Девятая квартира в антресолях

– Помню.

– Вы таким чудесным образом возникли передо мной в первый раз, с теми голубыми цветами, что я невольно как будто бы услышал шум лесного ручья, увидел путника, изнемогающего от жажды. И представил Вас, как повелительницу непроходимых для обычного человека зарослей, легко скользящую между стволов, спешащую, чтобы посмотреть какую добычу выбросило на берег Ваших владений. Но это было столь мимолетно, что можно было приписать все это мороку вечера, волшебству случая и колдовству полумрака. Но потом я вновь увидел Вас. Ясным днем, среди толпы людей. Вот в этом самом платье! И тогда я уже точно знал, что Вы – Лесная царевна, случайно оказавшаяся в суете города. «Не уходи! Останься!» – молил Вас лес, пытаясь удержать своими зелеными руками, но усилия его были тщетны, и, вся опутанная листвой, Вы все-таки вырвались и покинули свои зачарованные чертоги.

– Сергей! – Лиза впервые назвала его по имени наедине. – Не говорите так, Вы меня смущаете.

– Лиза! – Сергей бросил весла, закрепленные в уключинах, и порывисто нагнулся к Лизе, хотя их разделяла целая скамья. – Лиза, я постоянно сгораю от желания видеть Вас! Мне необходимо видеть Вас! Хоть иногда. Позвольте мне встречаться с Вами, говорить с Вами.

– Но, как же это! Что Вы говорите! – Лиза совсем растерялась. – Не надо, Сергей, на нас могут смотреть.

– Пусть все видят! – воскликнул Сергей, но откинулся обратно к веслам.

– Я не понимаю. Я же не избегаю встреч с Вами. А, если Вы желаете наносить нам визиты в дом, то это надо спрашивать не у меня, а у папы.

– Ах, Лиза! – Сергей на миг скривил губы в усмешке. – Папы, тетушки… Степенные беседы, очерченные определенным кругом тем, все под надзором… Скука, пыль! Не о таких встречах я Вас прошу, мне интересны Вы. Вы сами! Ваши мысли, Ваши мечты. Давайте договоримся видеться в городе! Ведь сталкиваемся же мы случайно с какими-то своими знакомыми среди прохожих, такое происходит постоянно. Вот мы как бы случайно и встретимся. Все благопристойно, все на глазах у публики, но мы будем свободны в своих разговорах. Как сейчас. Вы нравитесь мне, Лиза. Я хочу знать о Вас как можно больше.

– Боже мой, боже мой! Я не знаю, что ответить Вам, – Лиза почему-то не смела поднять на него взгляд. – Мне надо подумать! И, можно я спрошу у папы разрешения?

Сергей не ответил и еще некоторое время молчал. Он снова взялся за весла, и греб, медленно продвигаясь к берегу.

– Лиза, простите, я ошибся. Вы, как и моя сестра – совсем еще дети. Я забылся. Забудьте и Вы все, что я говорил Вам сейчас. Вы ведь даже не поняли сейчас, что спрашиваете разрешение на получение разрешения, – он печально улыбнулся. – Не надо тревожить папу. Я просто подожду, пока Вы повзрослеете.

– Зачем Вы так? – Лиза собралась заплакать от досады. – Я могу сама решать о себе все. Я просто не люблю, чтобы за меня волновались дома.

– Не обижайтесь. Все хорошо. Позволите ли Вы хотя бы писать Вам?

– Да конечно. Я дам Вам наш адрес.

– Если получите записку с подписью «Вечный странник», знайте, Лиза, что это от меня. Это будет наша с Вами тайна. Девочки ведь любят тайны.

– Ну вот, Вы снова! – Лиза даже топнула каблучком по дну. – Не надо со мной говорить, как с ребенком, мы же договорились.

– Мы договорились, Лиза? – Сергей смотрел долгим взглядом прямо ей в глаза. – Записка. «Странник».

Лиза зачаровано кивнула.

***

– Тасечка! А где наша гитарка? – прямо от входа заголосил на весь дом Неволин.

Тасечка обнаружилась на кухне, а гитарка на своем месте – в гостиной.

– Ну, наконец-то! Я вся изволновалась, – Таисия отряхнула руки, испачканные мукой. – И что это была за затея?

Невестка, живущая в доме Клима уже второй год, была сегодня свежа, спокойна и очень напоминала ему сейчас ту себя прежнюю, какой он уже и не чаял ее когда-нибудь видеть. Как бы Клим ни спешил обратно, и как бы он сам ни был перевозбужден событиями этого удивительного дня, но это в ней он заметить сумел, как и легкое, непривычное волнение. Вряд ли она переживала по поводу долгого отсутствия сына и деверя. Нет, она как будто прислушивалась к чему-то внутри себя, а вернувшихся домой мужичков отчитывала так, по привычке. Целы, невредимы, дома – и ладно.

– Мама, а где Стаська? Мама, посмотри, что мне дали! – Глеб водрузил на засыпанный мукой стол свой мореходный трофей.

– Батюшки! – всплеснула руками мать, и Глеб расплылся в улыбке, довольный произведенным впечатлением. – Богатство-то какое. Красота! Ну, видать не зря съездили… Прости, Климушка, что денежку тогда пожалела. Ты у нас умница, все верно делаешь!

– Я, мама, сам лутырею-то вел, – возвестил Глеб. – Да-ааа. Так-то вот! А ты говорила! И это не все еще. Мне одна девочка и для Стаськи тоже подарок подарила. Где Стаська-то?

– Да спит еще с обеда, а уж сумерки… Пойди, разбуди, а то вечером не уложишь.

Клим вынул из-за пазухи хрупкую куклу, Глеб осторожно взял ее и стал подниматься вверх по лестнице.

– А к тебе знакомый приходил, – доложила невестка.

Клим опешил. Никакие знакомые к нему в дом досель не заходили.

– Какой это? Откудова?

– Так обходительный такой… Сидел тут. Можно подожду, говорит. А я ж не знала, когда вы явитесь. Не надо было? А я чаем его поила…

– Да нет, почему же, – успокоил ее Клим. – Поила так и ладно. Что мы людей принять не умеем? Да кто такой-то?

– Да Корней Степанович, так он представился, – Тася замерла, видимо вспоминая подробности визита, и улыбнулась чему-то своему. – Новостей все каких-то ждал, спрашивал. Я так поняла, ты в каком-то деле его интересы представляешь? Но мне ж ничего говорено не было, так что я ему могла? Посидел, ушел…

– Ах, этот! Да, я и впрямь позабросил его насущности, вот он и не вытерпел. Как только нашел меня? Ну, да Бог с ним.

– А что за человек? Хороший? – чуть погодя спросила невестка, видя, что Клим снова собирается уходить.

– Не очень счастливый, я бы так сказал. Да что он тебе, Тасенька. Не придет больше, не будет тебя тревожить.

– Да он и не потревожил. Я хоть поговорила с кем, – задумчиво отвечала Тася, кусая уголок полотенца.

***

Клим Неволин вырос в доме, из которого все время кто-то уходил. Строил его еще прадед перед самой своей женитьбой. По рассказам бабки, строил он его в расчете на будущее, на большую семью – в два этажа, с хозяйством, со двором и дворовыми постройками, впрок. Но судьба распорядилась так, что до взрослости дожили лишь двое сыновей. Одним из них и был дед Клима, другие родственники из дома постепенно разошлись, кто сначала по другим домам, а кого и сразу Бог призвал. Бабушка с дедом остались полновластными владельцами семейных хором. Да и дед, по молодости, часто уходил из дому – он промышлял тем, что нынче назвали бы коммерцией. Сначала ходил, потом, разжившись, ездил на подводе – торговал ходовым и сезонным товаром по окрестным селам и деревням. Возвращался скоро, далеко не уезжал, рожал и хоронил детей, кормил семью, жертвовал церкви. В общем, жил размеренной, но не всегда домашней жизнью.

Из детишек, так получилось, снова уцелели только двое мальчиков, как рок какой был в роду. Когда старший, Валериан, подрос в статного хлопца, отец естественным путем захотел видеть в нем своего помощника, а в последствие и преемника. Но не тут-то было. Валериан взял, да из дома-то и ушел. Без скандала, без предупреждения, казалось и без причин. Характер. Много лет считали его сгинувшим, бабка у батюшки все спрашивала – как ей поминать сына, «за здравие» или «за упокой»? А батюшка каждый раз отвечал – как сердце чует, но пока возможный срок жизни не вышел, а точных известий о кончине не имеется, то «за здравие» – не грех, можно. Она и молилась. Младший, Вениамин, помогать стал отцу еще в отрочестве и хозяйством не тяготился. Уже старея, дед остепенился, осел и открыл на соседней от дома улице скобяную лавку. Эх, еще б и керосиновую лавочку открыть, да вдвоем не потянут они с сыном. Разжиться не разжились, но дела вели крепко.

И как-то на Пасху Бог послал подарочек – возвернулся старшенький. Живой, невредимый. Заматеревший. Бабка взялась было рыдать, да дед цыкнул – не сметь, праздник же! А уж в ночь, захмелев с дороги и от домашней благодати, сын рассказывал всякие небылицы. Про край Сибирь, про реку Енисей, про золото, которое аж паровой машиной намывают, столь его там немеряно. Про самородки по два пуда, что даются в руки только везунчикам. Про терем среди тайги со стеклянными стенами, галереями и оранжереями, в которых растут апельсины да ананасы. В общем, шутки-прибаутки, сказки пьяного мишутки.

Утром, хлебнув рассольчику, отец припомнил сыну ночные байки, да хохотнул, почесывая живот. Радость всё-таки какая! Сын объявился. Но радость-то радости рознь. Валериан полез за сброшенными вчера в сенях сапогами, и, отломав от них каблуки, стал сыпать на стол золотые чешуйки, да редкий самородковый горох. А из-под стелек достал пачки ассигнаций. Дед прекратил чесать пузо, так и сел с открытым ртом на лавку, да и стал чесать затылок. А сын разложил всю добычу на четыре примерно равных кучки, и отдал часть отцу, часть брату, четвертину снес в церкву, да и себя не обидел. Бог велел делиться.

Ну, вот тут бы и сбыться всем мечтам и чаяниям деда – хоть керосиновую лавку открывай, а хоть и свечной заводик ставь! Но снова не вышло. Получив братов дар, пришел на поклон к отцу младший, Веничка: «Отпусти, батя! Хочу свое дело начинать, не резон трем хозяевам в одном улье плечами толкаться». Дед отпустил. Но, слава Царице небесной, в этот раз недалеко ушел сын. В соседнем городишке и лавку открыл, и дом поставил, и семью завел. Ездил к родителям по праздникам, внуков возил. Да и в родном дому детские ножки по лесенке вскоре затопали.

***

Тут начинались уже собственные воспоминания Клима. Помнил он весеннее утро, когда приехал его дядечка, но почему-то один, без тетечки и без двоюродных братиков. Один одинешенек. Потом Клим впервые слышал, как бабушка кричала громко, на весь двор, как не принято было у них в семье. Так что и соседи слышали: «Проклясть не прокляну, но, если возвернется, видеть ее, окаянную, ни в жисть не желаю!» Бабушка кричала, а мамка увела Клима наверх, в спальню, но слышно было и оттуда.

С тех пор удача отвернулась от дядечки, как поговаривали взрослые за столом. То ли не надо было вовсе покидать вотчину, то ли новый дом поставил он на нехорошем месте, то ли просто невестка сучкой оказалась. Сбежала с полюбовником, и детей прихватила. Внуков, как бабка с того дня считала, у нее осталось двое – младший Клим и старший Глеб. Всё.

Деловые успехи дядечки тоже пошли на убыль. Отец с братом все помогали ему, все вкладывали, все латали, пока и латать-то стало нечем и нечего. Шальное богатство как пришло, так и ушло. Дядя Веня запил. Отец продал скобяную лавку здесь, и уехал к нему, чтобы снова помочь, вытащить. Но получилось все не так, а наоборот – сам увяз. Мамка Клима и Глеба сохла у свекров от тоски одна, да так и завяла. Похоронили ее, а через год и деда. Когда из соседнего городка пришло известие, что братья по пьянке оба угорели в бане, а дом остался пустовать заколоченный – бабка слегла. К тому времени Глеб вырос уже, и пришел к ней, лежачей, но пребывающей в твердом уме и памяти, просить пустующий дом в наследство. Бабка уже знала, что такое отпускать родную душу без благословения, все одно – уйдет, а сама измаешься, и она, перекрестив внука, дала добро. Так гимназист Клим Неволин остался один из большой семьи с немощной бабушкой на руках.

Он окончил учебу на «хорошо» и «отлично», но дальше, куда уж было идти за знаниями – бабушка слабела год от года. И уходить из дому надолго он уже побаивался, мало ли что ей понадобится. И ухода ей все больше требовалось, сама уже далеко не все могла. Но память и ум сохраняла ясные. Клим пристроился по случаю в одну конторку, на полдня работы, писал и переписывал разные бумажки, выполнял порученья, получал какое-никакое жалование. Дом был свой, платить за жилье не требовалось. У бабушки были некоторые сбережения, но Клим старался в них не залезать и просил у нее редко. Им хватало. В день выплаты, он накупал сладостей, раз от раза все «помягче», и они с бабушкой пили у нее в комнате чай, много разговаривали, смеялись, она вспоминала и рассказывала былое. Клим очень любил такие вечера.

Однажды он шел домой. Шел прогуливаясь, не торопясь, никуда заходить не собираясь – а куда, все равно денежек оставалось ровно до получки, только на хлебушек. Была теплая осень, ветер шуршал золотистыми листьями, от них пахло пьяно и пряно. Клим наслаждался. Тут на пути он увидел полную даму с похожими на нее двумя девочками-подростками и кучей чемоданов и коробок. Никаких средств передвижения по близости не наблюдалось. Дама взопрела, обмахивалась платком и глубоко вздыхала, оглядываясь.