Валентин Елизарьев. Полет навстречу жизни. Как рождается балет

– Ничего не говорил, это же было решение всего жюри.

Он, конечно, скромничает. Потому что на самом деле тем самым первым дипломом лауреата гордится до сих пор:

– Мое имя тут же золотыми буквами написали в консерватории, в Концертном зале Антона Рубинштейна – там доска мраморная, фамилии всех лауреатов международных и всесоюзных конкурсов. И я попал туда студентом.

– Загордились?

– Нет, не загордился. Потом эту доску, кстати, сняли.

Об успехе Валентина Елизарьева и Генриха Майорова хорошо помнит и третий, со слов Майорова, «самый знаменитый выпускник-балетмейстер Ленинградской консерватории», Борис Эйфман, который тоже участвовал в конкурсе: «Валентин получил премию на Всесоюзном конкурсе балетмейстеров. Я же в тот период никаких наград не получал, и был этим очень огорчен. Валентин Елизарьев запомнился мне чрезвычайно активным стартом в профессии».

«Щелкунчик»

Утренние репетиции

Репетиции «Щелкунчика» идут сразу в нескольких залах: скоро премьера, темп нарастает. В одном зале репетируют ведущие солисты, в спектакле три главные партии – Маша, Дроссельмейер и Принц, в другом репетируют куклы – испанские, русские, французские, персидские и японские, на репетиционной сцене – кордебалет.

Валентин Елизарьев хотел возродить свой «Щелкунчик» с того самого момента, когда вернулся в театр после девятилетнего отсутствия.

– Здесь совершенно оригинальное произведение, – объясняет мне терпеливо, хотя я отвлекаю его от работы с артистами. – Я очень люблю этот спектакль, очень люблю музыку Чайковского. Перед «Щелкунчиком» он написал «Детский альбом» и на его базе создал балет. Так сложилось, что в этом спектакле нет классического наследия. У Мариуса Петипа и Льва Иванова был не очень удачный вариант. Затем свою хореографию сочинил Федор Лопухов, но она не сохранилась. Поэтому создавать балет можно было с нуля и разрешить себе полет фантазии, ведь никто не знает, каким он должен быть. Сюжет в балете удивительный. Не стоит забывать о литературной основе, она есть всегда и дает толчок для появления чего-то нового. В моем балете – и тайна, и радость, и сон Маши…

Обратили внимание на слова о «полете фантазии»? Этот полет есть не только в «Щелкунчике» – он в каждом спектакле хореографа. А в «Щелкунчике» – не только сон Маши, но и сон самого Валентина Николаевича. Весь первый акт балета, поставленного в 1982 году, ему приснился.

Хореографические сны – удивительная реальность, которую он поставил себе на службу. Говорит, что очень важно, проснувшись, когда сон еще живет в голове, все записать. Быстро, быстро – пока еще длится это странное, цепенящее, ирреальное и немного волшебное состояние, когда ты как будто – на мгновение, лишь на мгновение – завис между явью, в которую не хочешь, не готов еще входить, и сном, который отпускает – медленно, как будто нехотя, но отпускает, тает, тает… Для этого у него на столике рядом с кроватью лежат блокнот и ручка – чтобы успеть, чтобы сразу же.

После длительного отсутствия в театре «здесь все нужно было обновить, – говорит Валентин Николаевич. – Большинство артистов этот спектакль не танцевали, нужно вдохнуть новую жизнь в это произведение».

– Ты получаешь информацию от первоисточника, – говорит о репетициях с автором балета заслуженная артистка Беларуси Людмила Хитрова. – Когда автор на словах, на жестах, как только можно, передает тебе смысл, который он закладывал в эту партию, конечно, это бесценно. Это для любого артиста колоссальный опыт и большая радость – именно этот первоисточник». Они вдыхают и дышат. Сном, который реальнее яви.

Еще не Мастер, но уже с Маргаритой

Во время учебы на третьем курсе Валентин Елизарьев познакомился с первокурсницей из Болгарии Маргаритой Изворской.

– А как именно вы познакомились? – спрашиваю его.

– Мы познакомились на какой-то свадьбе. Но я хочу, чтобы она сама вам рассказала.

– Мы смешно познакомились, – говорит Маргарита Николовна. – Я только приехала – и сразу пригласили всех на свадьбу: болгарин женился на русской.

Маргарита Изворска приехала изучать режиссуру музыкального театра, хотя не считала это своим призванием. На самом деле «мечтала быть биофизиком или биохимиком – меня интересовало, что такое жизнь, зарождение жизни, хотя музыка подвела к этому совсем с другой стороны. И несмотря на то, что участвовала в разных олимпиадах, занимала первые места, судьба распорядилась иначе, и жизнь потекла совсем по другому руслу. Это длинная и непростая история, и она не связана с Валентином».

После окончания консерватории в Софии, Маргарита (говорит – судьба) поступила в Ленинградскую консерваторию. И пришла на ту самую советско-болгарскую свадьбу.

– А там, знаете, такой маленький магнитофон играл очень громко. Я делаю звук тише, а через какое-то время музыка гремит снова. Я говорю: «Господи, что за идиот делает звук так громко?». И кто-то рядом со мной: «Это я». Я ему: «Ну, прекратите!». А он говорит: «Вы не хотите потанцевать?» А я: «Давайте!» Я так любила танцевать, и надо же было выйти замуж за балетмейстера, чтобы потом… – Смеется.

– Никогда не танцевать?

– Мало очень. Он не любит танцевать. Но я его понимаю, потому что когда ты занимаешься балетом, вот так, – проводит пальцем по горлу, – он надоедает. Точно так же оперный певец вряд ли для удовольствия будет часто петь.

– Вот вы потанцевали…

– Мы потанцевали один раз, второй, потом оказалось, что мы живем в одном общежитии. И мы пошли. Я упала, вывихнула руку, выяснилось, что у Валентина когда-то были проблемы с рукой, операция и так далее. И он стал приходить, помогать, советы давал, как надо себя вести в такой ситуации. Потом я выздоровела, а он: «Хотите, покажу Ленинград?» Он там уже давно жил и знал многое про город и жизнь в нем. «Идеально, давайте». Стал показывать Ленинград…

– А вы уже говорили по-русски?

– Я еще говорила на уровне, знаете как… «да», «нет». Первые месяца полтора-два. Я не могла понять, что говорят на той скорости, с которой русские говорили, уловить, о чем они говорят. Это было одно непрекращающееся слово. «А помедленнее нельзя?» – Смеется. – Хотя я отличница, русский язык с пятого класса изучала.

– А чем Валентин Николаевич вам понравился?

– Интересный парень. Интересно рассказывал. Читал стихи. Как-то раз режиссерам дали задания по специальности, и он помогал моему коллеге, эстонцу Боре Тынисмяе, подготовить к экзамену свой этюд – чтобы в нашу компанию втесаться. Потом мы ездили в Петергоф, Ломоносов, Михайловское…

– А когда вы поняли, что он талантлив?

– Сразу. Были же показы. И мы, уже подружившись, ходили на показы друг к другу, на репетиции. Мы занимались по вечерам, достаточно поздно, иногда и после полуночи возвращался курс. Потому что сцена была одна. А мне было интересно, потому что он был уже на третьем курсе, а я на первом. То, что он делал, меня увлекало. Он много работал. У него была труппа в университете, он ставил на телевидении, так что это был определившийся в профессии и достаточно разносторонний молодой человек. Трудно было не влюбиться. Знаете, как я влюбилась? Он читал мне на болгарском языке стихи болгарских поэтов-символистов, которых я обожала.

– Он знал, что вы их любите?

– Нет. Он дружил с болгарами и выучил много болгарских стихов. И вот это, конечно, было что-то! Значит, ему нравится то же, что и мне. Это потрясающе. Какая-то поэтическая струя связала нас через мой любимый символизм, и не просто символизм, а болгарский – поэты, которые мне нравились. – Она и сейчас говорит с придыханием, как будто запыхалась от удивления. – Он читал мои любимые стихи. Потом мы стали говорить о его балетах, моих работах и так далее. Он давал свои записи – мы же учились у одних педагогов, там и режиссеры, и балетмейстеры, поэтому я пользовалась его шпаргалками. Моя двоюродная сестра смеялась, когда я уезжала в Ленинград: «Ну, давай-давай, я тебе желаю встретить большую любовь, русские умеют любить». Я ей: «Да ты что…» Родителям я особенно не говорила, что мы дружим, но мама как-то написала: ты знаешь, там у тебя какой-то мальчик, кудрявый и светленький, сделай, пожалуйста, чтобы он исчез.

– Вы фотографии отправляли?

– Нет, говорила: мама, мы просто дружим, парень очень интересный. А он и правда был светленький, кудряшки, голубоглазый. Мне, в принципе, особо не нравились светлые. Я ей отвечаю: мама, ты же знаешь, что мне не нравятся светлые, не волнуйся. Вот так она не волновалась, не волновалась, а потом перед окончанием курса я пишу: «Мама, я выхожу замуж». И приехала домой после первого курса с мужем.

Смеется, как будто до сих пор не верит, что так просто все это вышло. Но на самом деле было, конечно, не просто. Обе семьи были против. На свадьбу приехала только мама Валентина Николаевича, но, как признается он сам, «мама думала, что, может, как-то разойдемся».