Горбуны1.Калашниковы

– Родители не стали больше приглашать меня в церковь, если я не хочу. Они не настаивали. Не навязывали мне свою религию… Я продолжала жить, как и до этого… Но через несколько месяцев я захотела опять пойти с ними в церковь и сказала им об этом… Помню, как они обрадовались тогда! Это был настоящий праздник дома. Мы накрыли стол, папа подарил мне золотую цепочку… Я ношу ее до сих пор! С тех пор я стала ходить с родителями в церковь по воскресеньям и через три года меня крестили – я приняла Христа…

– Я благодарна, что родители не заставляли меня… Они хотели, чтобы это было взрослое, взвешенное решение. Чтобы я сама пришла к Богу и впустила Бога в свою жизнь! Я благодарна родителям, что я в итоге пришла к Богу сама, что они не давили на меня. Я сама выбрала свой путь! Это было взрослое осознанное решение! – Дженнифер говорила все более и более одухотворенно. А меня смущали слова «впустить Бога в жизнь» и «принять Христа».

И вообще меня смущала ее такая «открытая» религии, баптистскую религию уже сделали во всех смыслах приятной – и хоровое пение последователей, и личное общение с Богом. Меня смущало панибратское общение Дженнифер с Христом, ее исписанная карандашом и «исчитанная» Библия, как будто целая религия может уместиться в одной книге. Баптистские церкви как амбары со скамейками, их песни про Христа под попсу, их ор в церквях – религия стала повседневным стилем жизни, а не ярким праздничным дополнением к ней. То ли дело наши елейные церкви все в иконах, загробное высокое пение священнослужителей, запах ладана и просфора при причастии. В наших церквях есть что-то успокаивающее и примиряющее «сохранительное»… Как успокоительная таблетка, на время останавливающая жизнь… Православные редко меняют веру. Но и редко становятся «глубоковерующими». Среди моих знакомых нет никого. Сами церкви предполагают вечную долгую веру… Это не просто зал со скамейками. Каждая церковь – как маленький художественный музей, как произведение искусства как внутри, так и снаружи, округлые церкви, разноцветные купала как шлемовидные или луковичные шапочки-крыши на многочисленных тонких башенках.

Есть в этом что-то высокое – ходить в ту же церковь, в которую ходил твой прадед, поклоняться то же иконе… Такая вера глубоко укореняется в сердцах, врастает в сознание, не заменяя при этом жизнь и не становясь ей. Она, как сторонний наблюдатель, тихо смотрит в сторонке и никогда не вмешивается в жизнь… такие религии, незаметные, обычно самые крепкие, а их последователи – самые верующие. В таких религиях никогда не разочаруешься, потому что никогда и не очаровывался. Такие религии ничего не требуют взамен, а просто украшают твою жизнь…

Православие в России для большинства – это приятный красивый атрибут. Как золотистый бантик на моральном облике страны.

Вообще, как я всегда думала, религия – способ управления нацией. Сейчас менее заметный.

После своих откровений Дженнифер ждала от меня ответных исповедей, как я пришла к Богу и своей вере, как я «впустила Христа в свою жизнь». Но мне было нечего ей сказать, никого в жизнь я еще не впустила и впускать не собиралась. Для меня, выросшей в сдержанном православии, тет-а-тет с Христом был диким и противоестественным.

Дженнифер внутренне расстроилась, не услышав моих признаний, и показала мне свое расстройство… Но потом как будто встрепенулась, как бы сказала себе, что у меня еще впереди, что еще не все потеряно, я еще не так безнадежна, поэтому она и здесь – наставить меня на пусть истинный, спасти от ада, забрать из моей «неправильной» веры и привести к своей, правильной. Единственно правильной. То есть ее миссия – привести меня к Богу, к своему «правильному» Богу и к своей «правильной» баптистской вере.

Поэтому-то миссионеры и ездили по миру – они несли флаг своей веры как когда-то крестоносцы… И жгли души своими рассказами и исподволь насаждали свою религию…

Я рассказала Дженни, что меня крестили, когда мне было пять лет. Тогда в Советском Союзе отрицали веру, крестить детей было нельзя. Меня крестила прабабушка Люда в тайне от родителей в церкви недалеко от дома, в церкви Святого Георгия Победоносца. И что я крещеная, прабабка призналась дедушке с бабушкой еще спустя четыре года…

Для американцев вообще был важный ключевой момент – крещения, принятия новой веры. И на каждом важном мероприятии, будь то религиозный лагерь или летний клуб, они обязательно крестили кого-нибудь, если летом, то в воде. Я даже думала, что они могли крестить уже крещеных, лишь бы «привести» кого-либо нового к Христу, показать, что кто-то постоянно перенимает их веру. И показать это еще некрещеным.

Пока Дженнифер говорила, мы гуляли вокруг озер и немного продрогли. Дженнифер сама предложила пойти в кафе около университета – согреться.

Среди бедных студентов дешевые пиццерии были популярны.

В кафе мы заказали горячего чаю. И грели о белые низкие керамические чашки без ручек руки. Дженнифер говорила также увлеченно, в кафе достала свою Библию и прочитала пару строчек, в которых нашла ответы на свои вопросы. Сегодня она открыла мне свое сердце. Ее Библия была все «исчитана», вся исписана карандашом и даже ручкой и вся была в маленьких закладочках. Я не удивилась бы, если бы такие закладочки были почти на каждой странице или через две-три. И такие «исчитанные», практически заученные наизусть Библии были у каждого американца из группы. Эдам однажды сказал: – Всю жизнь читать одну книгу, всю жизнь любить одну женщину. – Американцы так и делали. Всю жизнь читали одну книгу – зачитывали ее до дыр!

Когда американцы приглашали на встречи кого-то побогаче, чем я, они их вели их в заведения их уровня – то есть бедную меня вели в дешевую пиццерию, а богатую неверующую вели бы в дорогие рестораны… куда эти неверующие обычно сами ходили с друзьями… Все было продумано. Миссионеры подстраивались под наш материальный уровень.

Дженни прочитала еще пару своих любимых мест. Она ждала от меня обратной реакции, но моя реакция никак не наступала… Я тактично отвечала молчанием, пожиманием плечами, легким киванием и незнанием, что можно сказать и надо ли что-то говорить!

Поняв, что во мне единомышленника она не найдет, Дженнифер быстро свернула наш разговор, душевно, с обниманиями торопливо со мной попрощалась недалеко от универа. Я пошла на трамвайную остановку ехать домой… По пути я получили от Дженнифер эсэмэс: «Спасибо за встречу. Я чудесно провела время». Я еще раз подумала, наскольок американцы-протестанты лучше нас.

Дженнифер намекнула мне, что по их американским правилам мне уже пора пригласить ее домой, чтобы показать, где я живу, познакомиться с родителями – с американцами все было по-серьезному! В нашу следующую встречу она пригласила меня к себе в общежитие, показала свою комнату вместе с Шерил, тумбочку и фотографии с родителями над заправленной голубым покрывалом кроватью.

– Вот! Здесь я и живу! – радостно сказала она, открыв дверь своей комнаты, как будто показала мне святая святых.

Для американцев было важно побывать у меня дома. Но я стеснялась своей маленькой неремонтированной квартиры в старом фонде, отсутствию отца, вместо отца бабушки и дедушки, разводу родителей, поэтому приглашать благополучную или создающую внешнюю благополучность американку, у которой точно было двое родителей, домой не стала. У них, наверное, и разводов-то среди баптистов никогда не было.

Я решила, что среди протестантов было мало разводов. То есть разводов практически не было. В их «протестантском» обществе разводы порицались.

Потом я узнала, что у каждого «небаптиста» таких встреч с американцами, когда их заманивают в религию, рассказывают об Иисусе Христе и как хорошо открыть в себе Бога, ограниченное количество и, исчерпав эти встречи, их уже никто «Богом» не будет «потчевать», никто не будет показывать им свою «исчитанную» Библию, рассказывать о своем пути к Богу и читать любимые строчки. У баптистов еще много таких «неверующих» или «неправильно» верующих, которых надо спасти и «направить» на пусть истинный. Они не могут тратить свое драгоценное, утекающее, невосполнимое время на таких неподдающихся, как, например, я. Они идут нести веру, «нести спасение» дальше. Ведь только, приняв их баптизм, мы могли обрести после смерти вечную жизнь. Иначе по их понятиям мы должны были гореть в адском огне после смерти. И уже через несколько месяцев меня на такие душевные встречи никто не приглашал и одухотворенно свою Библию не читал. На мне американцы поставили «протестантский крест», как на «слабоверующей» православной.

Я решила остаться со своим религиозным атрибутом – православием.

Я не была готова предать религию своей семьи…

Баптистская церковь

Зимой Дженнифер в свою очередь пригласила меня в одну из протестантских церквей. В Краснодаре таких было несколько – оппозиционные формы религии сейчас становилась более и более популярны. Как говорили у американцев, многие искали альтернативную веру, не находя дружественности и понятности в православии. Американцы говорили, что православная вера слишком строгая, нет личного общения с Богом. Появилось множество сект «служителей Христа», некоторые считались опасными: там вытягивали деньги из прихожан. Могли и обокрасть. Прихожане жертвовали «церквям» трехкомнатные квартиры, машины – так их быстро брали в оборот. Потом, естественно, ничего не возвращали. Зачастую люди не помнили, как подписывали дарственные священникам – подписывали или под гипнозом, или под наркотическими веществами – потом «священники» таинственным образом исчезали с квартирами и машинами, только их и видели.

В православии было слишком много ограничений и запретов. Посты слишком строгие. Вера была слишком «старой», «допотопной», не адаптированной под двадцать первый век, непонятной, чем отпугивала от себя молодежь, ищущую религиозной опоры в жизни и не найдя ее ни в чем другом.

Меня православие этим не смущало. Меня не пугали запреты – я и так не соблюдала никакие правила православной церкви и соответственно ее ограничения обошли меня стороной.

В баптистские церкви ходили те, кто хотел что-то изменить в своей жизни. Многие верующие, с которыми я познакомилась в американской тусовке, часто меняли церкви, веря во что-то свое. А иногда просто дома читали Библию, не найдя ничего подходящего для себя в Краснодаре. Говорили, что в Москве таких «церквей меньшинств» было больше и можно было найти подходящую для себя.

Баптистская церковь, куда пригласила меня Дженнифер, находилась недалеко от кинотеатра в центре. Проповедь начиналась в двенадцать. Дженнифер уже бывала в этой церкви на прошлой неделе с другой русской недавно появившейся девочкой, подружкой-протестанткой. Мы с Дженнифер заранее встретились на троллейбусной остановке. Как обычно встреча сопровождалась обниманиями и улыбками. Как я заметила, американцы обнимались со всеми сколько-либо знакомыми русскими.

Что было удобно в баптизме, их церковью мог быть любой концертный зал, любой кинотеатр. В этот раз был именно старый концертный зал. В нем почему-то пахло пылью – здесь давно никто не убирал. У сцены стояли свернутыми красные занавески. Наверняка тоже пыльные и грязные. На сцене скакал в прямом смысле молодой инициативный священник в очках. Ему было около сорока. Худой, одетый, как мы с Дженнифер – просто и без изысков – в голубой рубашке и джинсах.

Баптизм в России был сравнительно молодым, появился относительно недавно вместе с распадом Советского союза и конституционным закреплением многоконфессиональности. До этого в союзе религия вообще была гонимой и малозначимой.

Когда-то религию насаживали огнем и мечом. Сейчас же ее засаждали в сердца дружбой и хорошим отношением. Дженнифер была тому ярким примером.

В «церкви» было достаточно много людей, что меня опять же удивило. Так много людей теперь поклонялось малознакомому новому Богу – я думала, что увижу в этой церкви не более десятка отщепенцев. Публика здесь была разномастная – некоторые одеты богато, некоторые очень бедно, большинство – бедно.

В холле Дженнифер встретила двух знакомых девушек, прихожан этой церкви. Одну блондинку звали Ирой. «Очень милая», – подумала о ней я. Я пару раз видела их на американских встречах. С Дженнифер они встретились тепло, как обычно пообнимались.

Большинство русских в этой церкви пришли со своими Библиями. Не все. Я думаю, «русские» Библии были менее зачитанными, чем у американцев. Я была без Библии. Дженнифер пришла со своей «американской» на английском, с пометками карандашом, редко ручкой, и многочисленными закладочками.

До этого Дженнифер подарила мне Библию на русском – у книги была очень тонкая, почти прозрачная бумага и мелкий шрифт. Книга была в черной под кожу тонкой дерматиновой обложке, маленькая, формат «а-пять», и очень толстая. Дженнифер надеялась, что эту Библию я буду читать, но у меня она не читалась. В этот раз моя Библия осталась дома. Я даже не подумала взять ее с собой в баптистскую церковь.

Нам раздали листовки, напечатанные обычным принтером на разноцветной бумаге. Мы с Дженнифер уселись на откидные кресла в центре кинозала, тоже, по-моему, пыльные. Прочитали листовки. Приглашали на следующую встречу в следующее воскресенье. Также раздавали тексты песен на нескольких листах, скрепленных степлером, напечатанные на том же принтере, но уже на белой бумаге. Листы были неновые, потертые на кончиках, как я потом поняла многоразовые. Их раздавали прихожанам, а потом забирали и раздавали в следующее воскресенье. Пока проповедь не началась, мы с Дженнифер быстро ознакомились с текстами песен. Дженни вряд ли что-то поняла, она очень плохо говорила по-русски.

Проповедь начали с молитвы. Священник сказал: – Давайте поблагодарим Бога нашего Иисуса Христа за то, что мы живы, здоровы. За то, что мы здесь собрались. Помолимся за здесь присутствующих! – Все встали со своих кресел, закрыли глаза и опустили головы, поднеся сомкнутые руки с перекрещенными пальцами к лицу. В усердной молитве прошло пару минут.

– Я хочу представиться – Алексей, кто меня не знает, – легкий смешок прошел по залу. – Я вижу в зале новые лица, – священник заинтересованно пробежался глазами по лицам в зале, немного вытянувшись.

– Господи, я хочу поблагодарить тебя за этот день светлого воскресенья. За этот зал и эту встречу, за всех людей в этом зале…. У Бога есть план для каждого из нас!

Потом включили музыку, и мы стоя стали петь песни с листовок, прославляющие Иисуса Христа.

Чтобы не произошло, Бог со мной всегда!

Все равно я буду славить Иисуса Христа!

Господа моего и друга! Он в жизни моей навсегда!

Кто из русских ходил постоянно, знал слова наизусть. Между рядами стояла специальная аппаратура, колонки, усилители, за аппаратурой сидел «диджей». Рядом стоял проектор – в этом театральном зале, видимо, проходили постановки.

Ты Иисус – ты мой Бог!

Ты мой друг и Господь…

Ты за меня пострадал,

Все грехи мои взял!