

Зато есть успешный, циничный бизнесмен. Один из крупнейших застройщиков столицы и юга России. Не боящийся проигрыша и вызова. Не щадящий врагов. Не уважающий слабаков и не протягивающий им руку, потому что по моим законам выживает только сильнейший. Я на своем месте. Про меня говорят за спиной: «что не взял деньгами и хитростью, возьмет кулаками и силой». И ведь правда. Бойцовский опыт очень пригодился мне при создании своей империи. Эльдар был прав – у борца свой особенный кодекс жизни, который открывает двери там, где другие этих дверей даже не видят. Знаете, почему? Потому что на самом деле там этих дверей нет. Мы создаем их сами, выбивая кулаками в стенах. Меня боятся. Передо мной лебезят. Меня облизывают. А я даю им это право.

Мама бы хотела мною гордиться, наверное. А что? Я ведь пошел в итоге, можно сказать, по ее стопам. Я не борюсь на ринге. Я строю дома, как и она. Но ей все равно почему-то не нравится то, чем я занимаюсь. И она недовольно поджимает губы всякий редкий раз, когда мы встречаемся и заходит разговор про мою жизнь… Отец тоже продолжает оставаться всем недовольным. Надоели. Вечно их все во мне не устраивает. С самого начала, с детства… Иногда мне кажется, что это все – результат обстоятельств моего рождения. Алмаз так до конца и не простил ни мне, ни матери фактор присутствия Арсена в нашей жизни… Но если ей с его стороны уже поздно озвучивать свои претензии, то мне их озвучивать изначально просто смешно… Я не был виноват в том, что моя мать, будучи замужем за другим, спуталась со своей первой любовью и родила меня, скрыв это от моего биологического отца. Если что, первая любовь – это Алмаз, мой родной отец, нынешний муж моей матери. Арсен Капиев – мой отчим, бывший муж моей матери, воспитывавший меня до трех лет, принявший меня как родного, потому что всегда любил мою мать. Если объективно, то Алмаз не простил ни Камилле того, что скрыла факт моего появления от него, ни мне, что называл когда-то папой другого. А мама… Мама не простила мне того, что Капиев вошел в мою жизнь во второй раз. Это произошло, когда я перебрался из Штатов в Россию. Именно он вместе с бизнес-партнером Эльдаром помог мне построить империю, во главе которой я теперь стою. Они, а не мать с отцом, стали моей поддержкой и опорой. И, наверное, этот факт уже они оба – ни Камилла, ни Алмаз – мне тоже никогда не простят… Только не нужно мне их прощение. Произошедшее – результат их ошибок молодости. Я не виновен в том, что они наворотили… Я строил свою жизнь, как мог… Я не хотел пожизненно прятаться в тени одного из них…

Да, сегодня действительно день воспоминаний… Хороших и не очень. Но даже не родителям они сейчас посвящены… Все мои мысли о другой… О той, у которой, в отличие от этих, было Имя… Той, кто тогда, семь лет назад, всадила в мое сердце нож, предав… Кому я клялся в любви, ради кого я хотел жить, а Она… Она растоптала наши чувства своим недоверием и неверностью. Я отчаянно тянул к ней руки, умолял верить, а она… Она плевать хотела на мои клятвы и свои обещания. Она ушла с другим… Он позвал – и она побежала. Вот чего стоила ее любовь…

Я хорошо помню тот день, когда несся к ней, бросив свою новоиспеченную жену прямо после ЗАГСа, потому что истинной женой считал ее, мою Бэллу… Мы должны были лететь в Канны. Оттуда на яхте по Лазурному берегу – к Амальфийскому побережью, в Позитано… Только вдвоем… Я хотел туда с ней… Хотел отвезти ее на море мечты, как обещал. Это с ней у меня должен был быть медовый месяц. Готовил этот сюрприз моей малютке заранее. А она… Она сбежала от меня…С другим… Оставив с разбитым окном в аэропорту и разбитым сердцем…

Спустя семь лет она вернется в Россию… Прямо в мои руки… Я сделаю так, что вернется… Только она пока об этом еще не знает. Зато я знаю все наперед: что буду делать с ней, о чем спрашивать. Она ответит на все мои вопросы…

Прикрываю глаза, изо всех сил, до рези, так, что ресницы прогибаются… Представляю ее… Я помню в ней всё – до самой последней детали… Член снова болезненно напрягается в штанах. Я яростно его сжимаю.

Бэлла… Бэлла… Моя малютка… Продажная сука… Неверная… Чужая… Я имею всё на свете… Мне не достает только тебя… И я получу тебя обратно… Только теперь мне плевать на твою взаимность. Я больше не буду спрашивать «да или нет», как спрашивал в наш первый раз. Я просто возьму. А ты дашь…

Глава 3

Алан

Я запрещал себе эти годы думать о ней. Запретил в тот самый день, когда узнал всю правду… Узнал, как она мило ворковала с соседом-иностранцем по квартире все это время, как они проводили вместе часы напролет… Когда Эльдар тряс перед моим носом фотографиями, пытаясь вернуть меня в сознание из затянувшегося коматоза, ее лицо на них расплывалось в моей голове жирными уродливыми кляксами, которые коверкали ее улыбку, коверкали ее ангельски-искреннее, открытое выражение лица… Коверкали этот нежный, обволакивающий взгляд лани… Я думал, она только мне так улыбается… Только на меня так смотрит… Я думал, она такая только со мной… Нет, сука, нет… Рядом с ней был Он… Чужой взрослый мужик… И она была с ним точно такой же, какой была со мной… Лох, какой же я лошара…

– Что ты хотел, Алан… Вебкамщица… Я говорил тебе… Предупреждал… Красивая и продажная… Актриска, одним словом… Умеет играть и притворяться… Иначе бы не была так популярна в своем ремесле…

– Она любит меня. Я знаю… – смог промычать я не своим голосом в ответ. Губы плохо меня слушались, потому что все эти недели я просто молчал. Просто лежал овощем там, в нашей квартире, в нашем с ней мире… Среди ее вещей… На кухне все еще оставалась приготовленная ею еда – и я ел её, растягивая по кусочкам, пока она не стала вонять от того, что протухла… Я не менял постель, все еще хранящую ее запах… Я каждый день перебирал ее одежду и внюхивался, внюхивался, внюхивался… Я часами напролет сидел в ее мастерской, рассматривал и заучивал наизусть ее наброски: удачные и не очень, перечерканные в порыве эмоций, неоконченные или, наоборот, доведенные до художественного перфекционизма… Я жил Бэллой… Я продолжал дико любить ее и ненавидеть… Тогда еще я верил, что она тоже любит…

Я перестал витать в облаках в тот момент, когда произнес эти три гребанных слова «она любит меня» вслух. Перед Эльдаром… В один момент моя картина мира рассыпалась на мелкие осколки, вернув в самое наше с ней начало – Чехия, бой, октагон, Барин, сидящая рядом высокомерная красотка с плохой репутацией… С чего я взял вообще, что она ангел? Как она заставила меня в это поверить? Она ведь соблазняла, провоцировала, заставляла съезжать с катушек. И не только меня… Сколько мужиков сворачивали шеи, когда она шла мимо по жизни, сколько отчаянных фанатов из веба искало с ней встречи и сходило с ума от желания? И это только то, о чем я случайно узнал, о чем догадывался… Этот ее торгаш с Горбушки, Кесарь, Давид…

Сейчас я вспоминаю Давида и жалею, что все так произошло… Что я не поверил ему тогда… Что решил, что это он плохой, а не она вела свою хитрую партию, соблазняя его. Чего она добивалась? Ревности моей? Запасной аэродром искала? Или просто игралась – ей забавно было наблюдать, как мы бы глотки друг другу за нее перегрызли?

Его тело нашли возле брошенной и все еще заведенной машины у одного из подмосковных озер. Парень сам застрелил себя из собственного травмата… Всадил заряд в висок… Его глаза были все еще открыты, когда его паковали. Я не видел это вживую, потому что на момент обнаружения трупа как раз переживал первую, самую жуткую, волну ломки по ней… Первая неделя после ее побега далась тяжелее всего. Я видел снимок… Потом… Долго смотрел на фото друга, первого близкого мне в Москве человека, которого потерял из-за этой суки. Это ведь она виновата. Это ведь я из-за нее в одночасье перечеркнул всю его жизнь, его карьеру, его работу… Сделал так, что он не выдержал и пришиб себя… Я мудак… Мне нет прощения… Его смерть теперь всегда будет нависать надо мной неискупимой виной . А она… Может, и прав был Эльдар? Может быть, от генетики действительно никуда не уйдешь? Может, это карма такая у ее семьи, причинять людям зло? Сирена… Сирена… Вот кем она была. Бэлла была настоящей сиреной, прельщающей мужчин наивным и невинным видом, а в итоге обрекающей их на верную смерть… Потому что погиб ведь не только Давид. Я тоже был мертвецом…

У меня долго получалось не думать обо всем этом… На какое-то время действительно смог отключить голову, канализировав поток мыслей… Но в последнее время они вновь и вновь вели меня к той самой точке отсчета, словно бы это была ленточная петля, песня на репите, которую не выключишь, как в фильме ужасов… Я помню эти кадры, как вчера… До мельчайших подробностей. До самых неважных деталей. Как на замедленной съемке.

ЗАГС. Полдень. Жарко. Я не смотрю на Милену, разодетую в нелепое белое коктейльное платье, не слышу пресных поздравлений ее родственников. Своих я даже не удосужился позвать на этот фарс. Все мои глаза в телефоне… Я предвкушаю, как сейчас выйду отсюда, пошлю их всех на фиг, сказав, что свой долг я исполнил и чтоб в ближайшие две недели забыли о моем существовании, а сам рвану к ней – забрать малютку и в аэропорт. Навстречу морю и нашей любви… А потом телефон начинает выдавать какую-то странную ее активность. Я, конечно же, после последнего инцидента с ее пропажей с радаров поставил на айфон Бэллы программу слежения и теперь видел ее геолокацию. Сначала телефон сообщил о том, что она покинула радиус дома, а потом… Потом я в режиме реального времени смотрел и не верил своим глазам. Моя девочка зачем-то едет в аэропорт… Может быть, она знает, что мы едем отдыхать? Но как? Может быть, срочные дела дома? Не выдержал. Поспешно распрощался со всеми и рванул за ней следом. Не верил, когда в окне зоны посадки увидел ее удаляющуюся фигуру с каким-то хмырем, держащим ее за плечи, словно она могла упасть… Я отчаянно звал ее назад, вопреки увещеваниям службы безопасности, я надеялся, что она хотя бы почувствует, обернется, обратит на меня внимание… Ничего… Пустота… Ее сердце осталось глухо к моей мольбе. А мое… Мое рассыпалось на осколки вместе с тем проклятым стеклом…

Помню, как пришел в себя спустя два месяца… Да, именно два месяца понадобилось мне, чтобы принять факт того, что Бэллы больше нет в моей жизни. Несмотря на то, что было непросто отследить, кто этот хмырь, что был с ней, мне удалось это сделать через людей Эльдара. Посольство Франции ушло в молчанку, ссылаясь на свои ориентировки безопасности, мол, они не выдают данных о своих сотрудниках. Арендодательница тоже не знала ровным счетом ничего – она годами сдавала квартиру через фонд жилья для дипломатов и лично даже не взаимодействовала со своими жильцами. Тогда я тупо стал требовать записи со всех возможных городских камер наблюдения… Какие-то концы удалось отыскать через Интерпол. У них есть база на всех граждан Евросоюза, но и там следы уходили в никуда… Ответ пришел от Снежаны. Она сама позвонила мне. Аккурат через два месяца после случившегося.

– Не ищи их, Алан, – сказала тихо, – хватит этой боли… И тебе, и ей… Она не твоя женщина, а ты не ее мужчина, раз выбрал не ее. Отпусти… Живи со своим выбором…

– Я не могу ее отпустить… Я люблю ее… – только лишь смог тогда простонать я в ответ. Но внутри клокотал другой ответ. Знала бы она, почему я сделал этот проклятый выбор… Знала бы она всё… Но я не мог ей этого сказать. Потому что взял на себя ответственность сохранить эту тайну. Потому что какой бы Снежана ни была подругой, я не мог рассказать ей то, что знал сам. Это было бы предательством… И даже не Бэллы. Матери ее, которая лишилась обеих дочек из-за грехов мужа…

– Она сделала свой выбор, Алан. Если и правда любишь, то примешь его… Только потому, что любишь, ты должен дать ей возможность уйти.

– Как долго будет больно? – спросил я после долгой паузы, чувствуя, как в легких словно бы осколки стекла вместо воздуха…

– Долго… – тихо ответила она, все это время терпеливо держа трубку и будто бы слушая мою ментальную боль.