Оценить:
 Рейтинг: 0

Девятая квартира в антресолях II

Год написания книги
2015
<< 1 ... 16 17 18 19 20 21 22 >>
На страницу:
20 из 22
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Так что говорит-то? – няня была настойчива, но поняв, что Лиза молчит в ответ, дала отступного. – Да вы хоть поговорили, дитятко?

Лиза мотнула головой.

– Я только издалека…

Поняв, что сейчас может пролиться дождь, няня вновь сделалась собранной и энергичной.

– А ну-ка отправляйся спать! А то – ночь-полночь на дворе, – она мелко перекрестила Лизу издалека. – Повидала, и уже – слава Богу! Утро вечера мудренее.

– Спокойной ночи, няня, – дверь за Лизой затворилась.

Обе разошлись утирать слезы в одиночестве, по своим углам.

***

– Почему надо было объявиться именно тут? – шипела Таня, усаживаясь в занавешенную карету. – Нет что ли во всем Нижнем Новгороде других пошивочных заведений? Здесь мы с теткой знакомы каждой гладильщице! Ты с ума сошел, братец!

– Сестренка! Ты в маске! Кстати, привыкай к ней, – Сергей отдернул шторку посмотреть насколько они отъехали от центральных улиц. – Ты молодец! Держалась как надо. А салон выбирал не я, а тот, кто платит.

– И кто же это? – презрительно скривила губу Татьяна. – Кто он, твой теперешний «хозяин»?

– Он такой же «мой», как и «твой»! – начал злиться Сергей. – Согласилась, значит ешь, что дают! И не задавай лишних вопросов.

После своего речного вояжа Сергей Горбатов изменился. Он стал спокойней, у тетки и сестры больше ничего не просил, но поставил себя дома так, что все очень быстро привыкли к тому, что он может ночь-две вовсе там не появляться. Тетка своими путями тут же разузнала, где находятся сейчас истинные интересы племянника, ему ничего не высказала, но убедилась в относительной безопасности, так как про вдову никто плохого сказать не мог. То, что племянник свою новую пассию под венец не тащил, в свет с ней не выходил, да и клянчить дома перестал, вполне Удальцову устраивало. Лишь бы не попал в какую-нибудь шумную историю. И она полностью занялась устройством будущего племянницы.

Отношения Сергея и Варвары были настолько неопределенными, что сама она устав мучиться надеждами и попытками объясниться, согласна была уже на то, что есть. Никаких слов он ей не говорил, вел себя с ней на людях, да зачастую и наедине, по-прежнему, редкие порывы страсти никак после не комментировал, а, наоборот, мог уйти наутро и не появляться два-три дня. По началу, окрыленная любовница, по женской своей логике решила, что теперь они являют из себя пару и попыталась одаривать нового спутника теми радостями, что сама считала стоящими. Например, созвала гостей на именной ужин в честь Сергея. Он не явился вовсе. Попадая впросак, Варвара пробовала обижаться, но Сергей вежливо раскланивался, обещая зайти позже, когда хозяйка будет в настроении. Выяснять с ним отношения оказалось делом практически невозможным. Он ускользал. Она смирилась. На вопросы общих знакомых: «А что нынче Сергей Осипович?», она научилась отвечать оплывшими фразами: «Был зван, если дела позволят – будет непременно». Что устраивало всех и отменяло вопросы последующие.

Единственное, что Горбатов благосклонно принимал от Мамочкиной – это устройство его публикаций. Уже вышли подборки прежних лет в двух солидных журналах и на вычитку приносили из типографии гранки его полного сборника, что готовился к тиражу в следующем месяце. Варвара прикармливала издателей, а тот господин, что ходил с ними на пароходе, стал теперь чем-то типа личного литературного агента при Сергее.

Лекарства было вдоволь, но Сергей, памятуя о приятных днях поездки и уже понимая, что и без порошка он может чувствовать себя не хуже, чем с ним, старался лишний раз не злоупотреблять, но таскал из запасов коробочки, чтобы не возникало вопросов, а было пополнение. К тому же еще не прошел страх после обморока, случившегося с ним до отплытия. Так у него возник некий личный запас в доме у тетки. По-прежнему, не было только наличных. Просить и брать деньги у Варвары он считал ниже своего достоинства.

И вот, как-то раз, сидя дома и выдерживая очередной воспитательный момент для Варвары, он так и так крутил и рассматривал предложение, полученное от барона на палубе. Прикинув все риски, пребывая нынче в состоянии ясной памяти и сознания, он решил, что опасность не превышает возможной выгоды. И он решился открыть все Татьяне. Вначале та возмутилась. Потом и вовсе рассвирепела: «Ты, братец, совсем докатился! Не смей трепать мое имя с какими-то проходимцами! Тетка будет заниматься мной, только в том случае, если этот год я буду вести себя идеально. Я ей обещала, что наша фамилия не будет упомянута ни в одном происшествии. Уж будь любезен, посодействуй мне в этом. Год – это не так долго! Можешь ты не влезать никуда хоть сейчас? Пощади меня».

Сергей как на духу, раскрыл ей все свои размышления, опасения и расклады. Сто раз повторил, что участвовать в затее будут люди не только, что из общества, а такого положения, что никаких упоминаний и фамилий не может быть в принципе. На таком уровне случайностей и проколов не бывает. Имя и честь ее в полнейшей безопасности. Это как артистический спектакль. А деньги в собственных руках не помешают никогда. Тетка теткой, и платья платьями, а на ленточки-туфельки-колечки у нее каждый раз не допросишься! Татьяна, будучи натурой авантюрной, на уговоры поддалась быстро. Глаза ее загорелись при мыслях о собственных расходах, а участие в необычном действе, она приняла как вызов. Вон, даже ее товарки-зануды, Полетаева и Чиатурия, и те по усадьбам с какими-то танцами ездили, выступали. Что ж она! Не справится что ли? В обмен Таня потребовала у брата выходов в свет. Решение было принято, Сергей встретился с гномом-искусителем, завертелись приготовления.

***

Андрей Григорьевич имел теперь возможность брать ключ от калитки. Благословили. Этому предшествовал его разговор с Демьяновым, который случился между ними, когда все трое мужчин получили послушание на монастырском огороде. Как правило, такие работы поручали женщинам, но тех услали куда-то всех вместе в этот день, а полоть-поливать было надо. Пока таскали воду, Полетаев и Демьянов помалкивали, а суровый дядька, что и был третьим среди них, как-то сразу взял командование, осуществляя его отрывистыми окликами или просто поднятием бровей или кивком головы.

– А ну, это! – он приподнял свою лопатную бородищу, осмотрев лейки, коромысло и пять ведер, одно из которых оказалось дырявым. – Давай оба. По два. А я тут буду.

Бородатый дядька пропустил крайнюю морковную грядку у себя промеж ног и, нависнув над ней, быстро-быстро стал продвигаться задом. Не разгибаясь. В межу ложились ровные букетики сорняка. Переглянувшись, двое оставшихся мужчин взялись за ведра. Полетаев быстро отстал от более резвого напарника, и они врозь теперь семенили к колодцу и обратно. Коромысло – не мужское дело, да его еще и носить нужно умеючи, так что скоро руки у Андрея Григорьевича почти онемели от тяжести двух ведер, но бросить порученное занятие не позволяла гордость, и он таскал их, кажется, только из одного упрямства.

Солнце клонило к закату, но жара и усталость все еще потом заливали лоб и глаза, мыслей в голове становилось все меньше, пока там не осталась одна-единственная: «Сколько ж ведер еще влезет в эту бездонную бочку!» Когда перевернутое очередное ведро плеснуло холодным лезвием по ногам, Андрей Григорьевич решил, что больше не сможет поднять сегодня даже кружки воды. Дрожащие руки покрылись вздутыми венами, он утер лоб и, перевернув вверх дном сухое прохудившееся ведро, устало опустился на него. Демьянов подошел с полными ведрами и присел рядом на корточки. Из одного «лишнего» ведра они умылись и напились, а бородатый мужик оглянулся, по звукам определив, что оба его напарника вернулись.

– Ну, что сели? – распрямился он. – Работнички. Еще ж и не начинали! А?

Рафаэль Николаевич вскочил, как нашкодивший школьник и стал переливать воду по лейкам. Полетаев наблюдал за льющейся струей, и было это отчего-то самым важным сейчас. Как только первая лейка наполнилась до краев, он подхватил ее и, повернувшись к грядкам с огурцами, стал лить с высоты своего роста. Руки тряслись, и вода расплескивалась из-под ручки.

– Куда ты! – укоризненно протянул бородатый, бросил свое занятие и подошел ближе. – Городские? – оба кивнули. – Ну, куда ж ты по солнцу льешь! Дождись, пока тень найдет. И листья побереги, погорят. Эх! Давай сам я. А вы уж тут. Резное оставляй. Остальное рви. Если две рядом, то мелкую тоже рви. Эх!

Он ловко подхватил обе полнехонькие лейки, и отправился в край огорода, где тень уже успела остудить требующие влаги посадки. «Городские» остались на прополке. Так быстро, как у мужика, у них не получалось, да и вниз головой долго не простоишь. Они все чаще распрямлялись, давая отдохнуть ноющим ногам, спине и почему-то плечам, и стали перекидываться сначала малозначащими фразами.

– Вот делишки-то, братец, – утирая лоб, с улыбочкой качал головой Рафаэль Николаевич. – Действительно, что это мы за работнички с тобой. Сколь здесь живу, на огороде ни разу и не бывал, так-то.

– Простите, мы с Вами на «ты» перешли, сразу так коротко? Я не заметил, – отвечал доброжелательно Полетаев.

– Да мы с тобой, братец, и словом-то не перемолвились ранее, ты ж новенький тут? – Демьянов смотрел не в лицо собеседнику, а на то, что вдалеке делает бородатый мужик. – Да и этого почти не знаю. Хотя он уж с месяц тут. Молчун. А я, знаешь ли, как дома тут уже. Все жду, когда милость старцы окажут. Прижился уж. Желаю, видишь ли, мил-друг, в монахи уйти, от суеты мирской и грехов тяжких. На прежнем месте все с батюшкой говорили, говорили. А он возьми как-то, да и отправь меня сюда, в скит. Я в ноги схимникам – сперва к одному, потом ко второму. Они не сговариваясь: «Нет, не пора еще тебе, не все в миру исполнил». Я: «Да что ж? Деток не нажил, родных не имею, пустите служить да грехи отмаливать». А те все велят – исполни то, исполни се, не готов еще, рано. Так я и что ж! Жду. А уж как по-ихнему славно-то, хорошо – «брат», «батюшка». Вот я и привыкаю.

– Так я ж гораздо старше Вас буду, как-то неудобно, – мялся Полетаев. – Может, попривыкнем пока?

– Да уж не настолько старше, чтоб в отцы сгодиться? А? – подмигнул Демьянов. – Не годишься в отцы-то? Брат?

– Да уж, – покраснел от такого прямого попадания Андрей Григорьевич, – В отцы-то я, как оказалось…

Он умолк и, нагнувшись, продолжил крестьянскую работу.

– А что приуныл? Никак я тебя обидел? Ну, прости. Не хотел, – Демьянов тоже стал выщипывать травку. – Ты, мил-друг, не сердись.

– Да что Вы… – Полетаев все никак не мог приноровиться к новому обращению. – Да что ты, добрый человек. Просто у меня это больное оказалось, ты ж не мог знать. Все хорошо.

– На меня сердиться что! – продолжал балагурить будущий монах. – Я со зла не скажу, а если ж по недомыслию, то, что ж… Прощенья просим! А детишки-то у тебя, поди, взрослые уже? Что ж это – прежде хорош был, а нынче не удался? Не хочешь, не говори. Только мне все можно. Я как трава в поле – услышу, так, по ветру прошелестит, да и все.

– Дочка у меня, – тихо сказал Андрей Григорьевич.

– Обидела тебя, не чай?

– Нет, что Вы… Что ты! – Полетаев загорелся взглядом. – Она не может. Она у меня такая… Институт благородных девиц с шифром от самой императрицы окончила. И помощницей мне стала, сама вызвалась. И уважает. И добрая. Вежливая. Родная моя девочка. Нет, не обижала.

– Так, значится, ты ее обидел? – продолжал расспрашивать Демьянов.

– Да нет, – по щеке Полетаева покатилась неожиданная слеза, а горло сжалось изнутри. – Да я с нее пылинки сдувать готов. Как можно! Наоборот! Я как подумаю, что ее кто-то обидеть мог… Может! Так дышать не могу. Ох! – и Полетаев положил ладонь на левую грудь, где тоже что-то перехватило сейчас.

– Сердечко? – заботливо кивнул на то собеседник.

– Да, пошаливает, – ответил Полетаев и, чуть отдышавшись, наклонился к грядке.

– Ты особо-то не рвись с непривычки, – Демьянов закончил свою грядку и теперь встал над незаконченной соседской, и продвигался теперь Полетаеву навстречу. – Что не успеем, завтра доделаем. А то нехай больше народу на это послушание выделяют. А лучше, чтобы сюда бабы вернулись, а мы к привычному. А? Соседушка? – он привстал и оглядел проделанный труд. – Нам бы поносить чего, да? Так? Разгрузить-разобрать, дров наколоть. Я еще маляром могу!

– А я, знаете, как-то не привычен, – честно признался Андрей Григорьевич. – Если цифры какие посчитать, или наперед прикинуть, чтоб запасов хватило, то это могу. Поля знаю, какие под пар пустить… Мастерские наладить…

– Мастерские? Ух, ты! – воскликнул сосед. – Так я тебя в кузню сведу завтра, там поспрошай, может, чего и присоветуют, как тебя лучше пользовать. Батрак-то из тебя… Как из меня почитай! – и он рассмеялся. – Я б тоже все с бумажками бы сидел, да вот жизнь по-иному решила. Так что, теперь, что велят, то и в радость!

– Да. Брат? – неуверенно пробовал непривычное обращение Андрей Григорьевич. – Физически я много не могу. Если в дом воды натаскать, то – это пожалуйста. Потихоньку. В своем темпе. А вот как мы сегодня наперегонки, то уж тяжеловато.

– Ноги? – спросил тот.

– Да нет, с ногами вроде все ладно, только к дождю ноют. А с чего ты спросил?
<< 1 ... 16 17 18 19 20 21 22 >>
На страницу:
20 из 22