Три двустишия

– Нет. Они сами очень любят Москву, здесь много интересного – театры, музеи, и находят естественным мое желание остаться в Москве подольше, если есть возможность.

– Ну, тогда все хорошо. Мне пора.

Он встал и медленно, будто нехотя, пошел к двери.

– Сергей Николаевич, можно вас спросить, – запинаясь сказала Марьям, – что… будет… с Колей?

– С Волковым? – удивленно переспросил Колесников и как-то по-новому посмотрел на нее. – Странно, что ты об этом спросила.

Ухо сразу уловило переход на неофициальное и интимное «ты».

– Я могла бы, ну, может быть, помочь с адвокатом… – она осеклась под его взглядом и отвернулась к стене, пряча горевшее от стыда лицо.

Вдруг она почувствовала, как мужская рука прикоснулась к ее косе, наматывая и пропуская ее через пальцы.

– Не коса, а восьмое чудо света.

Она размякла от этой невинной ласки, и больше всего на свете ей захотелось уткнуться в грудь мужчине, перед которым не надо было строить из себя недотрогу, который знал, до какой степени она может быть плохой и не осуждал ее, более того, уберег ее от позора, рискуя собственной карьерой. Уткнуться и расплакаться. Но она не посмела переступить через границу жестких правил поведения, на которых была воспитана.

– Мне в самом деле пора, – донеслось до нее как сквозь туман. – Я позвоню завтра.

– Нет, не уходите сейчас, пожалуйста. Мне сейчас очень плохо… Я боюсь сейчас оставаться одна…

– Если бы ты только знала до какой степени мне самому этого хочется, – просто и искренне сказал Сергей, – но я не хочу воспользоваться обстоятельствами и твоей слабостью. Когда дело официально завершится, а ты снова станешь сильной и независимой, вот тогда, если ты сама захочешь поговорить со мной просто, как с обычным человеком, я с огромной радостью приду. Мне самому есть что тебе рассказать. Возможно, у нас больше общего, чем сейчас тебе кажется.

Он тыльной стороной руки вытер скатившуюся по щеке Марьям слезу. Она стояла не шелохнувшись, боясь даже всхлипнуть.

– Ты бы позвонила друзьям, близкому человеку, поговорила бы.

– Нет у меня ни друзей, ни подруг по-настоящему близких, и не было никогда. Меня никто никогда не любил, кроме родителей, я никому по-настоящему не дорога. Мне некому звонить, а рассказать матери я не смогу… Я… я просто ненавижу себя.

– У каждого в шкафу есть свои скелеты, Марьям. А у некоторых – даже несколько. Ты справишься, я знаю. Ты к тому же, очень красивая. Неужели тебе об этом никто не говорил?

Марьям смутилась, но глаза у нее заблестели. Это были именно те слова, которые она хотела услышать. Сергей вздохнул и открыл дверь.

– До свидания.

Марьям подошла к зеркалу и улыбнулась самой себе.

Глава 7

– Ну, как ты?

– Я в порядке.

– Я рад, что ты захотела встретиться со мной. Мне так нужно с тобой поговорить, даже не знаю с чего начать.

– Я хочу вам сказать, что очень-очень благодарна Вам за то…

– Нет-нет, Марьям, прошу тебя, не надо об этом.

– Я прекрасно понимаю, если бы не вы, я бы по уши влипла…

– Марьям, прекрати. Тебе не за что быть благодарной. Мы сейчас просто обыкновенные люди, не имеет значения как мы познакомились. Пусть это останется в прошлом, которое я уже не помню. Если человек будет всегда все помнить и никогда ничего не забывать, он свихнется. По себе знаю.

Они сидели в креслах, разделенные журнальным столиком в номере у Марьям. На столике были пирожные, конфеты, кофе. Его Марьям приготовила маленьким кипятильником, а фарфоровые чашечки по этому случаю она специально купила в универмаге. Выглядела Марьям сногсшибательно, в модной очень женственной блузе и кокетливой коротенькой юбке в клетку. На ногах были тонкие колготки и только-только появившиеся в чековых магазинах французские плоские ботиночки из черной мягкой лайки. От того, что волновалась, она надушилась три раза «Magik Noire», хотя старалась не злоупотребить духами, и у нее у самой кружилась голова от его волшебного аромата.

– Даже мать, которая обязана заботиться о своем ребенке, требует благодарности за то что она родила, кормила-поила, одевала и так далее. Моя мама, во всяком случае, от меня требует изъявлений благодарности практически ежедневно за беззаботную юность, за красивую одежду, за роскошь. Ну а вы, вы спасли мои честь и достоинство. Я прекрасно понимаю, что стоит за словами, что Волков изменил показания, несмотря на то, что Вы их так незаметно произнесли.

Все это она проговорила скороговоркой, не давая Сергею вставить ни слова, несмотря на все его попытки. Произнося последнее предложение, она поднесла руки к горлу, как если бы задыхалась, дергая что-то у ворота блузки. Не успел Сергей опомниться, как она опустила руки, в одной из которых что-то блестело. Она разжала руку, и изумленный Сергей увидел золотую цепь с довольно увесистым золотым кулоном.

– Я от всей души прошу принять на память от меня эту вещь…

Сергей закрыл глаза, через секунду он встал и быстро пошел к двери.

– Нет, Сергей, нет! Не уходи, прости меня! Я же, на самом деле, имела в виду, просто на память, – в полном отчаянии закричала Марьям и бросилась за ним.

Она настигла его уже у открытой двери, захлопнула ее, продолжая говорить:

– Ведь друзья всегда оставляют о себе на память что-то, – не замечая, что оказалась в ловушке, в углу узкого коридора номера.

В следующее мгновение она почувствовала на себе всю силу мышц молодого натренированного тела. Она оказалась буквально пригвождена к стенке, не в силах даже шевельнуть мизинцем, а губы в первый раз в жизни почувствовали на себе крепкий с привкусом табака мужской поцелуй. Автоматически включился инстинкт самозащиты – вырваться, ударить, убежать. Но она была совершенно лишена и свободы движения, и свободы выбора. И в следующее мгновение, когда инстинкт выключился, уступив место другому, не менее могучему, ее всю заполнило восхитительное чувство от осуществления самой вожделенной мечты, вот так красиво до боли в мозгу получить страстный горячий поцелуй…

Словно прочитав ее мысли, Сергеяй разомкнул железные объятия, поцелуй настолько ослаб, что напомнил дуновение легкого ветерка, ласкающего пылающие губы. Теперь выбор был: отодвинуть легкую как соломинка преграду и уйти… Если она даже слегка оттолкнет… Ну уж нет, ни за что! Она крепко сомкнула руки на широких плечах и ответила робким неумелым поцелуем.

День пролетел как одно мгновение. Сергей с удивлением обнаружил, что за окнами темно и стараясь не потревожить девушку, уютно устроившуюся у него на коленях, посмотрел на часы. Было уже около десяти вечера. Он был в полном тупике и не знал, что делать дальше. И как любой мужик, даже очень порядочный, принялся раздумывать о «перспективах». Даже теоретически трудно было вообразить, что невинная девушка, к тому же из далекой южной республики с жесткими восточными традициями, захочет пойти на близость. Ну а что дальше? Все-таки не мальчик, вот так вот просидеть в кресле. А «пойти в атаку» и получить по рукам и щекам с последующим позорным выдворением, сопровождаемым слезами разочарования, явно, не годится. Уйти самому – нет ни сил, ни желания, ни воли. Пожалуй, разумней всего начать «разведку».

– Маш, ты не заснула? Знаешь, уже поздно. Тебе не хочется меня выставить, отдохнуть одной? – весь напрягшись внутренне, проговорил Сергей, а что если в ответ получит: «ой, правда, как поздно, тебе пора».

Но ответа не последовало, только сильнее сжались ее руки у него на шее. Это обнадеживало, но все-таки не было приглашением остаться, а могло просто означать начало затянутого прощания. Он нежно погладил ее колено и осторожно провел рукой наверх. Реакции не последовало. Его рука нащупала непривычные очертания кружевного нижнего белья.

– Ты что, вот так и ходишь в этот холод по Москве? Ты же все застудишь, так нельзя, надо одеваться тепло.

Марьям рассмеялась и нежно погладила его по лицу.

– Какой ты милый, как наверное, любой европейский мужчина. Вы совсем другие, никому из наших не пришло бы в голову даже подумать, не то что проявить заботу о здоровье женщины, о ее желаниях, потребностях. Они – потребители…

– Кто европейский мужчина? Я?

– Да, конечно. С такими чудными голубыми глазами и белой кожей. Она даже пахнет по-особому, пахнет чистотой.

– Да ты расистка, дорогуша. Что это за разговоры про белую кожу, – улыбнувшись, проговорил Сергей. Ему еще никогда не было так легко и хорошо. – Я вот возьму и привлеку тебя за расизм.

– У тебя очень красивая улыбка. Я еще ни разу не видела, как ты смеешься.

– Потому что я не смеялся. Во всяком случае, я не помню когда это было в последний раз, наверно в школе, до армии.

Он замолчал, но было видно, что порывается сказать что-то. Но вместо слов только порывисто обнял ее.