100+

100+
Индира Меидова

Можно ли изменить судьбу, как это сделать и следует ли вообще что-то исправлять? А если все мы участвуем в эксперименте? И насколько близко человечество к своему провалу? Ответы на эти и множество других вопросов автор попытался изложить в психологической драме, внедрив в сюжет немного приключений, мистики, использовав простые человеческие инстинкты и накопленную поколениями мудрость, которая зачастую остается за пределами нашего осознания, просто по недомыслию или нежеланию.

100+

Индира Меидова

© Индира Меидова, 2017

ISBN 978-5-4483-9815-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наяву или во сне

Первые прикосновения

Его пристальный взгляд она чувствовала буквально кожей. То ее окутывало тепло мягкого пледа, то легкий ветерок пробегал, перебирая прядки волос, но чаще это было ощущение от прикосновения какого-то мягкого пушистого облачка. Порой ей даже казалось, что оно поддерживает ее независимо от позы, в которой она прибывала. Если сидела на скамейке, то руки, на весу державшие книгу, никогда не уставали и спину не ломило, несмотря на то, что она не позволяла себе расслабиться и не опиралась о спинку скамьи. Полежать на травке, раскинув руки, будто охватываешь, открывшееся перед взором пространство, было вообще сродни волшебному убаюкивающему парению на качелях. В такие минуты, даже если она не могла ухватить краешком глаза места его расположения, он всегда находился поблизости в зоне доступности. Подглядывал ли он за ней? Вовсе нет, во всяком случае, умысла на то не было никакого. У него вообще не было необходимости уличить ее в чем-то непристойном или неподобающем, он всего лишь присоединялся к ней, не имея возможности действовать напрямую. Так же, как и она, наслаждаясь теплым солнышком, видом простирающегося широкого горизонта или чтением захватывающего сюжета, он испытывал те же эмоции. А еще ощущал какое-то неземное единение душ, близость к ее тайне, и тешил себя надеждой на ее осуществление.

– Егор! Ты опять галлюцинируешь? – громко с большой долей иронии произнесла приближающаяся к нему матушка.

– Мам, ну она же тебя слышит, – смущенно и тихо промямлил он в ответ.

– Пусть слышит, – нарочито громко продолжала мать, – мало того, пусть обозначит как-то свое присутствие. Зачем людей то пугать?! Да и ладно б одного, остальные уж как-никак позаботились бы о сопровождении его в соответствующее состоянию учреждение, а то всех без разбору, независимо от рода и племени. Очень хочется надеяться, что не проводят над нами никакого эксперимента. И хочу гарантию иметь, что не отразится подобная оказия и посягательство на частную жизнь ни на здоровье, ни на имущественном праве.

Как только тирада была закончена, незнакомка повернула голову в их сторону, улыбнулась, закрыла книгу и исчезла вместе с лавкой, на которой сидела. Но это произошло не сразу, ни в один миг, кусочки изображения растворялись постепенно, будто подергиваясь рябью от брошенного в воду камня, пока от них не осталось и следа.

– Похоже, ты ее обидела.

– Вот и славно, пусть выберет себе другое место для чудачеств. А я боюсь ее появлений. И кто знает, может она и в доме за нами наблюдает, просто мы ее не видим. Брр, жутко.

– А я и не подумал об этом. Меня как-то больше забавляет мысль о том, что будет дальше, сможем ли мы пообщаться, кто она, откуда и как у нее это получается? Остальное не важно, Господь тоже блюдет за нами. А вдруг она его посланница и предупредить нас, о чем желает, или защищает от какого лиха, а ты вот так бесцеремонно взяла, да прогнала ее.

– Так пусть чего-нибудь скажет, мы, да и успокоимся. Что ж нам теперь на каждом шагу себя останавливать: видят – не видят, слышат, аль нет. Не хочу себя ограничивать ни в чем.

– Ладно, поломала безделье, пойду займу себя чем-нибудь.

– Иди, милок, пролей бальзаму на маменькину душу, – благостно напутствовала она сына.

Егор вошел в дом, утренняя прохлада в котором еще сохранялась, на какую-то долю секунды ему даже показалось, что в помещении довольно-таки зябко, но это ощущение закончилось так же быстро, как он достиг гостиной, залитой солнечным светом в отличие от только что пройденного им коридорчика. Он вдруг задержался возле кушетки, томимый желанием прилечь, но вовремя сбросив потягиванием со своего тела остатки ночной вязкости, прошел к стеллажам с книгами. Ни секунды не раздумывая, он протянул руку к своим атласам, так он называл скрепленные собственноручно бумаги с рисунками, чертежами и записями. Еще три года назад, служа Отечеству, он и не помышлял ни о чем таком, а оторвавшись от любимого, как оказалось, занятия, стал тосковать. Вместе со знаниями в морской фортификации, судьба наградила его и способностями запоминать даже мельчайшие детали когда-нибудь хоть раз увиденного, оценивать и просчитывать возможности на основе анализа полученных сведений. А в купе с мечтой позволила вдали от предмета наваждения замыслить собственное дело, коему и посвящал он себя всецело. Он мог бы еще дольше оставаться на чужбине, ходя по водным просторам от берега к берегу, завоевывая для родины доблесть и славу в сражениях или скрепляя договора с заморскими странами. Но батюшкин век несказанно быстро оборвался, и чтобы оказать поддержку маменьке, оставшейся в полном одиночестве, вынужден был отбыть со службы. Домашние заботы и хлопоты поглотили его мысли чуть больше чем на месяц, именно столько понадобилось ему времени, чтобы разобраться в делах. А как только баланс был найден и порядок отлажен, тоска по оставленному, уже будто вросшему в тело, вместе с муштрой и дисциплиной, риском и опасностями, накатила так, что не только снилась во снах, но все чаще уводила его в грезы наяву.

***

Ее владения располагались неподалеку от диагностического центра, построенного ею же всего-то в нескольких километрах от собственной усадьбы, так она называла свой скромный домик в два этажа с мансардой. В оба хозяйства вложено немало сил, средств и души. Вымеряя по кирпичику каждое здание, соотнося стиль строений с местными условиями и особенностями, она до сих пор смотрит на свои творения оценивающе пристрастно. Вот и сегодня, сидя на лужайке и случайно повернув голову на откуда-то возникший резкий звук, ее взгляд резанул какой-то незначительный пустяк – бесцветное, как будто обезличенное, цветовое пятно. «Откуда оно взялось? Когда появилось? Неужели все ее эксперименты как-то меняют размеренный порядок, изменяют окружающую действительность? И главное – не перемещают ли они точки пересечения? А, может, создаются новые? В одной ли среде все происходит? Меняется ли при этом временной отрезок? Все это нужно будет тщательно проверить. Но не сейчас», – она торопилась закрыть их от всеобщего любопытства, отложив посещение на более поздний срок. Сначала их предстояло измерить по основным показателям. Все это она держала в большом секрете, как от домочадцев, так и коллег по работе. Об их существовании знали единицы. Но все по-порядку.

С раннего детства девочка тянулась к знаниям. Казалось, ее интересовало абсолютно все, пригодится ли оно когда-то в жизни, или так и останется всего лишь одной из многочисленных страниц невостребованной части ее книги-памяти, это ее не останавливало. Она жадно глотала тонны букв из взятой в библиотеке литературы – художественной, научной, фантастической. Перелистывала неимоверное количество газет и журналов в единственном городском читальном зале. Тратила все свое свободное время на поиск нужной в данный момент информации. Перетаскивала на себе горы изданий, чтобы, сидя над энциклопедиями и словарями, выписать себе в тетрадочку неизвестные ей значения слов, понятий, словоформ. Книжный магазин также был любимым местом ее священнодействия, в нем она приобретала зачастую несоответствующую ее возрасту публицистику, труды критиков, переписку знаменитостей. Все это ее интересовало не меньше, чем романы о нежных чувствах. При этом ее никто к этому не принуждал. Напротив, отец часто гнал ее на прогулки или пытался оторвать от очередного руководства выражением банальной обиды: «Ну, что же ты никак оторваться не можешь от чтения, как ни заглянешь к тебе, ты все занята, ни пообщаться с нами не хочешь, ни развлечься». Она улыбалась в ответ или отмахивалась в зависимости от ситуации.

Не знала она и, что конкретно ищет, мало того, не всякий ее интерес приобретал статус постоянства. Многие сферы, в которые она окунулась, были задеты ею слегка, как бы для первого знакомства, и брошены в тот момент, когда, возможно, увлекли бы ее в свою пучину, чтобы впоследствии начать приносить плоды. То же самое наблюдалось и в практике. Ей нравилось петь – она попробовала себя среди участниц хора. А как только получила одобрение, выпорхнула из-под бдительного ока хормейстера в царство точно выверенных движений ног и порхающих бабочками рук. Грациозность, пластика, изысканность; создание необузданной стихии или изображение нежности проплывающей мимо лебедушки увлекало ровно до тех пор, пока она не осознала, что научилась владеть телом в зависимости от чувств и эмоций. И вот уже музыка и извлечение звуков ее манит больше, чем вся философия танца. Но с данной темой как-то не задалось сразу, ее привлекало фортепиано и скрипка, но к тому времени она уже опоздала к началу изучения столь методичных дисциплин. И не смотря на выданное прослушивающим ее преподавателем заключение о наличии отличного слуха, совету попробовать себя в поклонении аккордеону, домбре или балалайке не поддалась. Вместо этого она обрадовала родителей желанием самостоятельно освоить игру на гитаре и пение под нее, без нажима и ожиданий великих побед с чьей-либо стороны. Благо, дворовых учителей и советчиков было предостаточно, а посему этому занятию она посвятила аж целых три месяца. Потом она просто поняла, что пальцы ломит, ногти ломаются, и былой красоты от грациозных когда-то ручек не осталось никакой. А поскольку все это было затеяно только для общего развития, то образование на этом и остановилось. Петь при этом она не перестала, а извлекать звуки из инструмента отказывалась наотрез. Так же ненадолго она прикоснулась к познанию дисциплин по домоводству: вязанию, шитью, вышиванию, поварскому делу во всех его ипостасях, времени на них никогда не жалела, полностью себя в их владение не отдавала, но и не бросала, продолжая периодически удивлять окружающих своими творениями. Уже ближе к окончанию средней школы она поддалась соблазну научиться волейболу, на тренировки которому ходила в спортивную секцию до получения первого юношеского разряда и сломанного большого пальца. Параллельно тренировкам училась освоению рисунка, где быстро приобрела навыки правильного наложения теней, падающих от предметов, пользования акварелью, грамотно подбирая палитры цветов, а также грунтования полотна перед созданием на нем шедевров. Возможно, в этом направлении она добилась бы большего, но время выхода в свет подкралось неумолимо быстро. Из большого списка неизученных ею дисциплин, особенно интересна ей была генетика, за освоением которой и отправилась она, на долгие годы отрывая себя от любимых дел и спонтанного извлечения из них какой-то только ей известной пользы.

Если продолжать дополнять перечень того, мимо чего она так или иначе пробежала, зацепив неосторожно или умышленно, то можно написать руководство для родителей, под названием «Хобби для вашего ребенка» или что-нибудь в стиле «Чем занять дитя, пока вас нет дома». В любом случае, все это доставляло ей удовольствие, развивало в ней личность и способствовало неуемной энергии познавать чужое мастерство. Она никогда не бросала начатое дело на полпути и всегда стремилась достичь хотя бы первых положительных результатов. Но как только похвала за проявленное упорство и достигнутый успех начинала елеем вливаться ей в уши, отодвигала его в сторонку, в надежде когда-нибудь еще не раз к нему вернуться. Запретов на подобные эксперименты тоже практически не существовало, ну пожурят ее порой окружающие за сопутствующие недоразумения и издержки, присоветуют, как надо было поступить, прежде чем начать свои естествоиспытания, на том и порешат. Отец же, как никто другой, всегда ее понимал и поддерживал, неважно, искромсала ли она новые простыни для опробования своих дизайнерских способностей или чуть не погубила собственноручно выращенный из косточки лимон, пытаясь привить к нему веточку мандарина. Девочка в поиске, она не может остановить свое воображение и ее несет по волнам, то возвышая на гребне, то обрушивая в пучину. Все это опыт, и даже мелкие результаты и незначительный успех дают начальные представления для будущего дела, как база и основа.

Именно этот подход Лина использовала много позже, когда открывала свою школу-пансион. В качестве основного отличия от уже существующих образовательных учреждений она использовала свободу в выборе учениками, как видов изучаемого творчества, так и сроков, на которые они согласны устанавливать с ними тесное сотрудничество. Многих детей штормило из стороны в сторону не меньше, чем когда-то ее саму, а другие, накрепко уцепив какие-то только им известные цели, продолжали выбранный путь до самого выпуска, имея возможность взаимодействовать с научными сообществами и публиковать результаты своих трудов. Она не питала особых иллюзий насчет прибыльности данного проекта. В большей степени, это был ее вклад в благотворительность. Вместе со спонсорской помощью, а также регулярной оплатой обучения одной третьей частью родителей, именно такое количество детей принималось в школу на коммерческой основе, всех полученных средств достаточно было только на оплату сотрудников учреждения, обслуживающего персонала, а также сопутствующих служб, таких как – охрана, медперсонал, и прочие. Содержание и развитие самой школы, а также все запросы учащихся она оплачивала из своих личных фондов, благо основной ее проект приносил прибыль, и был широко востребован. Но благодарность родителей и в первую очередь самих маленьких созданий была безгранична, и это вдохновляло ее, невзирая на трудности, к продолжению. По окончании обучения и получении выпускного аттестата все испытывали тяжесть и горечь расставания, а разлетаясь по миру и получив на стороне заветное образование специалиста, как правило, стремились вернуться в свою альма-матер, порой умоляя принять их на полставки или использовать на общественных началах. Установившиеся в школе доверительные отношения позволяли считать любому выходцу из нее своей семьей, в которую желали вернуться, дабы сообща и вместе продолжить когда-то начатое общее дело. Такая же ситуация наблюдалась и при наступлении каникул. Дети по большей части отвергали набеги родителей, а уж изъятие их из стихии всеобщего таинства наталкивалось порой на отчаянное сопротивление. Ни сулящие родителями подарки, ни поездки на море, никакие другие приманки не убеждали их оставить хотя бы на время начатый проект, поэтому порой приходилось заселять родителей поблизости от территории школы. Для этого неподалеку обустраивался туристический городок, дабы дать возможность побыть им вместе хоть какое-то время.

***

Сегодня у Егора был особый день, запланировано многое, ожидания, от которого также смелы, как и непредсказуемы. Все это требовало не только сосредоточенности на конечном результате, но и немалой толики удачи. И потому, проснувшись спозаранку и приведя себя в порядок, он выскочил на террасу в надежде увидеть ее, будто их встреча являлась неким разрешением действовать. Испив ни одну чашку свежезаваренного, ароматного чая, он смотрел по левую сторону от фонтана, не отводя взгляда и на долю секунды, боясь пропустить сам момент ее появления. День вообще ворвался как-то стремительно быстро и потому несколько лишних минут ожидания казались ему целой вечностью. Не смотря на опустошенный до дна чайник, обычно так бодрящего напитка, никакого наслаждения он не ощутил – ее не было. Глянув на часы и чертыхнувшись на вчерашнее маменькино злословие, Егор поспешил в дом. Срочные дела требовали безотлагательного выезда. Город был недалеко, всего-то в часе езды по проселочной дороге. Но чтобы успеть порешать там свои дела, приходилось отправляться туда задолго до обеда. Помимо своих забот, кои были у него на верфи, нужно было еще посетить ярмарку. Меньше чем через неделю на маменькины именины соберутся гости, которых не удивишь картошкой с огурцами, а потому ему предстояло собрать все из прописанного родительницей списка. Ну и подарок прикупить особенный, чтоб порадовать диковинкой и отблагодарить ее за заботу. На верфи он задумал строить свой кораблик, поскольку судоходство и торговля приносили здесь наибольшую прибыль, по сравнению с земледелием и скотоводством. Посчитав однажды свою выгоду от возделывания земельных угодий и продажи урожая, он решил, что затраты не всегда оправданы и пора пришла выходить на новый уровень. Во-первых, конкуренция в этом деле большая, да и непогода порой вносила серьезные коррективы в доходность отлаженного когда-то папенькой дела. Во-вторых, матушке его замысел пришелся по душе. Ну и напоследок, дополнительный, пусть поначалу, заработок от продажи отсутствующего в тех краях товара, был как нельзя кстати.

Его слегка растрясло на ухабистой дороге, чувствовалось подташнивание и нестерпимая ломота во всем теле. Хотелось скорее размять, наконец, затекшие конечности и набить желудок чем-нибудь особенно приятным. Он принципиально воздерживался от плотного завтрака перед поездкой, налегая, как правило на душистый чай, чтобы только взбодриться и не ощущать дикий голод. Оставалось каких-нибудь минут десять-пятнадцать, и он позволит себе насладиться городскими яствами в облюбованном им трактирчике. А коль повезет, так и новости узнает, и друзей повидает. «И коляска, вроде бы, удобная, и лошадки спорые, а неудобства в дороге все же немалые. Как же дамы-то выдерживают такие перегрузки?» – подумалось вдруг ему, – «или им подушки помогают телеса уберечь?» Его мысль вдруг убежала от раздумий о галере, о лесе, привоза которого он так ждал и по причине которой ехал сейчас распорядиться. Под ложечкой уже подсасывало, и он все больше возвращался к размышлениям о физическом состоянии, нежели предстоящем деле. Город все еще был скрыт буйно разросшимися соснами, а создаваемая ими тень вызывала лишь неестественное желание заботиться о своем самочувствии.

Наконец, небеса разверзлись, взору открылся широкий простор заливных лугов и намечаемые очертания городской стены. На душе стало радостней, тишина и сумрак больше не давили в своих объятиях, а щебечущие птахи, казалось, воспевали приветственную «аллилуйю». «Ну и славно, добрались-таки» – обозначил окончание пути кучер Ванька, присвистнув лошадкам и мягко охватив их по бокам своим кнутом. Коляска дернулась и ворвалась на вымощенную булыжником мостовую. Вот и трактир, с порога которого он уже слышал доносившееся: «Горыныыыч! Какими судьбами?» Не дожидаясь полной остановки, Егор легко соскочил с подножки, бросаясь в объятия давнего друга: «Сема, рад безмерно, так давно хотел тебя встретить, да все дела не отпускали. Как у тебя? Родители здоровы ли? Говорят, сына ты еще одного народил? Ну, пойдем, есть хочу, мочи нет как». Они скрылись за дверьми заведения, благоухающим ароматами и обещающим получение незабываемого удовольствия. Удобно расположившись прямо у широкого окна, и заказав себе кушанья, поглощенные своими рассказами о житье-бытье и насущных проблемах, не обращая внимания на вновь входящих и удаляющихся, так увлеклись беседой, что не замечали ни времени, ни количества употребляемой пищи. Трактир тесно прилегал к гостинице, а поскольку хозяин обоих заведений был один, то и вход в первый из них был не только с улицы. Проживающим не всегда было удобно одеваться по погоде, чтобы всего лишь перекусить, а, чтобы они еще и не таскали в номера пирожков и закусок, особенно прикупленных на стороне, из последнего сделан был проход напрямую сразу из зала приема посетителей.

Наскоро разложив в номере свои вещи, она, не помышляя об отдыхе, спустилась в холл и, расспросив служащего о нужном ей адресе, поспешила пройти на чашку чая, чтобы дождаться обещанных ей в путь лошадок. Егора она увидела сразу, как вошла, да и знакомый уже голос подтвердил ей, что это именно он. Стараясь быть как можно менее заметной, быстро прошла вглубь зала и села подальше, буквально прикрыв себя уже занятым гостями столиком. Для всех она была Громова Дарья Дмитриевна, урожденная в этих краях и отправленная в малые годы на обучение в пансион. Папенька ее меньше года назад уехавший за границу и не дававший о себе знать, оставил дочери богатое состояние в виде процветающей усадьбы и вложенных в бизнес ценных бумаг. Домом управляла экономка, рачительная пожилая дама, знававшая хозяев с их рождения, потому, как и сама воспитывалась при нем, и проводившая в путь иной ни одного домочадца. Она не позволяла себе безрассудства и расточительности, и содержала хозяйство в бережливости, но и в заботе, своевременно предотвращая его от разрушения. Поскольку отъезд хозяина был скорым и по большей части незапланированным, то многие указания сделаны им не были. Приходилось действовать, самостоятельно принимая решения, записывая на листочках причины таких ее поступков и связанные с ними затраты. Матушка-хозяюшка простилась с ними давно, не пережив чахотки и страданий от потери детей. Единственной надеждой на обретение счастья в этом доме было возвращение старшей хозяйской дочери. Она родилась еще в первом его браке, и к хворям вроде бы была не предрасположена. Родительница ее, болезная другой оказией, сбежала с заезжим иноверцем в чужие края, чуть отойдя от родов первенца, заниматься которым не посчитала для себя необходимым. Тем не менее, девочка росла добрая, ничем не озабоченная, и к ее пяти годам, папенька, не чаявший в ней души, решился на обучение дочери наукам, за получением коих и отправил ее в пансион. Что уж там произошло, никто так и не признался. Только через два с небольшим года девочка пропала. Горе отца было столь безгранично, что пустился он во все тяжкие, и горькую попивал изрядно, и дебоширил, теряя друзей и соратников, да и капиталец свой чуть в конец не промотал на кутежи и бездейство. И как знать, до чего могло бы дойти дело, но вовремя подвернулась ему молодуха, увлекшая новой мечтой и вселившая надежду на то, что не все еще потеряно. Некоторое время и правда все складывалась, как нельзя лучше, но как только молодая жена начала рожать, горе вернулось в дом, забирая одного за другим, как малых, так и старых. Вот так, дожив до своих неполных пятидесяти и оставшись один-одинешенек, получил он однажды письмо из далекой страны, излагающее, будто видели там его Дашеньку, сначала махонькой, а потом и подросшей. Немало не сомневаясь в подлинности полученной информации, сорвался он в путь-дорожку на поиски единственного оставшегося родного человечка. Да пропал и сам. Ни писем не слал, ни сам не объявлялся.

Задача у Даши была не простая, нужно было не только расположить всех к себе, но и в короткие сроки заручиться их поддержкой и посильной помощью. А наряду с тем, что существовал ряд ограничений в выборе способов решения ее проблем, ей необходимо было найти на месте другие, более простые методы, никого при этом, не напугав и не причинив более тяжких последствий. Привлекать к своей работе кого-то извне она также не могла, да и посвящать, кого бы то ни было, не представлялось возможным. При всем при этом она должна была оставаться естественной и не вызывать своими действиями никаких подозрений. О Егоре, в отличие от своего отца, она ничего не знала, поэтому и не стремилась обратить на себя его внимание, и уж тем более не рассчитывала в первый же день своего прибытия столкнуться с ним нос к носу. Потому, как только подали лошадей, поспешила покинуть трактир, обходя присутствующих в нем едоков, не через центральный проход, величественно ступая, а окольно огибая столики, чуть отвернувшись от гостей, будто занята разглядыванием интерьера. Тем не менее, стоило ей выйти на крыльцо и пройти к коляске, как она очутилась в поле его зрения, и, не смотря на занятость беседой, он ощутил, как сквозь его тело со сверхзвуковой скоростью стремительно пронесся разряд молнии. Не сразу осознав, что это не сон, и слыша через приоткрытое окно, как она называет нужный ей дом, он вскочил и без объяснений сотоварищу своего внезапного бегства, ринулся к своим мирно жующим сено лошадкам. Вскочив же на спину одной из них и крикнув Ваньке оставаться на месте, пустился во весь опор, догоняя свою мечту…

Будни

Основных забот у Лины и без того хватало, и все же школе она уделяла очень много времени. Так уж сложилось, но это свое детище она холила и лелеяла, невзирая на занятость и усталость. Занимаясь программами развития детей, поиском для них средств, подбором и обустройством необходимых приспособлений и инструментов, она не забывала и о преподавательском составе. Обеспечивая их всем необходимым для процесса обучения подопечных, помогала им решать и их личные бытовые вопросы, но и в ответ требовала всецелой самоотдачи. Особое внимание всех сотрудников школы было направлено на установление доверительного отношения детей, как между собой, так и со взрослыми. И оно того стоило, так как позволяло вовремя скорректировать или предотвратить нежелательные психические отклонения, проступки, отсутствие или потерю интереса, а порой даже накопившуюся усталость. Деткам же это давало возможность учиться принимать на себя ответственность за начатое дело, умение признавать открыто свои ошибки, либо вовремя обратиться за поддержкой, помощью.

Как-то Лина заметила, что недавно поступившая воспитанница, проявлявшая себя активно и на занятиях, и на отдыхе, слишком часто стала ей попадаться на глаза, сидящей поодаль от всех остальных, свернувшись комочком и не обращавшей внимания на игривость и радость окружающих ее детей. Можно было бы списать ее уединение на размышление и обдумывание чего-то сокровенного, или решение вопроса, как воплотить надуманную ею фантазию в жизнь, если бы не украдкой смахиваемые слезы. А поскольку лужица от падающих соленых капелек из огромных красивых глаз грозилась стать немалой, чтобы предотвратить ее появление, Лине предстояло сначала как-то обозначить свое присутствие. Она неестественно громко отозвалась на приветствие проходящих мимо мальчишек. И заодно поинтересовалась у них, не видели ли они физрука, заранее зная, что они могут только предполагать, где тот мог находиться. Крошечка-несмеяна, тем самым, отреагировала на резонирующий в привычном переливе детских голосов звук нового тембра, она отвлеклась от своих горестных мыслей и поспешила удалить остатки мокроты на своем милом личике. Но позу так и не сменила, оставаясь до поры до времени в коконе и наблюдая украдкой за внезапным вторжением. Лина подбодрила своих собеседников пожеланием доброго настроя на грядущие дела и с нескрываемым любопытством, произнося: «А кто это у нас тут грустит?» – направилась прямо на изрядно промокшее от слез создание.

– Привет, мой котик! Как у тебя дела? Ты уже с кем-нибудь подружилась? – все ответы она знала заранее, тем не менее, надо было с чего-то начинать разговор. Не каждый ребенок станет изливать душу по первому требованию, особенно еще малознакомому человеку. Кто-то побоится огласки, другой – насмешки, а третий – просто испугается и замкнется только от того, что на него вообще обратили внимание.

Машенька была ребенком открытым, она, слава богу, не сталкивалась с издевками и осуждением, и потому, наверное, на первых же услышанных в ее адрес словах, вспыхнула румянцем, распрямилась как резвая кошечка перед прыжком и бросилась в объятия Лины. Не дав себе ни минуты для оценки сложившейся ситуации, и предотвращая дальнейшие расспросы, она извергла из себя громкие рыдания, прерываемые обрывками слов: «моя Маруська, семеро котят, я видела, она померла, во сне».

– Подожди, солнышко, ты так торопишься, чтобы ничего не забыть и все успеть рассказать, что мне не все понятно. Где ты это видела, когда, может быть, ты ошиблась? Давай-ка, сначала уйдем отсюда в какое-нибудь укромное местечко, а потом ты успокоишься и все мне поведаешь, – она взяла Машу на руки и унесла в нишу, создаваемую лестницей между двумя этажами, там располагались удобные диванчики, на которых детки обычно замышляли свои «коварные» замыслы.

У Маши был особенный случай прихода в школу. Ее благополучная когда-то семья растаяла в один миг. Сначала она утратила горячо любимого отца, ушедшего из жизни по собственной воле. А вслед за ним неутомимая сила разрушения, отобравшая бизнес у отца, настигла и ее мать. Потерявшая надежду и опору женщина, подверглась еще и физическому истязанию, дабы не воспрепятствовать своим правом наследования тем, кто уже считал себя единственным владельцем их капиталов. Реабилитационный центр, где она находилась, был основным и главным делом Лины. Именно так она и узнала о месте пребывания Машеньки и ее внезапно настигшем горе. Нисколько не сомневаясь в своей правоте, она нашла девочку в богом забытом интернате и оформила ее под свою опеку, давая тем самым маленькому созданию развить свой потенциал в правильной среде. Вот только ребенок, единомоментно лишенный всего, что ему было столь дорого, не мог принять, что все оставшееся позади больше не существует, и никакие страдания не в силах этого исправить. Даже если бы Лина нашла Маше ее кошку вместе со всем ее приплодом, завтра пришли бы новые причины истязать себя горестными мыслями с целью возвращения утраченного. А с ними непременно явились бы и слезы, и желание уединиться.

Тем не менее, выслушав сумбурную речь рыдающей девочки, прижимая ее и поглаживая, она пообещала, что обязательно узнает, куда пропала ее кошка, и расскажет сразу же Маше, чтобы решить, что делать дальше. Ребенок немного начал приходить в себя, почувствовав заботу и надежду. Казалось, вот сейчас она переведет дух, вздохнет еще разок поглубже и не останется малейших намеков на издаваемые телом судорожные сокращения, всхлипывания и безудержный водопад. Не тут-то было. Маша, ощутив, что решение ее проблем сейчас зависит от Лины, разразилась новым приступом выплескивания из себя одновременно и слез, и слов: «Элиночка Сергеевна! Пожалуйста, можно мне повидаться с мамой, я очень соскучилась». Вот в чем была основная причина ее боли и страданий. Вовсе не милое домашнее существо ввело ее в мучавшую сердце неопределенность, а с ней и отчаянье. Девочка осознавала свою потерю, но все еще искала возможность вернуть назад, пусть не все, пусть часть, но ей она была необходима.

– Конечно, Машенька! Что же ты никому не сказала, что так сильно скучаешь по маме? И мамочка по тебе соскучилась тоже. Только, радость моя, давай договоримся, мама не должна видеть твоих слез. Пойдем-ка, посмотрим в зеркало, как ты думаешь, мамочка обрадуется, увидев такую тебя? Или твое личико ее огорчит? А маме нужно поправляться, и волновать ее нельзя. Поэтому ты больше не плачешь, глазки не трешь, и как только станешь похожа на саму себя, а ни на царевну-несмеяну, так мы сразу же отправимся к маме. Ты согласна со мной?

– Да, – тихо, чуть слышно, произнесла Маша.

Конечно, в настоящий момент это была всего лишь отговорка, и для любой матери видеть свое дитя живым и невредимым, пусть и заплаканным, наивысшее блаженство. Но Лине нужно было подготовить их встречу, а для этого нужно было время. Слава богу, Маша поверила, она взяла Лину за руку и произнесла как своей подружке: «пойдем ужинать».

Лина любила детей за честность, открытость, непосредственность. При малейшей возможности старалась поприсутствовать на их уроках, пообщаться лично или выслушать серьезные проблемы, которые они пытались решать самостоятельно. И дети не переставали ее никогда удивлять. Иногда казалось, что им под силу любая глобальная человеческая трудность. Сколько таких случаев принятия ответственных решений разворачивалось на ее глазах. Однажды на уроке истории второклассники знакомились с летоисчислением. Учительница уже рассказала про юлианский и григорианский календари, разницу между ними и почему не все страны одновременно перешли на единое время. На доске были написаны несколько дат, а ученики должны были перевести их на наше время и пояснить, является ли это праздником. Дети так увлеклись процессом, что забыли про шмыганье носами, шушуканья и смешки, слышны были только поскрипывания пишущих ручек и кое-где похрустывания костяшками пальцев, загибаемых при счете. Кто-то уже завершил задание и, чтобы не отвлекать остальных, производил пересчет собственных дат. На какой-то момент тишина наступила идеальная, ребята закончили свои дела и внимательно проверяли, чтобы исключить ошибки. Вот в этот момент и раздался «глас народа»: «Вот это да! Как же жить то теперь дальше? Это что же такое делается то? Ведь непорядок!»

– Юра, что у тебя произошло? – подходя ближе к вопиющему отозвалась учительница.

– Вот это да! Татьяна Леонидовна, это что же в 2101 году новый год наступит 2-го января? А девчонок мы 9-го марта поздравлять будем? Ну как же так-то? Может быть, праздновать и по старому стилю и по-новому, так хоть не обидно будет. Да и президенту надо писать срочно, пусть придумает, как исправить эту ситуацию, пока не поздно.

Класс только что сидевший в идеальной тишине взорвался диким хохотом, писком и возгласами.

– Балда, ты доживи сначала!

– Точно, Юрасик, проблема!